– Почему?
– Все первые семь князей там признавались потомками древних богов, и каждый из них – имеющим право на корону по праву первой крови. Король должен был избираться общим решением из их числа.
– Почему они избрали Эдгара?
Монах усмехнулся.
– По окончании войны он оказался самым слабым из всех. А зачем герцогам иметь сильного короля?
Элла задумался. Хедин открыл рот, чтобы продолжить, но принц только махнул рукой, призывая к молчанию.
– То есть, – медленно произнес он, – каждый из первородных князей имеет право на корону Корнваллиса? Каким образом это поможет мне?
– Каждый из них или их потомков. По праву первой крови, что течет в их венах.
– Уф, у меня голова крГЅгом. То есть ты предполагаешь, что я подниму мятеж против своего брата, и призову на помощь князей?
– Не так скоро, сир. Нужны гарантии, чтобы хоть кто-то из них тебя поддержал.
– П-ф, – фыркнул Элла, – интересно, и какую же гарантию я могу предложить?
– Себя, сир.
Элла задумался.
– О-о… ты имеешь в виду женитьбу?
– Именно, мой принц. На женщине с первой кровью.
Элла почесал нос.
– Но зачем кому-либо из герцогов родниться со мной? Они скорее предпочтут Сигеберта, чем барона Глоу, младшего в роду…
Монах как будто начал раздражаться.
– Я думал, вы уже поняли. Королевская власть сейчас достаточно окрепла. Кроме того, ее поддерживает Орден Вопрошающих со всеми своими шпионами и, главное, с десятью тысячами наемников. И, чем могущественнее будет король, тем меньше власти останется на долю сиятельных герцогов. Они бы уже сейчас начали войну, да только меж собой договориться не могут.
– Я не понимаю, – упрямо повторил Элла. – На кой дьявол им я, если каждый из них сам по себе имеет право на венец корнов?
– Это ж просто, ваша милость. – Хедин едва заметно улыбнулся. – По закону король должен быть избран единогласно всеми первородными, а Сигеберт, как сами понимаете, будет против любого из них, даже если все остальные сойдутся во мнениях. И все они будут против Сигеберта – из-за Ордена Вопрошающих. Зато если найдется представитель царствующей династии, который пойдет на договор с князьями… В вас ведь тоже течет первородная кровь, не так ли?
Элла хмыкнул.
– И вот я плавно превращаюсь в заговорщика против собственного брата-короля.
– Так гласит закон, сир.
– Ну-ну. – Элла похрустел пальцами. – И ты уже, наверное, присмотрел мне невесту?
– Пока нет. Из семи князей сейчас остались только четверо, не считая короля: Ллевеллин, Эдан Беркли, Бедвир и граф Тэлфрин…
– Тэлфрин? – изумился Элла. – Он – князь?
– Да. И более того – первый из всех. Он прямой потомок младшего сына Эдгара Длинной Шеи и единственной дочери одного из первородных герцогов, Гутрума. А старшей линии уж нет давно. Так вот: из ныне живущих дочери есть только у двоих, у Ллевеллина и Бедвира, но они давно уж замужем.
– Вот те раз… – развел руками Элла, – так к чему же тогда все эти разговоры?
Хедин пожал плечами.
– А кто говорил, что будет легко? Надо искать. Подумайте сами, сир, сколько всяких потомков, и в том числе дочерей, успели наплодить сиятельные герцоги за тысячу лет?
– Да уж… Найти и доказать, что она – потомок одного из семерых.
– Именно, мой принц. И доказать – это будет самое трудное.
Элла поднялся на ноги, отряхиваясь от налипших травинок, и вдруг озорно подмигнул.
– Зачем тебе это, Хедин? Кто ты такой?
Тот склонился в поклоне.
– Я верный слуга моего господина.
– Разумеется. – Элла улыбнулся. – Пойдем. Я должен успеть хотя бы к концу службы.
– Возьмите мою лошадь, сир. У меня дела в другом месте.
– Как всегда.
Элла огляделся, пытаясь увидеть мальчишку. Тот сидел на пригорке неподалеку, среди ромашек, и бездумно пялился в начинающее темнеть небо.
– Глойн! – гаркнул принц. – Ко мне!
Хедин тем временем уже исчез. Как тень, подумал Элла.
Легко запрыгнув на коня – он был хорош, караковой масти жеребец с умными глазами, где только Хедин берет таких, с его-то грошами, – Элла подтянул мальчишку за шиворот, усадив позади себя.
– Держись, – сказал он.
Солнце уже насаживалось на шпиль Лонливена, окрашивая в кровавый цвет стяг корнваллисских королей.
* * *
Лонхенбург был старым городом. Старым и молодым одновременно.
Столица росла, как на дрожжах. Еще при Осбальде Толстом вокруг нее начали возводить каменные стены, но так и бросили, не закончив. Ко времени смерти этого государя город расползся во все стороны еще на добрую милю, и теперь по внешней его границе высился бревенчатый частокол, прочный и высокий, из сосен, что привозили с правобережья Тэлейт, из Королевского леса.
За стеной через каждую сотню стридов стояли деревянные башни, и в их числе, по обе стороны городских ворот – две самые большие, все в лесах, со стражниками, которые, побросав свои алебарды и перевалившись через заграждения, с интересом, а кто и посмеиваясь, смотрели вниз.
