– Вы русская?
– Да… – прошептала она.
И, наклонившись к самому уху, врач прошептал:
– Умирать теперь не время, нужно жить.
Они ушли с доктором, а она опять потеряла сознание. Пришла в себя от грохота тяжелой артиллерии. Доктор объяснил ей, что немцы атакуют Варшаву. Силы к ней все еще не возвращались. От смерти ее спас врач-немец, говоривший с ней по-русски. Он первый с небольшим санитарным отрядом, в поисках для себя квартиры, вошел к ним и увидел Наталью, лежавшую в луже крови на полу. Занялся ею, велел перенести ее на кровать, перевязал раны.
Его спутники разбудили доктора, который ничего не мог понять и только плакал, вообразив, что ее ранила бомба. Как ей потом рассказал Красовский, врач-немец не объяснил ему причину ее болезни и запретил ее расспрашивать. Когда ей стало лучше, она сама все рассказала доктору.
Незаметно пришло Рождество 1939 года. Печальный это был праздник для Польши. Во всех домах во время налетов были выбиты стекла, зияющие дыры были забиты досками, фанерой, картоном. Нельзя было купить ни угля, ни хлеба. Появились больные тифом. Нужда заглянула и к ним. Они вынуждены были принимать больных в нетопленой квартире. На второй день Рождества к ним ворвалась группа немецких солдат. Разъяренные солдаты уже куда-то тащили полуодетого доктора.
– Где ваш офицер? – неожиданно для себя спросила Наталья солдат.
Они растерялись и, пошептавшись, отпустили доктора. Вскоре солдаты ушли, а в комнату вошел пожилой офицер, которому она объяснила как могла, что это квартира врача, поэтому должна быть во всякое время неприкосновенной, и просила оставить доктора в покое. Офицер попросил показать ему врачебный кабинет, когда она это сделала, он, взяв солдат, покинул их квартиру. Так она спасла Красовского.
Утром они узнали, что в Вавре в ночь с 26 на 27 декабря немцы расстреляли 120 мужчин за то, что в одной из кондитерских поляки застрелили двух пьяных немцев. Хозяина кондитерской немцы зверски замучили, тело повесили на дверь заведения. 27 декабря в Вавре не было дома, куда не постучалось бы несчастье. Говорили, что среди расстрелянных находился мальчик 12 лет.
120 крестов выросло на поле, где состоялась казнь, этой ужасной, столь памятной ночи.
Наталья была в ужасе. Труп хозяина кондитерской висел до вечера 1 января 1940 года. Новый год она встретила в слезах. Жить в Вавре становилось все трудней и трудней. Кроме доктора Красовского, там жил еще один врач, который при поляках не пользовался авторитетом, диагнозы его всегда были неточными. Однако с приходом немецких властей выяснилось, что жена доктора Ельчука являлась немкой. Вскоре немцы уволили Красовского и назначили на его место Ельчука.
Несчастья и неудачи вновь начали преследовать их. Однажды вернувшись к себе из Варшавы, они увидели, что их квартиру обокрали. Хотя они и дали знать об этом полиции, но никакого ответа не получили, и никто не заступился за них. В поисках выхода из тяжелого положения Наталья написала письмо инженеру Петроконьскому.
Получив ее письмо, Петроконьский вскоре посетил их с какой-то незнакомой пожилой женщиной, которая представилась польской графиней Марией Собаньской. Она сразу предложила Наталье покровительство и горячую дружбу, что ее невероятно обрадовало. Отношения с доктором начали тяготить ее. Общество доктора перестало занимать Наталью совершенно. Знакомство с графиней привело ее в восторг, только смущало и беспокоило одно немаловажное обстоятельство – графиня ненавидела русских и ее родину.
Когда началась революция, графиня Собаньская вместе со своим мужем имела имение в Подольской губернии, около Винницы. Семья их была одной из самых богатых аристократических польских фамилий. С началом русской революции все изменилось: ее мужа графа Собаньского расстреляли, имение и дворцы конфисковали, молодого графа Павла постигла участь отца.
Графиня Мария, взяв двух дочерей Варвару и Марию и малолетнего сына Станислава, с великим трудом, пешком перебралась в Польшу и поселилась в Варшаве, где имела знатных родственников.
Через несколько лет она выдала замуж Варвару за немца Мойса, который купил имение около г. Кельцы. Младшая дочь Мария, когда немцы заняли Варшаву, выехала в Краков и до 1942 года работала в политических немецких организациях, а затем переехала к своей матери в Варшаву.
Младший сын графини после оккупации Польши немцами выехал в Германию. С графиней Собаньской постоянно находился ее внук Стась, сын Варвары, который ходил учиться в национальную немецкую школу.
Дружба с графиней украсила жизнь Натальи, она ни о чем ее не расспрашивала, вела себя очень скромно, относилась к ней нежно и постоянно называла «дорогой своей Татьяночкой».
Вскоре они с доктором поправили свое материальное положение. Благодаря связям графини доктора стали посещать много богатых больных. Наталью же засыпали подарками, письмами и бесконечными уверениями в самой бескорыстной и пламенной любви.
