Я как сейчас помню тот день – полный тепла и солнечного света. Прекрасный день с прозрачным воздухом и неповторимым ароматом ранней весны. Это был день, в который после сумеречной, долгой зимы оживает все вокруг, и нахлынувшие чувства, эмоции, желания, фрагменты предвкушения счастья заставляют просто парить над землей, возносясь словно на крыльях – все выше и выше. Я гулял с утра до самого вечера. Фруктовые деревья были в цвету, и удивительный белый цвет был повсюду, а на ветках пробивались первые почки. Яркое, ослепительное, теплое солнце согревало город своими щедрыми лучами, и в этом сиянии город казался словно игрушечным, изваянным из драгоценных камней и оттого словно способный поместиться в моем кармане.
Я наслаждался воздухом и теплом. Душа моя согревалась под целительным воздействием этих лучей, и, наверное, я был счастлив. Все вокруг казалось мне прекрасным. Распахнув пальто, я медленно шел по улицам, и улыбался этому чарующему городу, его узким улочкам, старинным особнякам и дворцам, застывшей музыке камня. В таком приподнятом состоянии духа я свернул с центральной улицы и углубился в лабиринты узких улочек старого города. Мне навстречу попадались низкие двухэтажные домики, бедные лавочки, особняки с тихими садиками – все чистенькое, аккуратное, красивое, хоть и немного строгое.
Постепенно я свернул в какой-то маленький, почти незаметный переулок, в котором не было ни души. Кроме того, в переулке была удивительная тишина – настолько поражающая в самом сердце огромного современного города, что я остановился прислушаться. Так, прислушиваясь, я смотрел по сторонам, и увидел шпиль церкви. Это была совсем крошечная церквушка, белый игрушечный домик, окруженный уютным зеленым палисадником и узорчатой чугунной оградой. Было что-то деревенское в этом маленьком кусочке городского пейзажа. Сама церковь вблизи показалась мне уютным обиталищем добродушного сельского священника – все было таким белым, аккуратным и спокойным, что я даже заглянул за ограду, чтобы рассмотреть за церковью домик священника, но ничего не увидел.
Внезапно я заметил, что церковь служит концом переулка, тупиком, и находится как бы в стороне от остальных зданий. Но самым удивительным было то, что и выбеленная дверь церкви, и чугунная калитка были закрыты. Это показалось мне любопытным. Я специально подошел к калитке, подергал несколько раз. Закрыто. Дальше… Честно говоря, я не понимаю, почему поступил именно так… Сейчас мне было бы очень трудно его объяснить, но тогда все казалось вполне логичным. Словом, я перемахнул через решетку и прыгнул в садик. Вокруг по-прежнему никого не было. Дверь церкви была заперта так же прочно, как и калитка. Внезапно мне жутко захотелось попасть внутрь! Это было просто испепеляющее желание! Я чувствовал себя так, словно умру, если не попаду внутрь! Попасть туда вдруг стало смыслом всей моей жизни, и ноги сами понесли меня направо, за угол, где я увидел раскрытое наполовину окно. Я открыл окно полностью и без труда пролез внутрь церкви.
Это был маленький католический храм, в котором было достаточно темно. Потом глаза привыкли к полумраку, и я различил длинные ряды деревянных скамеек. Убранство храма показалось мне бедным и строгим. Никакой позолоты, никаких икон и расписных потолков – лишь простой камень и деревянные кресты. Когда глаза привыкли к темноте и я стал видеть так же хорошо, как на улице, я пошел вперед, к алтарю. Я различал суровые лица каменных святых. Мне показалось (невероятно глупая мысль!), что они смотрят на меня словно с укором. А возле алтаря, в глубине…. Возле алтаря кто-то был. Я различил черную человеческую фигуру, стоящую перед алтарем на коленях. Наверное, священник. Меня прошиб холодный пот. Я представил себе выражение лица этого священника…. Может быть, он даже вызовет полицию. Но что же делать… Поздно теперь отступать. Придумаю что-то, объясню, в крайнем случае – заплачу штраф. Раз уж начал – следует идти до конца. И я продолжил медленно идти вперед, к застывшей человеческой фигуре.
Когда я подошел совсем близко, на расстояние вытянутой руки, человек обернулся. И я застыл на месте, как пораженный громом. Это был ребенок! Маленькая девочка лет 7, максимум – 9 лет! Ребенок. Девочка во взрослом монашеском одеянии, в настоящей одежде взрослой монахини. Она стояла на коленях, сложив руки в молитвенной позе, но, увидев меня, быстро опустила их вниз. Полы черного одеяния стелились за ней, как длинный шлейф. Черный капюшон упал с головы, и по плечам рассыпались длинные золотистые волосы. Это был удивительно красивый ребенок! Боже мой, я никогда не видел такой красоты! Девочка казалась сошедшей с какой-то средневековой картины. Ее розовые щечки были как у фарфоровой куклы, а глаза казались совсем темными и бездонными. Взрослое одеяние монахини казалось грубой, жестокой шуткой.
