Монастырь и тюрьма. Места заключения в Западной Европе и в России от Средневековья до модерна — страница 62 из 63

Защита такой точки зрения приводит к рассмотрению смешанного характера мест и практик заключения в динамическом и сравнительном ключе начиная здесь со Средневековья и заканчивая современной эпохой. Однако это не предполагает какого-то упорного, линейного поиска «истоков» современной тюрьмы. Такой подход, бедный в плане поиска генезиса, подверженный риску телеологии, оказался бы слишком упрощающим. Зато стало возможно выделить широкий спектр практик, соответствующий видам наказаний, искупления, исправления, которые постоянно обновляются с течением времени и в зависимости от места: от изгнания до депортации, от принудительных работ до тюремного заключения. Следует принимать во внимание роль пространственной изоляции, уединения как исправительного средства в различных формах, данных им.

Это первое перемещение, хронологическое, быстро вынуждает нас совершить второе, но уже пространственное и географическое. Здесь приведены примеры, которые отправят читателя в путешествие из Королевства Франции в Российскую империю, из Нидерландов и из Священной Германской империи в Испанию и в Англию. Книга, которую мы держим в руках, – это вклад в демонстрацию того обстоятельства, что «диффузионистские» интерпретации международного развития пенитенциарной тюрьмы (prison pénale) в качестве изобретения Запада, которому якобы предназначалось затем распространиться по всему миру, в настоящее время вызывают сомнения. Совершенно ясно: старая Россия здесь не оказывается неким далеким завершением Европы, идущим c «опозданием» и предназначенным для адаптации модернизирующих решений прибывших из других стран. Об этом свидетельствует активная роль российских экспертов и официальных лиц в международных тюремных конгрессах. Начиная с 1777 года эксперты из Санкт-Петербурга, приезжающие на знаменитый конкурс Шалон-сюр-Марн, посвященный «способам уменьшения попрошайничества, делая бедных полезными для государства», показывают, что их заинтересованность и предложения далеко не односторонни, что обсуждаемые решения не принимаются пассивно.

Помимо разнообразия учреждений и мест тюремного заключения, здесь следует усматривать не единую матрицу, которая налагала бы на тела заключенных усиленную дисциплину, сопутствующую развитию Государства эпохи модерна и капитализма, а, напротив, узреть за этим своего рода полицентризм различных диспозитивов лишения свободы. В самых недавних работах эти диспозитивы рассматриваются в качестве самой сердцевины колониальных империй. C этих пор настоятельно обращается внимание на существование обменов и займов, на гибридизации, которые тут образуются; мы также стараемся уберечь исследование от «tabula rasa» (чтобы оно не начиналось с «чистого листа». – Примеч. пер.) и чтобы не оказались забытыми системы тюремного заключения, которые уже существовали и предшествовали той или иной якобы основополагающей реформе. Общие точки и расхождения, существующие между этими местами и этими пространствами, не могут пониматься исходя только из шкалы отставания или шкалы эпохи модерна. Принятие такой перспективы требует внимательного отношения к институциональному, социально-политическому и культурному контексту, а также к грузу определенных ограничений (бюджеты, схемы снабжения, демография и пространство), в которых разворачиваются и испытываются диспозитивы тюремного заключения. Даже оставаясь, в европейском масштабе, предметом дискуссии, здесь выступают формы Государства, более или менее компактного и централизованного, его превалирующие артикуляции с местными властями, балансы, существующие между светскими властями и церквями, степени формализации права, а также способы самоорганизации социальных регулирований и разрешения конфликтов, в том числе семейных. Удивительно, но конвергенции во времени и в пространстве проявляются, возможно, не столько вокруг более или менее строгих практик заточения узников, сколько в пользу других ограничений, таких как принудительные работы, которые становятся широко применимы и образует своего рода общую нить, все еще мало изученную, между английскими workhouses (работными домами) и французскими Hopiteaux General (госпиталями общего профиля), между дисциплинарными домами Северной Европы и монастырями-богадельнями и монастырями-долгаузами, не говоря уже о более современных формах исправительных колоний и других рабочих лагерей.

Эти вопросы о разных видах деятельности, навязываемых заключенным, складываются в третью область, которая теперь занимает исследователей, – это жизнь и социальные взаимодействия в местах заключения под стражей, обмены и циркуляции, которые их питают и которые их открывают для окружения, иногда за тысячу лье от места, репрезентирующего самое строгое ограждение, установленное регламентом. Различные использования тюремного пространства и само «сообщество заключенных» с его иерархиями, его изворотливыми практиками и границами толерантности находятся здесь в самом центре новых вопросов историков, подпитанных, в частности, работами социологов.

