Здесь следует отметить, что Б.В. Родос благодаря своей садистской жестокости быстро выдвинулся в НКВД и вскоре стал одним из основных «колунов» Ежова, а затем и Берии. Через его руки, омытые кровью, прошло много видных партийных, советских и военных работников, среди них С.В. Косиор, В.Я. Чубарь, П.П. Постышев, Р.И. Эйхе, А.В. Косарев, К.А. Мерецков, Г.М. Штерн, Я.В. Смушкевич, П.В. Рычагов и много-много других.
Выступая 25 февраля 1956 года со своим знаменитым докладом о культе личности И.В. Сталина, Н.С. Хрущев вспомнил в нем и о Родосе, которого 1 февраля 1956 года опрашивал на заседании Президиума ЦК КПСС. Первый секретарь ЦК КПСС говорил: «Мы недавно заслушали Родоса – следователя, который допрашивал Косиора и Чубаря. Маленький человек, даже с низшим образованием, с куриным кругозором, и этот человек определял судьбу этих людей».
В 2008 г. сын Б.В. Родоса В.Б. Родос выпустил воспоминания «Я – сын палача», в которых писал, что он не видел отца неделями. «Я просыпался – его нет, на работе; ложился спать – он все еще на работе. Возвращался домой жутко усталый, изнуренный и долго-долго, по полчаса, снова и снова намыливая, мыл руки в раковине. Как раз по локти, как хирург».
1 сентября 1945 года «Монашку» привели на допрос к полковнику Родосу. В кабинете вместе с ним находился высокий симпатичный мужчина, одетый в прекрасно выглаженный серый костюм, накрахмаленную белую сорочку и красноватый галстук. По-видимому, он только-только побывал у парикмахера, был тщательно побрит и аккуратно подстрижен, от него исходил аромат какого-то дорогого одеколона. Сам Родос укладывал в желтый толстый портфель какие-то документы. Он расписался в журнале надзирателя Терентьева, доставившего на допрос заключенную № 83, и иронически произнес:
– Радуйся, «Монашка», тебе повезло, я уезжаю в командировку. Теперь тобой будет заниматься вот этот красавец.
И он кивнул головой в сторону мужчины и продолжил:
– Подполковник Цепков Виктор Георгиевич. Помощник начальника следчасти по ОВД НКГБ СССР. Жалко мне, дорогая, с тобой расставаться, смотри, будь с ним чистосердечна, не юли, а то я вернусь, поговорю с тобой, как умею.
«Монашка», опустив голову, ничего не сказала, хотя душа ее ликовала от такой радостной вести, но она ничем не выдала Родосу своего состояния.
Кабинет В.Г. Цепкова под № 780 находился рядом с кабинетом Родоса. Они вдвоем вошли в небольшую светлую комнату. Под мышкой правой руки Цепков нес сложенной стопкой документы уголовного дела на Меньшову, переданные ему. Он сел в кожаное кресло, а ей показал рукой садиться на стул, стоявший напротив письменного стола. Подполковник с интересом стал знакомиться с материалами дела, задавая ей иногда вопросы биографического характера. Так длилось, наверное, около часа. Затем он позвонил по телефону во внутреннюю тюрьму и попросил забрать у него заключенную. Вскоре появился надзиратель Терентьев и отвел ее в камеру. У Цепкова «Монашка» находилась около часа. На допросе она чувствовала себя легко, с надеждой, что жестокий полковник Родос, дай бог, больше в ее жизни не появится.
На следующий допрос Цепков вызвал ее только 5 сентября. По-видимому, он все эти дни изучал материалы ее дела, которых уже набралось значительное количество. На этот раз допрос длился чуть больше часа, задавал он вопросы в основном о жизни в Калуге, учебе в гимназии, ее увлечениях, а также о родителях и сестре Валентине. На заданные вопросы она отвечала правдиво и обстоятельно, старалась излагать все понятным языком.
Однако начиная с 7 сентября допросы пошли тяжелые и утомительные, по несколько часов, как днем, так и ночью. Иногда в день к Цепкову ее водили дважды. Ночью она очень уставала, не раз впадала в дремоту, забывая задаваемые вопросы. Следователь нервничал, но не кричал, не угрожал. Ей казалось, что он с каким-то сочувствием смотрел на ее усталые глаза и утомленное лицо и иногда прекращал допросы, отправляя ее с надзирателем в камеру.
28 сентября «Монашку» разбудили в половине первого ночи. Цепков приступил к ее допросу, который длился почти до 5 часов. На следующий день, то есть 29 сентября, ее, не дав выспаться опять повели к подполковнику в 780‑й кабинет, в котором она находилась с часу ночи до 3.45. Днем 29 сентября с 14.05 до 16 часов ее опять допрашивал Цепков вместе с начальником следственной части по ОВД генерал-лейтенантом Л.Е. Влодзимирским.
Выписка из данного протокола допроса Меньшовой от 29 сентября 1945 г. была направлена заместителем наркома госбезопасности СССР Кобуловым в адрес Берии. В сопроводительной докладной записке Кобулов писал:
«Меньшова Н.И. показала, что в 1919 году приняла католическое вероисповедание, в 1920 году эмигрировала в Польшу, где по указанию католического духовенства, а в дальнейшем митрополита Львовской грекокатолической церкви (униата) Андрея Шептицкого «для борьбы с безбожной Россией» выдавала себя за дочь Николая II – Татьяну Романову.
