В мае при очередной поездке во Львов Наталья получила от митрополита очень удивившее ее письмо Теофила Скальского. Оно было написано на монастырь, но по неизвестным причинам почему-то очутилось во дворце Святого Юра. Отец Теофил после многих лет молчания вдруг вздумал почему-то написать ей трогательное письмо, в котором указывал:
«Недавно я виделся с кем-то из Варшавы. Эта особа утверждает, что ты настоящая Татьяна – дочь русского царя Николая II. Думаю о тебе с тревогой. Однако, Татьяна или Наталья, все равно откликнись».
Далее в письме отец Теофил Скальский сделал ей упреки насчет «белградского скандала» и интимных отношений с доктором Красовским.
Наталья спросила его преосвященство – нужно ли ей отвечать на это письмо? Митрополит на это ей сказал:
– Привыкни, мое дитя, к тому, чтобы поддерживать как можно лучшие отношения со всеми, кто считает тебя настоящей Татьяной Романовой. Я продиктую тебе ответ.
Она спросила митрополита:
– Почему отец Теофил, знающий всю правду обо мне, пишет в таком тоне, как будто сомневается в том, что я ему когда-то сказала, – о намерении совершить монашеский подвиг под именем Татьяны Романовой?
Митрополит, подумав немного, ответил:
– Очевидно, теперь отцу Теофилу Скальскому почему-то удобнее сомневаться в убийстве Татьяны Романовой, а одновременно неудобно верить в искренность твоей исповеди. Одним словом, он хочет заблуждаться, а нам этого только и нужно.
Исполняя требование его преосвященства, Наталья в его присутствии написала отцу Теофилу письмо, в котором указывала, что не считает себя виновной в «белградском скандале», так как в Югославию поехала только затем, чтобы там отдохнуть после утомившей ее жизни в монастыре Святых Даров. Поведение доктора Красовского в этом письме назвала благородным. Письмо подписала, исполняя требование митрополита, именем Татьяны Романовой.
При прощании его преосвященство высказал сожаление, что она осталась в Галиции, и посоветовал, когда придут русские войска, не говорить с ними совершенно, а в случае какой-нибудь опасности искать помощь и поддержку в партии Бандеры.
Выехала она из Львова с тяжелым сердцем, слишком ей было горько как русской слышать такие советы от своего высшего духовного настоятеля. Вернулась она в монастырь с трудом, так как поезда шли с большим опозданием.
Ехать на лошадях было еще опаснее, так как осмелевшие нацисты нападали и грабили на дорогах Галиции даже днем. Долго мучаясь и ужасно устав, она все-таки добралась до монастыря. Как всегда, Наталья привезла с собой рукописи митрополита для перевода на русский язык.
В монастыре царила настоящая паника. Ждали русских.
В конце сентября 1944 года из Львова пришла страшная весть: заболел воспалением легких митрополит Андрей Шептицкий. Две монахини-васильянки, посетившие дворец Святого Юра, рассказывали, что митрополит совсем плохой, от болезни можно ждать самого наихудшего исхода. Услышав это неприятное известие, Наталья перекрестилась и поспешила к матушке игуменье. Целуя ей руку, инокиня расплакалась и взволнованным голосом попросила у нее лошадей до Львова, так как ей обязательно надо повидаться с митрополитом. Игуменья тут же дала команду готовить лошадей и предложила ей в провожатые сестру Наталью, за что она сердечно поблагодарила матушку.
1 октября Наталья с сестрой Ириной на лошадях отправились в путь. До Львова они добирались целых трое суток. На горных и лесных дорогах их останавливали как бандеровцы, так и советские солдаты, грозя конфисковать лошадей. Инокиня со слезами в глазах умоляла, упрашивала непреклонных, на вид злых людей, и они, к удивлению сестры Ирины, пропускали их и так потихоньку, с препятствиями и частыми остановками, продвигались они к Львову.
Ну, вот, наконец, и дворец Святого Юра. Монахинь он встретил каким-то тяжелым, гнетуще-траурным настроением. Все его обитатели ждали не сегодня завтра кончины митрополита, о чем им уже не раз твердили доктора. Здесь уже находился, назначенный Римом, наследник Шептицкого – Иосиф Слипый, который не любил его преосвященство, и дворец Святого Юра. При митрополите Шептицком он не посещал дворец и ни в какие дела не вмешивался, хотя на это имел право как наследник церковного трона.
Митрополит, когда ему доложили о приезде инокини из монастыря Святого Василия, приказал тут же пропустить ее к нему. Как только его преосвященство увидел Наталью, на его бледном лице появилась слабая улыбка, он с трудом поднял распростертые руки, готовый обнять ее, чувствовалось, что митрополит очень рад появлению этой женщины. А она глядела на Шептицкого, такого недавно еще деятельного человека, и не могла узнать его. Это был живой труп, так он изменился. Однако, несмотря на слабость, он расспросил ее о жизни монастыря и кознях матушки Моники. Митрополит внимательно слушал ее, задавая иногда вопросы. Потом взял в свою холодную ладонь ее руку и слабым, еле слышным голосом произнес:
– Таисия, дорогуша, ты видишь, что дни моей жизни сочтены. Свидание наше, по всей видимости, последнее, поэтому всегда помни, что только святая католическая церковь позволила тебе носить фамилию той особы, под именем которой ты живешь в монастыре и продолжаешь ее жизнь. Об этом свидетельствуют и те документы, которые мы тебе изготовили, поэтому церковь имеет право на твое имя.
