Прошло не так много времени, и к начальнику внутренней тюрьмы полковнику А.Н. Миронову из секретариата следственной части по особо важным делам НКГБ СССР поступила служебная записка с довольно богатым продуктовым набором:
1. Хлеба белого – 12 кг.
2. Икры – 750 гр.
3. Баранины – 1500 гр.
4. Масла сливочного – 600 гр.
5. Сахара – 600 гр.
6. Чая – 100 гр.
7. Печенья – 1500 гр.
8. Крупы гречневой – 1500 гр.
9. Риса – 1500 гр.
10. Сгущенного молока 3 банки.
Начальник секретариата майор Хомич просил А.Н. Миронова дать указание организовать дополнительное питание арестованной № 83.
Глава VIIIРасстрел и захоронение царской семьи
12 июля 1918 года президиум Уральского областного совета обсуждал вопрос о царской семье. В связи с тяжелым положением на фронте суд над Романовым, естественно, отпадал. Переводить куда-нибудь царскую семью, – по мнению членов президиума совета, – было небезопасно, так как вокруг Екатеринбурга уже бродили отряды белых. Военное командование в своем докладе утверждало, что положение Екатеринбурга чрезвычайно тяжелое.
Президиум Уральского областного совета, учитывая нависшую опасность над столицей Урала Екатеринбургом и «в виду возможности того, что коронованному палачу удастся избежать народного суда, выполняя волю революции», единогласно постановил расстрелять Николая Романова и всех членов его семьи. Расстрел и уничтожение трупов президиум совета возложил на охрану дома Ипатьева и некоторых рабочих-коммунистов. Хотя в эти дни телеграфная связь между Москвой и Екатеринбургом работала исправно, руководители совета о своем решении Москву не уведомили и санкцию на расстрел Романовых не просили. Они предчувствовали, что Центр вряд ли одобрит их действия, поэтому решили сначала исполнить свое постановление, а затем поставить высших руководителей страны в известность о расстреле Романовых как о свершившемся факте. Мол, дело сделано. Кто будет искать в такой кутерьме виноватых. При этом они считали, что привели лишь давно висевший над «кровавым палачом» акт возмездия ради революции и во имя революции. Давно нужно было это сделать. Ведь царь – символ зарождающегося Белого движения представлял опасность для революции, красного Урала и всей молодой Республики Советов. И мы – члены Уральского совета, ликвидировали, развязали, наконец, этот гордиев узел. Правда, без суда. Но время-то революционное. До судебной ли казуистики. Революция все спишет. Подумаешь, каких-то с десяток людей… царских кровей… Сколько погибло из-за этого палача революционеров? Тысячи. Это месть пролетариата. Пролетариат пощады не знает. Пусть попробует опровергнет кто-нибудь эту истину.
В тот же день, 12 июля 1918 года состоялась встреча военного комиссара Урала, члена президиума Исполкома Уральского областного совета Ф.И. Голощекина и коменданта дома особого назначения, члена коллегии Уральской областной ЧК Я.М. Юровского.
В беседе Голощекин рассказал Юровскому о тяжелом положении на фронте и намеченной эвакуации г. Екатеринбурга. Сказал, что нужно в связи с этим готовиться и к ликвидации Николая II. По его словам, дело это нужно провести надежным товарищами быстро и бесшумно. Голощекин предложил «проделать это прямо в постелях, когда они спят». Юровский военному комиссару заявил, что предложенный им вариант является «неудобным», они сами подумают, как им получше сделать «это» и подготовиться к этой важной акции.
На следующий день председатель Уральского совета пригласил к себе военного комиссара Верх-Исетского совета П.З. Ермакова. Белобородов был в дружеских отношениях с Ермаковым еще с 1905 года, когда они совсем молодыми принимали участие в боях с царскими войсками. Ермаков был профессиональным революционером. В январе 1906 года вступил в партию большевиков, был судим царским судом на три года тюремного заключения.
Являясь военным комиссаром Верх-Исетского совета и командиром крупного красногвардейского отряда Ермаков не раз бывал в доме Ипатьева. Его возмущала та обстановка, которая царила среди охранников царской семьи. Он дважды писал рапорты на имя Белобородова, в которых приводил примеры воровства и пьянства среди охраны, сообщал о грубых нарушениях ими правил несения службы, указывал на разглашение сведений об условиях содержания под стражей членов царской семьи, требовал ограничить, а то и вовсе запретить посещение дома Ипатьева монахиням Тихвинского монастыря и священнослужителям Верхне-Вознесенского собора. В рапортах Ермаков подчеркивал, что такая ненормальная обстановка в доме особого назначения может привести к большим чрезвычайным происшествиям, например побегу самого Николая II или кого-нибудь из членов его семьи.
Белобородов благодарил бдительного военкома и обещал принять меры к устранению отмеченных им и другими товарищами недостатков в охране дома особого назначения, что и было впоследствии сделано.
