Она гордо ему ответила:
– Играть на органе в евангелической святыне не буду, тем более за плату, потому что только Иуда продал Христа за деньги. И с ним от всякого сотрудничества отказываюсь.
– Я жду три дня, потом поговорим иначе, – угрожающим тоном ответил пастор и, не простившись, вышел из квартиры.
От доктора она скрыла посещение пастора, но газету со статьей показала. Он сильно расстроился. Прошло три дня, и пастор явился вновь. Доктор не любил евангелистов вообще, а пастора в особенности, поэтому приветствовал его весьма холодно.
– Чем могу служить вашему преподобию, – любезно спросил он пастора.
– Я пришел не к вам, а вот к ним, – кивнул Франко головой в сторону Натальи.
– В чем же дело? – спросил у нее доктор.
– Дело в газете, которая ошиблась, – очень просто ответила она.
– А вам какое до всего этого дело? – уже совсем остро спросил доктор пастора.
– Дело мое во всем, потому что я пастор Вислы. Кроме того, вы, доктор, держите себя с больными, как будто имеете намерение вести здесь католическую пропаганду, но это вам не удастся. Скажите, почему ваша морганатическая супруга Наталья играет бесплатно на органе в католической святыне. Все это мы – евангелисты – приписываем только вашему влиянию, потому что она благодаря своему происхождению должна быть ближе к евангелистам.
Доктор прервал пылкого пастора:
– Что за бредни? Может, вы больны? Какое происхождение? Перед вами русская женщина-католичка. Причем здесь евангелисты?
– Пропаганда, католическая, пропаганда на Силезии, – выходил из себя пастор.
– Ну, что же вы хотите? – спросил доктор пастора.
– Я имею доказательства, что госпожа Наталья имела мать-немку, которая перед замужеством была близкой своему народу и религии.
– А я имею доказательства, что вы дурак, – прервал доктор пастора и прибавил, показывая на дверь: – Вот Бог, а вот порог, и чтобы я больше вас у себя не видел. Поняли?
Пастор, конечно, хорошо понял, что сказал доктор, побелел, но спокойно сказал доктору:
– Или вы извинитесь, или вам будет очень плохо в Висле.
– Вон! – ответил одним словом доктор.
Пастор поднял кулак и прокричал:
– Ну, вы попомните евангелического пастора! Проходя улицей под окнами кабинета, он еще раз погрозил кулаком в воздухе.
На следующий день к ним пришла невеста пастора Ханка Пильх и начала убеждать их в необходимости извиниться перед Франко. В заключение примирительной проповеди она сказала:
– Если вы и доктор не извинитесь, не могу представить вашей дальнейшей жизни в Висле, где пастор – все. К тому же Франко грозит запретить публично всем евангелистам лечиться у доктора Красовского. И другие неприятности грозят вам, если вы не помиритесь с пастором. Но ни о каком примирении доктор не хотел и слушать, хотя их уговаривали многие знакомые и соседи.
И тут началось.
Возвращаясь как-то утром из церкви, Наталья, к своему удивлению, увидела, что кто-то с ворот дачи сорвал объявление доктора о приеме больных. Доктор тоже встретил ее с печальной новостью: госпожа Альбрехт прислала в это утро свою дочь Ирину и отказала в квартире, дав срок месяц на то, чтобы найти другое помещение.
О причинах отказа не надо было спрашивать – причиной была ссора с влиятельным пастором. В этот день ни один больной не посетил кабинет доктора. Поиски новой квартиры не привели к успеху, все отказывали.
Все были против них, даже миролюбивый аптекарь Лопатко отказался заниматься продажей трав «Халянозы». Они остались совершенно без средств, задолжав хозяйке квартиры, которая, несмотря на март месяц, перестала отапливать комнаты квартиры, а зима в это время была очень суровая.
И вот однажды Наталья получила письмо от отца Раймонда Люкса. В письме он просил Наталью убедить доктора в необходимости переезда в г. Иорданов Краковской губернии.
«Там вы будете среди католиков и среди чудесной горной природы. Только пожив в Иорданове, вы сможете вернуться в Варшаву, – писал он. – Но этот совет представьте доктору, как будто бы от себя. А деньги, скажите, что получили от матери», – наставлял он Наталью в письме. Одновременно с письмом отец Люкс прислал ей и денег, правда, сумма была незначительной, но они помогли им прожить какое-то время и раздать часть долгов.
Наталья в тот же день представила «свой» план доктору. Удивили его только «деньги от матери». Он сказал:
– Если ваша мать или покровительница начинает нам помогать, то скоро наступит конец мира.
На другой день они начали собираться в дорогу. Они вынуждены были оставить хозяйке в счет погашения долга шелковую мебель из салона. Им остался только врачебный кабинет доктора. Через несколько дней они покинули Вислу.
Иорданов оказался милым, расположенным в высоких горах городком, как бы спрятанной жемчужиной. Они сравнительно легко сняли хорошенькую квартиру из трех комнат с кухней у господ Белоньских, имеющих внизу этого дома маленькую столовую.