Девочка поднялась на ноги и стояла теперь прямо напротив меня. Ряса была слишком велика и тоненькая фигурка казалась замотанной в нее, как в покрывало. Мне показалось невероятно жестоким замуровывать эту живую детскую красоту в черное платье монахини! Словно заживо похоронить в склепе. Внезапно мне захотелось подхватить ее на руки и вынуть, вырвать из этого черного балахона! Мне казалось это единственно разумным поступком, но… но я не смог. В ее облике было что-то очень серьезное. Сначала я даже не понял, что, но потом… Это были ее глаза. Огромные глаза, похожие на темные озера, в которых светилась невероятная взрослость и печаль. Это были совсем не детские глаза. Это были глаза взрослой женщины, к тому же, много повидавшей на своем веку. Так смотрят дети, пережившие какую-то очень страшную войну. Дети, резко переставшие быть детьми на протяжении суток или одной ночи.
Мы стояли и смотрели друг на друга достаточно долго, как вдруг девочка улыбнулась. Ее улыбка засияла на личике, как маленькое солнышко, и внезапно она сказала:
– Это ты! Наконец-то ты пришел!
Я растерялся. Так растерялся, что не смог сказать ни одного слова. Девочка сделала шаг по направлению ко мне:
– Это ты! Ты пришел! Я так долго тебя ждала… так долго…
Внезапно девочка запнулась, и по ее лицу промелькнула мимолетная тень.
– Нет. Это не ты. Я снова ошиблась… – и вдруг пронзительно завизжала, подняв над головой маленькие кулачки, потрясая ими в порыве дикой (совсем не детской) злобы:
– Нет! Нет! Нет!
То, что произошло дальше…. Я никому не рассказывал об этом… И не рассказал бы никогда, если б не эти обстоятельства. Фигура девочки стала расти прямо у меня на глазах, поднимаясь к потолку… Ее глаза засветились красным на белом лице. Теперь это были глаза жестокого, кровожадного демона. Я почувствовал, как от ужаса дыбом встают на моей голове волосы. Потом она резко выбросила руки вперед и на меня вырвался страшный сноп пламени, сметающий все на своем пути… Ее глаза засветились красным, теперь это были пылающие глаза самого дьявола… Скамейки передо мной загорелись… Я бросился бежать, прижался к стене. Она бросала в меня пламя снова и снова, с такой неистовой ненавистью и яростью, от которых стыла кровь в жилах… Все вокруг горело. Огонь распространялся очень быстро. Становилось тяжело дышать. Из глаз потекли едкие слезы. Огонь был на стенах, на полу… Какая-то икона загорелась с оглушительным треском и словно взорвалась, выбросив горящий обломок прямо на мою руку. Я взвыл от нестерпимой боли. И в тот момент до меня донесся оглушительный голос, полный сатанинской злобы (а я уже не видел ее фигуры, совсем не различал из-за дыма и огня):
– Нет! Это не он снова! Не он!!!
Вдруг я увидел, как в пламени появилась какая-то фигура. Это была фигура человека, корчившегося в огне. Я видел, как огонь уничтожает тело, волосы, как льется кровь, слышал, как лопается кожа, обнажая кости, как вздувшийся нарыв…. Фигура корчилась от нестерпимой муки…. В какой-то момент мне показалось, что это фигура взрослой женщины… Женщины с длинными волосами… Я закричал от ужаса и бросился бежать.
Я не помню, куда бежал. Помню только, что с треском и грохотом вывалился в какое-то окно. По рукам текла кровь. Снова перелез через решетку. Отбежав на достаточное расстояние от церкви, я остановился, тяжело дыша. Мне показалось, что пожар в церкви привлечет много народу, что хотя бы кто-то откроет окна. Но в переулке по-прежнему была тишина. Не было никого. И ни одно окно не открылось. Я остановился в недоумении. Обернулся. Церковь целой и невредимой возвышалась за мной. Сначала я замер, не веря своим глазам. У меня было стойкое ощущение, что я уже сошел с ума. Но потом… Потом я решил вернуться. Не знаю, откуда взял силы, но я вернулся туда. В церкви не было никакого пожара. Даже то окно, через которое я выпрыгнул, не было разбито, а на моих руках и лице не было никакой крови.
– Хотите осмотреть церковь?
Пожилой священник с добродушным лицом (точь-в-точь такой, каким я представлял его раньше) стоял возле открытой калитки. А двери церкви были открыты настежь. И было видно, что внутри горят свечи, множество свечей. Я отчетливо вспомнил, что, когда я вошел в церковь в первый раз (когда там была девочка), ни одна свеча ни горела.
– Что это за церковь?
– Церковь Всех Святых. Вы иностранец?
– Да.
– И не католик?
– Нет.
– Тогда вы можете зайти внутрь и осмотреть, как музей. У нас есть очень древние иконы. Пожалуйста, входите!
Я собрал в кулак все свое мужество – и вошел. В этот раз все показалось мне совершенно другим. Не таким, как прежде. Горели свечи. И убранство внутри было более богатым и современным.
Внезапно я почувствовал сильную боль в руке. Украдкой взглянув на ладонь, я увидел, что там – большой ожог. Перевернутый крест. Точно такой, как мы видели в том страшном призрачном замке. Я подошел к алтарю, слушая бормотание священника. Тот с удовольствием рассказывал историю своей церкви. Наверное, я оставил у него ужасное впечатление о себе конкретно и об иностранцах в целом…. В тот момент, когда я подошел к алтарю… Как только подошел, я почти пулей вылетел вон. Мне показалось… Наверное, это прозвучит глупо, нелепо, но… Если уж говорить, то говорить до конца…. Там, возле алтаря, лежала одна вещь. В том самом месте, где девочка стояла на коленях. Только ты не подумай, что я сошел с ума! Но мне показалось… Показалось, что это детская кукла!