Женщина рыдала в голос, плечи ее тряслись.
– Ее нужно успокоить, – он посмотрел на врача, – если у всех сдадут нервы, ночью, в лесу…
Тот понимающе кивнул:
– У меня была аптечка в автобусе. Там есть и успокоительное, и снотворное. Пойду поищу.
Он успел сделать только один шаг, вернее, даже пол шага… Потом раздался взрыв.
Взрыв был такой силы, что всех отбросило вниз, в землю. Сбило с ног, покатило ударной волной. В воздух взметнулся ослепительный сноп пламени и, казалось, от удара лопнула земля. Сквозь черный дым и сноп искр искореженные куски металла рассыпались прямо в воздухе чудовищным фейерверком. Черный остов автобуса медленно лизали алые языки пламени.
Он оказался почти рядом с толстяком, бессмысленное бормотание которого вдруг показалось очень знакомым.
– Вы русский?
Толстяк замолчал и удивленно уставился на него.
– Вы русский?
– Да, разумеется. Что, узнали русские ругательства? Я – крупный бизнесмен из Москвы! А почему вы интересуетесь? Вы….
– Мои предки были родом из России. И я немного знаю русский язык.
– Понятно. Всем нам не повезло!
– Некоторым больше.
Женщина-экскурсовод плакала, по-детски закрыв лицо руками.
– Нужно найти какое-то жилье поблизости и сообщить о беде. Выбраться отсюда в поселок или ближайший городок, и тогда нам пришлют помощь. Вы ведь знаете эти места. Что тут ближе всего?
– Здесь ничего нет! Ничего! – женщина говорила сквозь бесконечные всхлипывания, но слова все равно звучали разборчиво, – поблизости нет человеческого жилья! Только лес. Ближайший поселок в трех часах езды автобусом по ровной дороге. А если идти пешком, дойти можно только к вечеру следующего дня. Это ужасно! Ужасно….
– Я не собираюсь торчать до утра в этом проклятом лесу! – завопил русский, внезапно оказавшийся прямо у них за спиной, и все вздрогнули от неожиданности, – вы обязаны что-то сделать! Вы просто обязаны связаться с вашей компанией! Я заказывал приличную экскурсию! Вы за это ответите! Я не собираюсь рисковать своей жизнью! Я требую прекратить это безобразие немедленно!
Крик вдалеке прервал нелепый спор. Кричала какая-то женщина, и все, как по команде, повернулись туда. Какая-то женщина держала в руках современную цифровую камеру:
– Она не работает! Не работает! Камера новая! Совсем новая! Я купила ее перед поездкой! – при каждом толчке камера жалобно звенела.
– Разбилась, когда автобус падал! Что тут такого? – сказал кто-то поблизости.
– Она не могла разбиться! Камера имеет противоударную систему! И должна работать в любых условиях! Что происходит? Почему она не работает?
Побледнев, русский вытащил откуда-то сумку, из которой, в свою очередь, извлек камеру. Он щелкал всеми кнопками, тряс, подбрасывал вверх, но это было бессмысленно – камера не работала. Люди вполголоса обсуждали происшедшее – ни у кого ни работали ни камеры, ни фотоаппараты, ни телефоны…
– А почему мы ехали только десять минут?
Как по команде, опустив свою бесполезную технику, люди обернулись на звонкий детский голос.
– Что ты говоришь, какие десять минут? – первой пришла в себя бабушка девочки.
– Баб, на твоих часах только десять минут десятого…
Очень медленно он отогнул рукав своей куртки и, вздрогнув, уставился на неподвижный циферблат. Его часы с противоударным покрытием, не ломавшиеся ни разу за пять лет, показывали 9.10 и стрелки, как приклеенные, прилипли к мерцающему кругу циферблата.
Голоса включились разом, как фонтан, будто кто-то нажал какую-то кнопку. Все говорили одновременно, разом размахивая руками. Люди пытались решить неразрешимую проблему – одинаковое время на всех (абсолютно) часах.
– Мистика какая-то…. Бред….. – так же, как все, врач потряс своими часами, – ни за что бы ни поверил…
– Это невозможно! Мы выехали из гостиницы в девять! – растерявшись, женщина-экскурсовод даже перестала плакать, – а теперь…. Теперь скоро вечер… катастрофа произошла в начале четвертого…. Значит, сейчас должно быть часа четыре!
Все подняли головы вверх и посмотрели на кусочки серого неба, видневшегося среди деревьев. День клонился к закату, солнце давно спряталось среди свинцовых облаков. Только в глубине, совсем высоко, тоненькие лучики пытались пробиться сквозь бетонно-серую стену, и в тех местах небо было немножко светлей. Он смотрел на небо вместе со всеми. До тех пор, пока люди не очнулись от сковавшего их шока и не закричали одновременно – все разом. Шум разрастался, как снежный ком, и вибрировал так, что ему хотелось заткнуть уши. Он был единственным, кто не влился в этот хаос.
Истерический женский визг действовал на нервы, как звук электропилы. Он шел отовсюду сразу, и в первые мгновения ему захотелось зажать уши руками. Цивилизованные маски сдержанности и приличий полетели в стороны. Люди на поляне превратились в обезумевшую стаю диких зверей.