Будучи плодом диалога между исследователями из многих стран, в частности из Германии, Франции, Бельгии и России, этот предстоящий к прочтению сборник знаменует собой ускоренную интернационализацию и обогащение историографии, давно опиравшейся на корпус работ «классиков», упомянутых во введении. Располагающееся на перекрестке истории правосудия и преступности, истории администрации и Государства, истории церкви и городов (тюрьма долгое время была городским устройством), истории трудоустройства и помощи бедным, это строительство истории мест тюремного заключения теперь обращается к новым пространствам и расширяется в хронологическом порядке; оно приумножает количество сравнений и масштабов анализа. Об этом динамизме свидетельствуют многочисленные публикации на разных языках, активно ведущиеся работы и оживление коллективных исследований828, а также защиты докторских диссертаций. Настоящее издание выражает надежду стать важной вехой на пути, где уже есть чему радоваться. Оно участвует в создании целой сети международных исследований (ЕМС: тюремные заключения в эпохи раннего модерна/Early Modern Confinement829), посвященных изучению различных форм, практик, навыков и методов лишения свободы в эпоху модерна, в ее очень гибком хронологическом понимании: с XV по XIX век. Призвание этой книги – встречать и обсуждать в международном масштабе новые перспективы взгляда на историю тюремного заключения. После первой международной встречи, прошедшей в Париже в 2018 году, московская конференция осени 2019 года полностью отражает это стремление к усиленному диалогу между историографическими традициями и иногда отдаленными друг от друга академическими кругами. Парижский цикл ателье послужил для составления первого перечня новейших достижений и эволюций в историографии, в дебатах и текущих исследованиях; московский же коллоквиум позволил пойти дальше и сопоставить эти вопросы и области полевых исследований на примере конкретных описаний многофункциональности мест лишения свободы. Чрезвычайно важным представляется отметить этот диалог, который отныне открывается с настоящей публикацией некоторых из докладов, сделанных в эти дни. Не имея возможности передать все богатство имевших место обсуждений, это издание, как антология, тем не менее предлагает хорошую иллюстрацию текущего обновления в области исследований.

В нынешней ситуации, когда перенаселенность тюрем затрагивает многие сообщества и поскольку идеалы исправительных практик и реинтеграции заключенных знаменуют собой важный шаг перед лицом деградации тюремных учреждений и условий карцерального режима, сегодня, как никогда, необходим диалог в рамках социальных наук и опыт, который они могут принести. Практики и места тюремного заключения предоставляют обществу зеркало его страхов, его неравенств и противоречий, а иногда и его отказа улучшить условия «совместной жизни»830. Озадачиться вопросами об их смысле, значении и об их функции остается верным способом исследовательского диалога с миром, что нас окружает.

Перевод с французского Екатерины Оде

АВТОРЫ

Ауст Мартин, Dr. phil., историк, профессор Университета Бонна ([e-mail])

Бородина Елена, историк, к. и. н., старший научный сотрудник Института истории и археологии УрО РАН, доцент Уральского федерального университета имени первого Президента России Б.Н. Ельцина ([e-mail]).

Бретшнейдер Фальк, Dr. habil., историк, доцент и научный сотрудник EHESS Paris ([e-mail]).

Брошар Пьер, историк, сотрудник Национального Центра научных исследований в Париже.

Воробьев Александр, к. и. н., историк, Институт Российской истории РАН ([e-mail]).

Кастанье Симон, историк, докторант Университета Сорбоннa-Париж IV и EHESS Paris ([e-mail]).

Клостр Жюли, Dr. habil., историк, доцент и научный сотрудник Университета Paris 1 – Panthéon-Sorbonne ([e-mail]).

Ксавье Руссо, Prof. Dr., историк, почетный профессор Католического Университета в Ловень ([e-mail]).

Люссе Елизабет, Dr., историк, научный сотрудник Национального Центра научных исследований в Париже ([e-mail]).

Марасинова Лена, историк, д. и. н., Институт российской истории РАН, Национально-исследовательский университет Высшая школа экономики ([e-mail]).

Махотина Катя, Dr., историк, профессор университета г. Бонн (emakhotina @uni-bonn.de).

Мийо Венсан, Prof. Dr., историк, профессор Университета Paris 8 – Vincennes-Saint-Denis ([e-mail]).

Мучник Наталия, Prof. Dr., историк, директор исследований в EHESS Paris ([e-mail]).