Желая себе немножко облегчить жизнь, Наталья попросила доктора выписать из Ченстохова Евгению Ивановну Меньшову, на что он ответил:
– Я не чувствую особой симпатии к вашей покровительнице или матери, но, если это вам нужно, пусть приедет.
Через некоторое время ее мать поселилась в их квартире, занимая отдельную комнату. Доктора начали посещать много больных, и они зажили в достатке. Наталья думала, что мать будет заниматься небольшим их хозяйством, но вскоре убедилась, что ко всякому труду она имеет непреодолимое отвращение, поэтому, находясь у них в Иорданове, целыми днями на что-то намекала, была всем недовольна и считала великим унижением присматривать за работой домработницы.
К марту 1937 года отношения доктора с ее матерью стали такими натянутыми, что вместе с ней жить стало невозможно, поэтому та уехала обратно в Ченстохов. А доктор решил посетить Варшаву и аптечную фирму «Венда», которая распространяла его лечебные травы. Наталье не хотелось покидать тихий Иорданов, но противиться желанию доктора не стала.
В начале мая они после трехлетнего отсутствия приехали в Варшаву и остановились в меблированных комнатах госпожи Лесиньской и в этот же день пошли по делам доктора. Он продал фирме «Венда» все права и патент на «Халянозу» за 1500 злотых, и она, изменив название на «Камицину», стала широко распространяться по Европе.
А варшавские газеты не забыли их. Через несколько дней после их приезда в «Червонном курьере» появилась обширная статья под названием «Фильмовая история». В ней какой-то господин умудрился опять описать с начала и до конца поездку Натальи в Белград и сделать несколько игривых намеков на ее отношения с доктором и страдания супруги Марии. Статья кончалась словами: «Но напрасно госпожа М. ждет мужа… доктор не вернулся и не вернется».
Они поспешили в Иорданов, где доктор стал усиленно работать над книгой, касающейся метапсихики, под названием «Тайны». Только теперь Наталья поняла, почему доктор поторопился продать «Халянозу» – деньги эти он истратил на издание своего научного труда, который, однако, в католической Польше не имел успеха.
В октябре 1937 года они переехали в Варшаву, сняли квартиру на улице Жимирского, дом 3, где доктор принимал больных и работал в фирме «Венда». Он много работал, а Наталья страдала от одиночества. Однажды она получила от матери письмо, в котором та в довольно таинственных выражениях писала, что познакомилась с каким-то инженером из Петербурга, который спрашивал ее адрес. Она дала его, так как думала, что этот очень умный господин во многом поможет ей. Советовала Наталье жить самостоятельно, намекала на то, что ей не нужен доктор Красовский.
Однажды в отсутствие доктора кто-то позвонил. Домработница сообщила, что какой-то седой как лунь господин желает ее видеть. Она вышла в маленький садик и увидела пожилого, одетого во все черное мужчину, который представился Александром Александровичем Петроконьским, ему было 88 лет. Он поведал, что белградские газеты произвели своими известиями огромное впечатление на него и что он чувствует себя обязанным перед Богом поддерживать всячески «чудесно спасшуюся дочь царя Татьяну».
Наталья сказала, что он ошибается, она – Наталья Меньшова-Радищева и что газеты хорошо посмеялись, но старичок разгорячился, назвал ее глупой.
– Газеты, однако, сомневаются и время от времени пишут о вас, – сказал он. – Но я верю вашей спасительнице Евгении Ивановне Меньшовой, которая, как святая женщина, не может говорить неправду. Я верю ей, она мне присягала, что вы дочь царя, Татьяна Романова.
А.А. Петроконьский проживал в Варшаве, на улице Маршалковская, 15, кв. 14. Познакомившись с Натальей, он часто стал бывать у них. Отношение инженера к доктору почему-то после нескольких его посещений испортилось. Они не доверяли друг другу. Доктор почему-то брезгливо относился к инженеру, называя его «святошей». Инженер, в свою очередь, говоря с Натальей наедине, уверял ее, что доктор страдает манией величия. Но несмотря на это, инженер продолжал часто посещать их.
Наталья узнала, что он бывал в Риме, был близок с некоторыми папами. Познакомившись с ней, Петроконьский известил всех знакомых епископов и кардиналов, что Татьяна Романова «чудесно» спаслась.
Не спрашивая ее согласия, он написал его преосвященству митрополиту Львовскому Андрею Шептицкому, который первый откликнулся и написал ей длинное чопорное письмо, в котором назвал ее «боголюбивой и богоспасаемой принцессой Татьяной».
Таким образом, завязалась оживленная переписка с митрополитом графом Шептицким, который вскоре после писем, никогда ее не видя, начал засыпать подарками и через инженера Петроконьского посылать деньги.
В одном из писем митрополит извинился за «непрошеное вмешательство» в ее дела, но подчеркнул, что не считает приличным, чтобы она пользовалась средствами доктора. Кроме того, он вспомнил, что от святой католической церкви-матери никому не стыдно брать. В конце концов, Наталья тоже пришла к убеждению, что лучше иметь свои собственные средства.