Он не мог их слушать. Не мог тут быть. Он давно отвык жить среди людей. А среди таких – особенно. Впрочем, женские вопли и на большинство остальных мужчин действовали, как красная тряпка на быка. Он усмехнулся глупой иронии человеческих отношений. Женщины тратят массу усилий и денег, чтобы выглядеть красивыми, чтобы нравиться мужчинам, а потом перечеркивают все достигнутое каким-нибудь истерическим воплем, не понимая, что на таком фоне мужчина уже никогда не увидит ни модную прическу, ни красивую грудь.
Он сделал несколько шагов вперед, потом – еще несколько шагов, до тех пор, пока голоса за спиной не стали глуше, и, в конце концов, не зазвучали, как сквозь мокрую вату. Он вошел в лес, и, теряясь среди редких изумрудных просветов, мягко ступал по столетнему мху, как по ковру в собственной гостиной. Когда у него еще была гостиная…. Слишком давно… Деревья росли друг от друга на значительном расстоянии, и от этого идти было легко. Легко и мягко. Он полной грудью вдыхал пряный запах прошлогодней листвы.
2009 год, Россия, Смоленская область
В лесу было холодно и тихо. Знакомая с детства тишина.
Старые «Жигули-копейка» дребезжали по ухабистой лесной дороге. Вокруг не было ни души. Был бы кто – не пришлось бы ему, старому деревенскому священнику, трястись на ночь глядя через лес.
Но пусть кого-то другого пугают эти леса! Он знает их с детства. Каждую тропинку, каждую заброшенную дорогу – все вокруг этих мест, где прошла его жизнь. Для него лес был родным, привычным. Местом, где можно дышать свободно, Страх бы испытывал кто-то другой…. Приехавший из города, к примеру. Стоило подумать так, и мысли переключились в другое русло.
Эти приезжие из Москвы… Столичные журналисты, кажется. Наглые, разбитные, смотрящие свысока… Джип их стоил столько, сколько не зарабатывало за год все население их деревни! Разговаривали надменно, и еще так, будто делали одолжение тем, что приехали в их края.
– А правда, что в деревне пропадают люди? Но ведь вы не станете спорить с тем, что пропажа людей – установленный факт…
Сначала он пытался отмахнуться, но они приставали все настойчивей… Наконец он совершил промах – вернее, небольшую оплошность, но ее хватило, чтобы корить себя до конца дня…
Вместо того, чтобы послать их к председателю или в милицию, он вдруг ляпнул, что не в поселке, мол, пропадают, а на окраине, там, где заброшенные дома… Там была раньше церковь, а потом, во времена оккупации, немцы там жителей деревни сожгли заживо… С тех пор не живет там никто, от домов одни руины остались. И вот там, кажется, кто-то пропадал.
Столичные жители обрадовались, засуетились, помчались на окраину. Долго снимали обгоревшие руины какой-то маленькой камерой, на непонятном жаргоне разговаривали между собой. К счастью, об этом никто не узнал. Но совесть его не была спокойной. Как же, священник, и распространяет глупые слухи… Он мучился до следующего утра.
А следующим утром одна из старушек, бесплатно убиравших в церкви, принесла новость, мгновенно снявшую всю тяжесть с его души.
– Председатель столичных телевизионщиков на руины послал, они передачу будут снимать про то, как людей у нас нечистая забирает… Только глупость все это, нечистая вовсе не там!
Он хотел было пристыдить помощницу за сплетни, да, услышав новость, раздумал. Новость обрадовала: значит, не только он проговорился про сожженные дома. И председатель… Теперь с души словно камень упал! Тем более, что покрутившись на руинах, телевизионщики уехали к вечеру. И слава Богу! Как бы ни произошло чего… Говоря про нечистую силу, старушка имела в виду староверцев, издавна обитавших в их лесах. Но это было неверно. Сожженные руины домов как раз и были дьявольским местом. И если был в их краях дьявол, он обитал именно там.
Задумавшись, он не заметил темную фигуру, застывшую на пороге церкви и не сводящую с него глаз.
Очень старая женщина в длинном сером платье и наглухо надвинутом на лицо черном платке стояла прямо, но не решалась переступить порог церкви. В глазах ее горели ужас и отвращение. Увидев ее, он сразу понял, кто перед ним, и знание это просто поразило его настолько, что он растерялся.
Женщина была из староверцев, раскольников – старообрядцев, давным-давно живущих в лесах. Должно было произойти что-то невообразимое, чтобы женщина решилась показаться в поселке, да еще – на пороге церкви.
Раскольники-старообрядцы появились в их лесах еще в петровские времена. Основали закрытое поселение в глубине леса и стали жить замкнуто, своей отдельной общиной. Они заключали браки только между собой, жили тем, что выращивали сами и никогда не вступали ни в какие отношение с государством.
В 30-е годы, когда по деревням прокатилась волна раскулачивания и арестов, староверы прятались и заметали следы. НКВДисты не нашли их поселка, а из местных – никто не выдал (хотя дороги к поселку старообрядцев местные деревенские жители знали прекрасно). Во времена фашистской оккупации они так же прятались, но уже не успешно. Карательные отряды СС обнаружили их общину. Но немцы н