Графиня очень сожалела, что переписка с ее родственником митрополитом графом Шептицким временно прекратилась из-за того, что советские войска находились в Западной Галиции. Наталья вскоре начала понимать причину необыкновенной нежности к ней Собаньской и решила с ней поговорить.
Однажды она рассказала графине подробно всю свою жизнь, чтобы ей это доказать, показала ей свой паспорт. Ее рассказ графиню ничуть не удивил, она обняла Наталью и с большой нежностью прошептала:
– Риму-Ватикану нужна Татьяна Романова. Папа имеет власть переменить имя. Для всех, я думаю, и для тебя самой – ты Татьяна. Этот паспорт говорит о том, что ты живешь инкогнито. Не старайся что-нибудь поменять, это будет бесплодной работой.
Они больше об этом не говорили, к тому же графиня и не распространялась о «чудесном» спасении, зная всю правду, не принуждала ее лгать, знакомство с ней было приятным, оно ничуть не стесняло Наталью.
Благодаря инженеру Петроконьскому Наталья познакомилась с супругами Пястушкевич. Доктор Мечислав Пястушкевич – тибетский врач, в Варшаве сделал себе карьеру и приобрел славу как ученик знаменитого русского тибетского врача Бадмаева, якобы лечившего царицу Марию Федоровну и последнего наследника престола Алексея Романова. Жена доктора Ольга Георгиевна пользовалась уважением русской белой эмиграции как урожденная княжна Мосальская, вышедшая из семьи княжны Долгоруковой – морганатической жены Александра II.
Супруги Пястушкевичи покинули Петроград в 1919 году. Ольга Георгиевна, познакомившись, выразила необыкновенную радость от этой встречи. Слабые попытки Натальи опровергнуть ее убеждения ни к чему не привели. Пястушкевич убеждала ее, что имя Наталья Меньшова-Радищева инкогнито.
В это время Наталья старалась жить своим миром, вела полную обмана переписку с инженером Петроконьским, бывала в доме графини Собаньской, писала дневники. Домой – в Вавр, она возвращалась неохотно, ей там было холодно и скучно, однако в материальных делах доктора и его врачебной работе она по-прежнему ему помогала и, может, только тогда забывала о невыносимой атмосфере их совместной жизни.
Все ее новые друзья советовали «в один голос» покинуть доктора Красовского, но ее удерживала жалость к нему. Его страдания сотворила встреча с ней, она никогда не перестанет упрекать себя в том, что именно она испортила жизнь этому человеку, который так искренне занялся ее судьбой. И то, что она потом начала тяготиться его присутствием, говорит слишком красноречиво о подлости ее характера.
В это время у доктора начались дрязги и ссоры с бывшей женой Марией, которой он предъявил свои требования выехать из его дома в Радости и вернуть ему личные вещи. Дело дошло до того, что он объявил Марию ненормальной, об этом подтвердил ему письменно еще другой врач. Все документы он отвез в санитарный отдел староства, которое занялось этим делом.
27 сентября 1941 года Наталья сопровождала доктора в суд, она долго ждала его в приемной. Но вот он вышел и очень спокойно заявил, что арестован и просит ее не тревожиться и ехать домой. Спустя несколько минут его отвезли в Мокотовскую тюрьму, которая находилась на Раковецкой улице.
Арест доктора ошеломил ее и привел в отчаяние. Она решила обратиться за помощью к графине Собаньской. Она тут же направилась на улицу Чацкого, 12. Это был аристократический квартал в польской столице, а квартира графини отличалась особенным величественным шиком. Графиня была очень нежной к ней, но к участи бедного доктора осталась совершенно равнодушной.
Жизнь Собаньской, когда Наталья вблизи наблюдала за ней, казалась ей удивительно непонятной. Имея гардеробы, забитые всякой богатой одеждой, она в свои бесконечные таинственные странствования по оккупированной немецкими фашистами Варшаве надевала такие заплатанные, такие жалкие вещи на себя, что было стыдно вместе с ней выйти на улицу. Одновременно на пальцах ее рук сияли бесценные кольца.
Напоминало все это какую-то хитрость, понять которую Наталья не могла. Графини по целым дням не бывало дома. Ночью, запершись на ключ в своей комнате, она по нескольку часов говорила с кем-то по телефону. Иногда разговоры продолжались до рассвета. Наталье трудно было что-нибудь понять. Графиню почти каждый день посещал Донат Новицкий, который учил латинскому языку ее внука Стася.
Отец Донат представился Наталье как монах ордена черных доминиканцев. Однако монахом, по ее представлению, перестал уже быть давно, так как имел в Варшаве очень скандальную репутацию благодаря интимной связи с монахиней этого же ордена. О себе рассказывал довольно длинную историю, которая относилась к его «спасению из кровавой России», где он долгие годы «за веру» томился в подземельях Соловецкого монастыря. Показывал Наталье дневники, написанные как будто в неволе, которые имел намерение позже издать. Кроме этого, отец Донат имел у себя дневники монахини Абрикосовой, умершей, по его словам, в заточении в Соловецкой тюрьме.
Отец Донат был грекокатолического вероисповедания, у него когда-то была неприятная ссора с главой грекокатолической церкви митрополитом графом Андреем Шептицким, который запретил ему использовать, причащать, а также служить святую обедню.