Говорил, что она нигде не будет выступать, займется переводами его собственных рукописей. Это же его работа, и он будет за нее отвечать перед Россией и Господом. Что она здесь ни при чем.
Она все еще колебалась и просила митрополита, чтобы он поместил ее в монастыре под собственной фамилией. Ведь, по ее мнению, это не помешает ей работать.
Митрополит ответил:
– Под своей собственной фамилией возвращайтесь в Варшаву и работайте в немецком Красном Кресте.
Она со слезами в глазах сказала:
– В Красном Кресте немцы заставили меня работать силой, и я бежала.
Митрополит улыбнулся и сказал:
– За это бегство будь спокойна. Немецкий Красный Крест по телефону в день твоего приезда был предупрежден, что ты в Варшаву не вернешься. Германия еще верит митрополиту графу Андрею Шептицкому.
Поняв, что, ведя этот бесполезный разговор, она все более и более попадала в какую-то путаницу, Наталья ответила митрополиту, что согласна поступить в монастырь под чужой фамилией и переводить там его рукописи.
Шептицкий ее похвалил, заявив:
– Я знал, что вы умная девушка.
Ожидая приезда игуменьи Подмихайловского монастыря, она прочитала во дворце Юра и сделала заметки из следующих книг:
– второй части дневников Анны Вырубовой, фрейлины последней царицы России на французском языке;
– воспоминаний бывшего наставника наследника цесаревича Алексея П. Жильяра «Император Николай II и его семья»;
– письма царицы Александры Федоровны к ее супругу Николаю II на английском языке.
В чтении книг о царской семье и длительных разговорах с его преосвященством незаметно подошло 4 ноября. В этот день утром Наталья около своих комнат встретилась с полной, пожилой монахиней, которая представилась ей игуменьей Моникой Полянской. Она сразу сказала, что ей о Наталье много говорил митрополит и она согласна принять ее в свой Подмихайловский монастырь.
Это монахиня – первая василианка, с которой она разговаривала, произвела на нее довольно хорошее впечатление, но показалась немного «себе на уме», что и подтвердилось впоследствии. В этот же день ее вызвал к себе Шептицкий и предупредил, чтобы она не вела лишних разговоров со своей будущей игуменьей, назвал ее хитрой женщиной, поглощенной в украинско-немецкую политику.
На прощание его преосвященство дал толстую тетрадь своих рукописей, написанных на украинском языке, и одну чистую черновую тетрадь, прося перевести его работу на хороший «красивый настоящий» русский язык.
В это время вошла игуменья Моника Полянская, и митрополит сказал ей, что поручил Наталье писать «свои воспоминания», что очень просит ей в этом не мешать и в работу никаким образом не вмешиваться. Потом они простились и вечерним поездом выехали в Подмихайловце, а точнее сказать, в Чернев, маленькую деревушку, при которой находилась железнодорожная станция, откуда до монастыря нужно было ехать на лошадях 10 километров.
В монастырь они приехали поздней ночью, когда все уже спали, поэтому ее сразу провели в келью, и только на следующий день она познакомилась с монахинями. В основном это были украинки, большей частью невежественные шовинистки с примесью немецкого «патриотизма».
Поступив в монастырь Святой Троицы 5 ноября 1942 года, она начала монашеский новициат. Когда не было занятий, связанных с духовной жизнью ордена, она переводила на русский язык и переписывала работу Шептицкого.
Чем дальше она работала над этими рукописями, тем яснее понимала, что должны были представлять из себя «воспоминания» несчастной покойной великой княжны Татьяны. Писать и переводить что-нибудь она любила, поэтому это занятие не причиняло ей никаких неприятностей, тем более, в рукописях она находила много новых для нее подробностей о жизни, неволи и страданиях симпатичной ей с детства царской семьи. Она не представляла себе, что произведение его преосвященства, написанное на украинском языке и переведенное ею, кто-нибудь серьезно будет считать «воспоминаниями настоящей Татьяны» или ее собственными.
Очутившись в монастыре, она меньше всего думала о роли великой княжны. Монахини не беспокоили ее вопросами о ее происхождении.
Много времени Наталья отдавала лечению больных в селе Подмихайловце, которые, несмотря на ее короткое пребывание в монастыре, приходили и приезжали массами в ее маленький приемный покой, который она сама устроила на свои заработанные деньги. Поручено ей было также церковное пение, которому она учила монахинь и послушниц, а кроме того, на ней лежала еще монастырская аптека.
Все это занимало много времени, к концу декабря она едва успела перевести одну тетрадь рукописи митрополита, который в начале января 1943 года известил, что 25 января думает ее постричь в монахиню-инокиню ордена Святого Василия Великого. Постриг по желанию его преосвященства должен был произойти во дворце Святого Юра во Львове с некоторой торжественностью. Письмо митрополита произвело на нее большое впечатление, так как она искренне жаждала тогда чистой монашеской жизни.