Кроме того, Меньшова призналась, что в марте 1942 года в Варшаве была завербована немецкой разведкой для предательской работы среди советских военнопленных, которых обслуживала в качестве медицинской сестры, а также для разработки польского и украинского подполья в период оккупации.
Считал бы целесообразным – дело Меньшовой Н.И. направить на рассмотрение Особого совещания при НКВД СССР, определить меру наказания 10 лет тюремного заключения.
Прошу Ваших указаний.
Б. Кобулов».
Всего с 1 сентября по 25 октября 1945 года Цепков вызывал «Монашку» к себе в кабинет 32 раза. 1 октября ее дважды водили к нему на допрос, в котором она подробно сообщила ему о всех известных ей фактах деятельности в 1942—1945 годах организации украинских националистов в селе Подмихайловце и монастыре Васильянок. Рассказала, как оказывала она медицинскую помощь бандеровцам, проводившим вооруженную борьбу против советских войск, а также о том, как содействовала вместе с другими монахинями укрытию раненых и разыскиваемых членов ОУН – УПА.
15 октября Б.З. Кобулов направил протокол допроса Н.И. Меньшовой от 1 октября в адрес народного комиссара госбезопасности Украинской ССР генерал-лейтенанта И.Т. Савченко. В сопроводительном письме он писал:
«Показаниями арестованной НКГБ СССР Меньшовой Н.И. установлено, что грекокатолический монастырь «Васильянок», существующий в селе Подмихайловцы Станиславской области, используется подпольем ОУН – УПА в антисоветских целях.
В связи с этим необходимо:
Арестовать игуменью монастыря Монику Полянскую и других монахинь, упоминаемых в протоколе допроса арестованной Меньшовой Н.И. от 1 октября 1945 года, изобличенных в активном участии в подполье ОУН – УПА.
Одновременно с арестом произвести в монастыре тщательный обыск, с целью обнаружения склада оружия, запасов продовольствия, медикаментов и антисоветских документов, хранящихся в монастыре.
Вещественные доказательства и следственные материалы по делу арестованных монашек, использовать для ликвидации монастыря, которую подготовить и осуществить через местные советские органы в ближайшее время.
Заместитель наркома госбезопасности СССР
генерал-полковник Кобулов.
15 сентября 1945 года».
Все шло к тому, что следствие по делу Н.И. Меньшовой близилось к завершению, о чем ей уже дважды говорил следователь. 23 октября помощник начальника следчасти по ОВД подполковник В.Г. Цепков объявил ей под расписку утвержденное генерал-лейтенантом Л.Е. Влодзимирским постановление о привлечении Н.И. Меньшовой в качестве обвиняемой по ст. 58 п. 1 «а» (измена Родине) УК РСФСР. Она тяжело вздохнула от такого чудовищного обвинения, расписалась полностью фамилией, именем и отчеством, как того потребовал следователь, и горько заплакала.
Очутившись в камере, она долго молилась, размышляя о том, что вот и близится к концу ее дело, осталось ждать только судебного решения. Однако на следующий день – это было 24 октября – ее опять повели на допрос к Цепкову. В 14.05 он приступил к допросу, задав ей вопрос: понятно ли ей в чем ее обвиняют? Она ответила: «Да, понятно. Вчера я лично ознакомилась с постановлением о предъявленном мне обвинении. По существу предъявленного мне обвинения виновной себя признаю».
А дальше, в процессе этого допроса, она стала себя оговаривать, что предшествовало этому, сейчас установить невозможно. Что-то ее сломило, хотя до сего времени о работе на польскую и немецкие разведки ни в предшествующих ее протоколах допросов, ни в своих объемных многостраничных показаниях ничего похожего она следствию не сообщала.
Зачем этот нелепейший самооговор? Может, применялись к ней меры физического воздействия? Сведений об этом в ее следственном деле не имеются. Скорее всего, нет, ибо в этом не было никакой необходимости, так как она не сопротивлялась и все рассказывала следствию правдиво.
Нам кажется, Меньшова пошла на этот самооговор так же, как шли на него или на что-то похожее тысячи, сотни тысяч других людей. Им хотелось одного: как можно быстрее прийти к какому-нибудь концу, потому что выдержать психологические и физические истязания длительное время человеку было трудно.
По-видимому, что-то ей пообещал следователь, например согласишься с этим обвинением, срок наказания уменьшим или суд вообще отпустит в монастырь. Таких обещаний в следственной практике сталинских органов госбезопасности было множество.
Вечером 24 октября 1945 года Цепков закончил писать обвинительное заключение по делу № 8028 по обвинению Меньшовой Натальи Ивановны в совершении преступлений, предусмотренных ст. 58—1а УК РСФСР. В то же день с ним согласились и его подписали заместитель начальника следчасти по особо важным делам НКГБ СССР полковник Б.В. Родос и начальник этого подразделения генерал-лейтенант Л.Е. Влодзимирский.
На следующий день, 25 октября обвинительное заключение утвердили заместитель наркома госбезопасности СССР Б.З. Кобулов и заместитель главного военного прокурора А.П. Вавилов.