Хэвейд стиснул зубы. Именно так. До той поры, пока эти богомерзкие колдуны будут удивлять неграмотный люд своими дешевыми трюками, уверяя окружающих, что их сила проистекает от истинных богов Корнваллиса, до той поры ни ему, ни королю никогда не убедить своих подданных в лживости древней религии. Религии, которая гранитной скалой высилась на пути укрепления монархии.
Государство разваливалось на части, точнее, уже почти развалилось, а король из сюзерена превратился всего лишь в одного из первородных эорлинов. И каждый из эорлинов считал себя потомком старых богов, а на основании этого – неподсудным и неподконтрольным правителем принадлежащих ему земель.
Эорлин Корнваллиса не может быть судим ни за какое преступление, кроме измены королю и своим собратьям, и судить его могут только эорлины. Если пожелают, что происходит чрезвычайно редко, на памяти Хэвейда – никогда. Эорлин может безнаказанно убить любого человека, кроме равного ему. Эорлин не может быть приведен к присяге, ибо то, что говорит эорлин, изначально является истиной. Если эорлин говорит, что солнце зеленого цвета – значит, зеленого, и с глазами плохо у тебя, а не у него, ибо эорлин, в отличие от простых смертных, видит суть вещей. Эорлин может отказаться от послушания королю, если сочтет, что король поступил несправедливо. В каждом эорлине течет кровь богов, отцов народов и основателей королевства, хранителей равновесия и защитников устоев, и именно поэтому любое преступление против эорлина – это еще и преступление против основ государства. А является ли какое-то действие нарушением закона или нет – это может решать только сам эорлин.
И только уничтожив старых богов, можно сокрушить всевластие эорлинов. Да. Хэвейд кивнул самому себе, в очередной раз согласившись со своими же доводами.
* * *
Великий магистр задумчиво постукивал пальцами по столу.
Ронан Альбрад, гонфалоньер Ордена Вопрошающих, замер перед ним, вытянувшись. Бесстрастное лицо рыцаря ничего не выражало; казалось, он готов стоять так до бесконечности, ожидая приказа начальника.
Ронан только что вернулся в Лонливен. Его сапоги покрывал толстый слой пыли, а слегка покрасневшие глаза выдавали накопившуюся усталость.
Солнечный диск уже совершил большую часть своего дневного пути; яркие лучи били прямо в витражные окна, полыхая всеми красками. Крошечные кусочки цветных стекол складывались в фигуры Эогабала, Отца всех богов, и его супруги Боанн, изображенных на соседних створках с умиротворенно склоненными друг к другу головами. Картина была исполнена мастерски и, наверное, именно поэтому Хэвейд оставил ее в целости и сохранности. Жаль уничтожать такую красоту. А может – в качестве вечного напоминания о богах его врагов. Его и всего королевства.
«Значит, – подумал Хэвейд, переваривая услышанное от Альбрада, – мне донесли верно».
– Именно, – тут же откликнулся рыцарь, кивнув. Хэвейд удивленно поднял глаза: похоже, он произнес свои мысли вслух.
– Тем не менее, – сказал монах, – я так понимаю, прямых доказательств нет.
– Но косвенных достаточно. Совпадает по возрасту. Рыжая, глаза зеленые. Мать – Дезире. И главное – из-за простой девки солдаты Тэлфрина не стали бы рисковать жизнями…
– Да, я уже понял. – Хэвейд мягко улыбнулся. – Сын мой, нет нужды повторять дважды. Я не настолько стар.
Альбрад склонился в поклоне. Длинные пряди его белых волос почти коснулись колен. Правильный солдат, подумал Хэвейд. Верный и преданный, жаль только, без особых эмоций и склонности к принятию собственных решений. Хотя… может быть, это и хорошо. Исполнит все, что ему приказано, без раздумий и сомнений.
Как и его брат-бастард Гвалтер. Тот, правда, мужиковат и себе на уме, но в качестве наемника неплох.
– Сын мой, тебе придется отправиться в Килгерран.
Ронан Альбрад едва заметно моргнул.
– Как прикажете, мастер.
– Догадываюсь, – продолжил Хэвейд, – что после случившегося у его светлости Нитгарда Тэлфрина нет особых причин благоволить к тебе…
– Меня это не пугает.