24 января Наталья в сопровождении матушки игуменьи поехала во Львов, где во дворце Святого Юра ее ожидал постриг. Пугала мысль пострига под чужим опять-таки именем. Однако в закрытых монастырях существовал обычай – давать новое имя постриженным. Она вспомнила, что ее отец, как ей говорили, хотел назвать ее Таисией, поэтому перед постригом она попросила митрополита дать ей это имя.
Богословское католическое право позволяет давать преимущество имени, полученному во время пострига перед именем, полученным на святом кресте, а если так, то имя Татьяна, которое она избрала сама себе с монашеского пострига, переставало как бы для нее существовать. По крайней мере, так думала она, а митрополит думал совершенно иначе.
25 января его преосвященство постриг ее собственноручно в своей домашней дворцовой церкви. Вечером в тот же день между ней и митрополитом произошел такой разговор. Поздравив ее с постригом, его преосвященство попросил остаться во дворце и быть для него другом. Она поняла со слов митрополита, что он, будучи больным, рассчитывал на нее как на опытную сестру милосердия, и мысль остаться на долгие годы при человеке-трупе испугала ее невероятно, и она ответила ему, что монастырская жизнь больше отвечает ее характеру, этим самым она как бы отказалась от лестного предложения его преосвященства.
Попозже она рассказала матушке игуменье о своей беседе с митрополитом и попросила у нее совета.
– Какой же здесь может быть совет для монахини. Конечно, один – скорее возвращаться в монастырь, так как митрополит любит из вновь постриженных монахинь делать игрушки, о которых потом говорит вся Львовская область и знает папа римский. При состоянии Шептицких можно позволить найти любую сестру милосердия.
Наталья поняла, что матушка игуменья недолюбливала митрополита. Впрочем, антипатия их была взаимной. Его преосвященство, насмехаясь над игуменьей, называл ее «веселой вдовой Моникой». Перед отъездом из Львова митрополит вручил новую тетрадь рукописей для перевода и приказал ей являться во дворец Юра каждый месяц.
Вернувшись в монастырь, Наталья столкнулась с одним неприятным обстоятельством – во время ее отсутствия бандеровцы привезли в монастырь тяжело раненного сотника Антония. Уход за ним игуменья поручила ей. Однажды к нему привезли врача Коморянского, проживавшего в городе Букачевце Станиславской области. Осмотрев раненого, доктор нашел его состояние безнадежным. Действительно, несмотря на все принятые меры, Антоний, проболев еще несколько дней, умер от кровотечения.
С этого времени бандеровцы с полного согласия матушки игуменьи все чаще и чаще требовали от Таисии санитарной помощи, работа эта трудная и опасная нравственно и физически истощала ее силы.
В марте 1943 года областные власти националистов известили, что в монастыре сестер василианок в селе Подмихайловце будут устроены курсы для украинских девушек, обязанностью которых должна стать санитарная помощь для раненых и больных. Они потребовали помещение в монастыре, где Наталья должна была преподавать девушкам санитарные науки и руководить этими курсами. Все это делалось украдкой от немцев.
На эти первые курсы прибыло 25 девушек из разных сел Станиславской области. Курсы имели свою комендантку. Курсантки вставали в 5 утра, одевались, молились и делали зарядку, затем завтракали, а ровно в 8 часов 30 минут Наталья начинала их обучение.
На курсах она была единственной преподавательницей, поэтому очень сильно уставала, работая с курсантками по 10 часов в день. К тому же программа курсов была очень большой: анатомия, химия, хирургия, скорая помощь, домашняя аптека. Курсы продолжались три недели, после чего был устроен экзамен, на который съехалось много знатных предводителей партии. Курсистки выдержали экзамен и после торжественного обеда, устроенного матушкой игуменьей, всех учениц распределили по селам, где организовали маленькие летучие отряды скорой помощи для раненых бандеровцев.
В начале апреля Таисию вызвал к себе митрополит Шептицкий. Как всегда, она вручила ему одну из переведенных тетрадей «Воспоминаний княжны Татьяны Романовой». Его преосвященство был очень недоволен тем, что партия Бандеры заставляла ее работать на них. Он посмотрел на нее и сердито произнес:
– Я совершенно не хочу, чтобы украинцы вмешивали тебя в свою работу.
Тихим апрельским вечером митрополит сказал:
– Я прекрасно понимаю, что для тебя – скромной монахини – роль великой княжны Татьяны, особенно после белградских переживаний, является невероятно тяжелой, но в Риме решили иначе. Папе римскому нужна живая реклама против секты безбожников, поэтому в «воспоминаниях», которые я пишу, вспоминается о безбожных спиритических сеансах. Я подчеркиваю, что только «одержимые» могли зверским образом убить невинную царскую семью. Преступление в доме Ипатьева – это страшное, зловещее сатанинское преступление, все это я представил себе на основании прочитанных о царской неволе книг.
Католическая церковь всегда должна торжествовать. И вот является девушка, желающая продолжать жизнь покойной княжны Татьяны. Сделав ее монахиней, мы имеем право одновременно из нее же сделать проповедницу против безбожников красной России. В этом случае никто не может оказать нам столько услуг, как Германия, поэтому думаю, что нужно будет там напечатать рукописи.