Шептицкий надолго замолк, а Наталья сидела с опущенной головой, шептала молитву и просила Бога уменьшить страдания этому немощному человеку. Вот он еле сжал ее руку своей холоднеющей ладонью и слабым голосом продолжил:
– Рукописи пока останутся у меня. Если Бог продлит мне жизнь – окончу, если умру – постарайся их дописать и издать в Америке. С Америкой Россия пока считается. Германия войну проиграла. После войны съезди в Англию и добейся свидания с принцем Эдвардом, с ним можешь быть совершенно откровенной, он поможет тебе. Запомни, что тебе нельзя делать – никогда не говори откровенно с матушкой игуменьей Моникой Полянской «о своем происхождении», это только осложнит работу церкви с тобой. Она должна быть оружием, через которое Рим будет руководить тобой.
Митрополит опять замолчал. Инокиня чувствовала, как трудно его преосвященству, но он улыбнулся ей и продолжил:
– Потом переезжай на постоянное жительство в Италию, где под руководством Ватикана займешься научной работой против безбожников и, в частности, против безбожия своей родины. В Риме будешь воспитывать молодых монахинь ордена Святого Василия Великого. Будущий митрополит Иосиф Слипый извещен о тебе, но он ничего не должен знать о наших планах. Исповедоваться ты у него не должна. А пока. Пока, Таисия, в монастыре избегай русских, я советую тебе никому не признаваться, что ты русская. Иначе, уверяю тебя – погибнешь.
Митрополит тяжело вздохнул и закрыл глаза, давая понять, что аудиенция закончена.
Инокиня поцеловала его в бледный лоб, попрощалась и тихо вышла из комнаты. Разговор с его преосвященством был для нее последним. 1 ноября он умер.
Вернувшись в монастырь, Наталья принялась за свою тяжелую работу в приемном покое больницы. В Подмихайловце и близлежащих селах советская власть только-только начала зарождаться. Войск ее в этом районе почти не было, поэтому националисты чувствовали себя здесь хозяевами. По их законам, а это были законы джунглей, законы сильного, законы автомата и виселицы, жило все население. Крестьяне содержали бандитов на полном продовольственном обеспечении, и не дай бог кто-нибудь из селян отказывался платить им дань, его ждал суд – суд скорый и жестокий.
Конец свой Наталья Меньшова нашла в Бутырках. Во внутренней тюрьме НКГБ СССР Меньшова продолжала содержаться в камере № 83. Под этим же номером она под конвоем доставлялась на допросы к следователям следственной части по особо важным делам НКГБ СССР. По штатному расписанию там работало всего около 30 человек – это было небольшое структурное подразделение Наркомата госбезопасности, но по своей значимости и влиянию вес ее в наркомате был громадным.
В производстве «важняков» часто были дела, которые исполнялись по личному указанию И.В. Сталина, министра внутренних дел СССР Л.П. Берии, министра госбезопасности В.Н. Меркулова.
В 1945 году важным для руководителя следственной части по особо важным делам Л.Е. Влодзимирского и его личного состава стало уголовное дело на арестованных в Польше и привезенных в Москву членов т.н. «лондонского польского правительства» и руководителей Армии Крайовой. Этим делом И.В. Сталин устранял политических конкурентов, расчищая путь своим коммунистическим ставленникам в Варшаве. Оно завершилось громким показательным процессом в Москве («Процесс 16‑ти»).
Л.П. Берия считал дело «Монашки» также очень значительным в когорте всех тех расследований, которые вели сотрудники следственной части.
Как уже ранее сообщалось, регулярные допросы Меньшовой начал в июле начальник следственной части Л.Е. Влодзимирский, ставший 9 июля при переаттестации специальных званий ГБ на воинские генерал-лейтенантом. В кабинет № 778 к Влодзимирскому «Монашку» доставляли четыре раза. Нужно отметить, ей нравился этот человек и как он ведет допросы. От него можно было услышать шутку и доброе слово. Жестокости, словесных угроз или нецензурной брани от него не исходило. Он, не торопясь, задавал ей вопросы, а она обстоятельно и честно отвечала на них. Иногда генерал просил уточнить некоторые эпизоды и факты из ее жизни. Она, волнуясь, несколько сбивчиво, но всегда правдиво отвечала на непонятные ему данные из ее биографии.
Где-то с середины июля 1945 года «Монашку» стали водить на допросы в кабинет № 783 к заместителю Л.Е. Влодзимирского полковнику Борису Вениаминовичу Родосу. О, это был другой человек, не сравним со своим начальником. Сколько слез она пролила у него на допросах, одному Богу известно. Родос психологически давил на нее, громко ругал ее матом, не раз грозил ей пистолетом. Она от страха сжималась, втягивала голову в плечи, перекрещивалась и горько-горько плакала. Особенно тяжелыми для нее оказались ночные допросы, длившиеся иногда по несколько часов.