13 июля в кабинете у Белобородова находились Ермаков и Юровский. Председатель совета налил им из пузатого, немного помятого чайника в стаканы крепкого чая, подвинул тарелку с большими кусками колотого сахара и сказал:
– Ты, Петр Захарович, конечно, в курсе того, как прут на Екатеринбург чехи. Город придется оставить. Жаль, но ничего поделать мы не можем. Силенок его защитить у нас нет. Я думаю, через неделю, а то и раньше Екатеринбург мы сдадим. Военные вообще давали нам еще меньше времени, но мы на заводах подняли рабочих, создали из них несколько дружин и бросили на фронт. Наступление чехов большой кровью пока приостановлено, но ненадолго.
Отхлебывая горячий чай, Ермаков внимательно слушал Белобородова, а сумрачный Юровский сидел, опустив голову, и думал:
– Куда? Куда девать его многочисленную семью? Враг их не оставит в покое.
А председатель Уральского совета продолжал:
– Вчера заседал президиум нашего областного совета, который обсудил судьбу царской семьи. Суд над Николаем II организовать мы, к сожалению, уже не можем. Времени нет. Перевозить их всех в какой-нибудь город опасно. Вокруг Екатеринбурга уже бродят и шныряют белогвардейские шайки. Того и гляди рванутся освобождать Романовых. В руках белых царь явится таким символом, что революции тяжко придется. Очень тяжко. Поэтому оставить в живых царя ни в коем случае нельзя. Учитывая это, президиум единогласно решил…
Белобородов взглянул на Ермакова, лицо военного комиссара было непроницаемым, словно изваянным из камня. Хранить свои мысли Ермаков умел. Председатель подлил в стакан чай, а затем жестким приказным тоном произнес:
– Решили мы Николая II и его семью расстрелять. Этого требует народ. Этого требуют интересы революции. Я считаю, что наказание палачу России мы вынесли справедливое.
Ермаков резко встал с кресла, подтянулся и отчеканил:
– Я полностью поддерживаю это решение совета.
А Белобородов улыбнулся и сказал:
– Мы не сомневались в тебе, Петр Захарович, поэтому и решили доверить тебе расстрел царской семьи. Мы включили тебя в расстрельную команду, которую возглавит Яков Михайлович. Ты был судим царем, познал его тюрьмы, и кому, как не тебе, исполнить волю народа. В команду войдут Никулин, Ян Целмс со своими латышами и Петр Медведев – начальник наружной охраны дома Ипатьева. Он окажет вам помощь, будет следить за охраной, за порядком на улице и т.д.
Ермаков, гордый оказанным доверием, отрапортовал:
– Я согласен, товарищ председатель. Доверие совета оправдаю.
Белобородов ткнул пальцем в сторону Юровского и сказал:
– С Яковом Михайловичем ты, Петр Захарович, будешь руководить всем этим делом. У тебя в Екатеринбурге больше связей, нужно будет достать для транспортировки трупов грузовик. Это задание поручается тебе. Действуй от имени Уральского совета. Расстрел нужно провести тихо, без шума, помните о большевистской конспирации. Конечно, спрятать трупы нужно так, чтобы ни одна белогвардейская ищейка их не нашла. Искать их они будут. Обязательно будут. Помните, вы вдвоем отвечаете за все.
Тут с кресла встал Юровский, быстро прошелся по кабинету, затем залпом выпил стакан холодной воды и, словно клятву, произнес:
– Мы понимаем, товарищ Белобородов, свою историческую миссию. Сделаем все, как надо. Шума не будет. Сейчас нам нужно определиться в главном, когда и где провести этот акт возмездия.
Белобородов отхлебнул чая и ответил:
– Скоро. Совсем скоро. Дату вам сообщит товарищ Голощекин.
Утром 15 июля в дом особого назначения приехал несколько взволнованный Ф.И. Голощекин и первым делом приказал отправить в Ярославскую губернию поваренка Леню Седнева, с которым играл цесаревич Алексей. Затем он поставил в известность Юровского, что президиум совета решил ликвидировать Николая Романова ночью 16 июля, как говорил военный комиссар Урала.
О казни бывшего царя совет решил объявить официально в газетах, а вот о смерти членов его семьи может и объявят, но как, когда и каким порядком, об этом пока никто не знает. Поэтому он предупредил, чтобы все делалось осторожно, с привлечением к этому делу как можно меньше людей, причем абсолютно надежных. Голощекин сообщил Юровскому, что к 12 часам ночи в дом особого назначения Ермаков пригонит грузовой автомобиль, по паролю его должны пропустить во двор и на нем прибывшие люди вывезут трупы.
Юровский высказал свою мысль Голощекину, где им провести исполнение этой акции: в доме Ипатьева есть разные чуланы, укромные комнаты. Они, на свой взгляд, выберут какое-нибудь подвальное или полуподвальное помещение и в нем всех порешат. Шума будет меньше. Всех, в том числе доктора и слуг. Технологию расстрела они подробно отработают уже сами… На месте…
Голощекин, пожав руку коменданту дома особого назначения, направился к выходу, но вдруг остановился, задумался и сказал:
– Перед расстрелом вы, Яков Михайлович, обязательно сообщите царю решение Уральского совета. Как «царя Кровавого», народ приговорил его к расстрелу.
Юровский в знак согласия кивнул головой, и Голощекин покинул дом особого назначения. Судьба последнего российского царя и его семьи была решена.