Ворот как таковых не имелось, только столбы, совсем недавно сложенные из белого камня; между ними целая армия рабочих, потных и отчаянно матерившихся, устанавливала гигантские створки.
Пройти через ворота, пока там копошился весь этот люд, не было никакой возможности. Да никого, собственно, и не пускали: одну створку только что подтащили к проходу, и теперь добрых три десятка человек подтягивали ее кверху на веревках, пытаясь установить вертикально; другие, уперев в дверь деревянные брусья, помогали своим товарищам. К двери уже приладили огромные петли с пальцами толщиной в человеческую руку, и главная задача заключалась в том, чтобы всадить их в отверстия «девочкиных» крыльев, уже закрепленных в столбах.
Элла остановился перед входом в толпе зевак, мысленно посетовав на задержку: кроме этих ворот, называемых Ремесленными, в город вели еще двое других, но до них было довольно далеко и, кроме того, Элле требовалось попасть именно в этот квартал. Ему, и еще немаленькой толпе народа, желавшего успеть домой до захода солнца. Перед воротами сгрудилось не меньше двух дюжин телег, пустых или со всяким скарбом, отовсюду доносился человеческий говор, смешиваясь в дикую какофонию с руганью, смехом, блеяньем коз и поросячьим хрюканьем.
Дело все не ладилось. То ли не хватало сил тех рабочих, что тянули за веревки, то ли из-за несогласованности их действий с теми, кто подталкивал створку брусьями, гигантская дверь никак не желала вставать на место. Несколько мастеров цеха плотников носились вправо и влево, надрывая глотки и стараясь переорать толпу.
Наконец Элла решил, что стоит отложить свой визит к нужному человеку до завтра и, дернув за поводья, принялся пробираться обратно.
– Держи!
– Назад все!!!
– Берегись!!!
Деревянный треск и дикие вопли заставили его обернуться. Пара брусьев внезапно переломилась, и дверь начала медленно заваливаться вбок, прямо в его сторону.
– Проклятье… – выругался Элла и с силой всадил пятки в бока жеребцу. Заржав, конь встал на дыбы и ринулся через завывающую толпу. Вокруг стоял немыслимый ор. Кто-то ударил Эллу по спине дубинкой, кто-то другой попытался схватить лошадь за узду. Со страшным скрипом дверь рухнула, придавив одну из телег, и упав в ладони от того места, где он стоял мгновение назад. Облако пыли повисло в воздухе.
Вместе с конем Элла завалился на бок, едва успев выдернуть ноги из стремян.
– Сволочь! – вопили вокруг. – Мерзавец… прямо по головам…
С плеч сорвали плащ, а из глаз Эллы посыпались искры – его крепко огрели по голове палкой.
– А ну, назад… – зарычал он, выхватив кинжал. Ему так и не дали подняться с колен.
– Бей богатея…
Не глядя, Элла ткнул лезвием. Кто-то охнул, но в то же мгновение толпа подалась в стороны.
– Назад! Назад! Взять его!
Перед Эллой возникли трое солдат.
– Встать! Кинжал брось! – Голос принадлежал одному из них, невысокому крепкому человеку со значком начальника стражи на груди.
Элла поднялся на ноги, хмуро глянув ему в лицо. Тот внезапно смешался.
– Ваша милость… сир… – Стражник огляделся вокруг, грозно рыкнув: – А ну, назад, я сказал… Грей! Лорк! Вон того взять! И этого, с дубиной…
Элла махнул рукой.
– Не надо… пусть катятся на все четыре стороны. Через ворота меня проводите.
Тут же рядом возник взъерошенный Глойн, ведя лошадь под уздцы. Элла мельком глянул на него – цел, вроде, – и, чуть прихрамывая, направился вслед за начальником стражи. Двое солдат шли по бокам от него, распихивая толпу древками копий. Они обошли рухнувшую дверь, возле которой копошились несколько человек. Кто-то громко стонал: по всей видимости, дело не обошлось раздавленной телегой.
Пройдя под сводами ворот, Элла остановился, тяжко вздохнув. День что-то с утра не заладился. Левое плечо, которым он сильно ударился о землю во время падения с лошади, жутко болело, да так, что Элла едва мог пошевелить рукой. А он был левшой.
– Как зовут? – спросил он стражника. Тот поклонился.
– Гвор, сир. Сын Ифора, из Байдорна.
– Возьми. – Элла протянул ему серебряный дарн. В кошеле звенели монеты и помельче, но Элле неохота было копаться. – Выпей за мое здоровье.
– Непременно, сир. Благодарствую. Мои люди проводят вас.
– Не нужно.
Кивнув на прощанье, Элла забрался на коня и не торопясь направился вглубь Ремесленного квартала. Глойн шел рядом.
Гвор склонился, согнувшись чуть не пополам, но, как только фигура принца скрылась в переулке, стремительно выпрямился.
– Лорк! – рявкнул он. – Пебина ко мне, быстро…
* * *
Улица Лекарей была пустынна и темна.
На самом деле она была не единственная: под таким названием знали целую паутину улочек и переулков: кривых, переплетавшихся между собой, иногда настолько узких, что можно достать до стен, вытянув руки в стороны; улиц, поднимавшихся наверх и спускавшихся вниз, с каменными мешками, куда никогда не заглядывало солнце, и бесконечными темными тоннелями, что образовывались смыкавшимися верхними этажами домов.