– Я так и думал. Но оснований для тревоги нет. Ты поедешь в качестве сопровождающего посла короля. Агнаман поедет с тобой со всеми письмами и инструкциями.
Рыцарь поклонился еще раз.
– И последнее, сын мой. Мне жаль лишать тебя заслуженного отдыха, но уже завтра ты и Агнаман должны отправиться в путь. Время не ждет. Иди.
Проследив за удаляющейся фигурой Альбрада, Хэвейд мысленно вздохнул. Удивительным образом складывается воля богов. Именно тогда, когда Ордену становится известно о возможном существовании наследницы одного из первородных, тот находит свою дочь. Ну, что же. Раз уж не получилось сделать все тайно и поставить графа перед фактом женитьбы, будет глупо дальше скрывать наши намерения.
Тэлфрин должен понять. И согласиться на брак дочери с его Величеством Сигебертом. На любых условиях. На любых. Ни у одного из правящих эорлинов нет наследниц на выданье, и кандидатура этой девицы нас устраивает наилучшим образом. Единственная дочь Великого лорда Нордмонта, последнего из прямых потомков Эдгара Длинной Шеи – большего для блага королевства и желать нельзя.
Даже будь она косой и кривобокой. Но и с этой точки зрения Сигеберту не найдется, на что пожаловаться. Судя по донесению Альбрада, девица бойкая и на внешность приятная.
Хэвейд встал из-за стола и с трудом опустился на колени перед тремя крошечными фигурками истинных богов. Они помогут. Они должны помочь. Великий Судия Аир и созданные им из себя самого его сыновья-братья Инэ и Телар. Должны. Ибо, если не случится этого брачного союза, королю Корнваллиса придется рассчитывать только на свои силы.
В дверь постучали и монах, покряхтывая, поднялся на ноги.
Он не станет показывать слугам свою немощь.
В последние месяцы у Великого магистра случались головокружения и слабость, в глазах мутнело, а сердце без всякого повода начинало колотиться, как у подростка при виде обнаженной женской плоти.
Помогали теплые ванны с морской солью и хороший отдых, но времени на последний катастрофически не хватало.
Высокие двустворчатые двери распахнулись. На небольшой площадке перед крутой лестницей виднелись склонившиеся в поклонах фигуры слуг. Хэвейд глянул на них лишь мельком. Память – да, она тоже начинала его подводить, точнее, работала теперь как-то избирательно. Он назубок помнил всю крупную и среднюю знать королевства, помнил, на какой полке в Пенардинской библиотеке последний раз видел «Хроники корнов» или «Круг земной», но ему никак не удавалось удержать в голове имена этих служек. Разве что узнавать их по лицам. Но здесь, в Лонливене, слуги менялись чаще, чем апрельская погода.
Кабинет Хэвейда находился на самом верху каменного донжона – огромной башни не меньше ста футов высотой. Заложенная еще при Ллойне Длиннобородом, она мыслилась как символ могущества монархии и центр будущего королевского замка, самого большого и величественного в Корнваллисе. Но осталась всего лишь жалкой заявкой, вечным недостроем, возвышавшимся над беспорядочно раскиданными вокруг бревенчатыми палатами. Идрис Леолин и вовсе забросил донжон, превратив его в склад оружия и книг: последнему королю не доставляло никакого удовольствия каждодневно затаскивать свою тушу наверх по крутым ступенькам.
Кроме того, его Величество жаловался на вечные холод и сырость, даже в теплые летние дни царившие внутри толстых каменных стен. А зимой… Невероятных размеров камин, устроенный в холле на первом этаже, имел дымоход широкий и прямой – по замыслу его создателей, для лучшей тяги, – но в результате весь жар от полыхавших там стволов деревьев благополучно улетучивался наверх. Идрису полагалось почетное место – на высоком троне, спиной к огню. Король поджаривался, сидя во главе стола, в то время как его знатные гости на противоположном конце залы стучали зубами и кутались в шубы.
Идрис с легким сердцем согласился на то, чтобы Великий магистр занял бывшие королевские покои. Неудобств там имелось множество, но Хэвейд счел их незначительными по сравнению с самим фактом пребывания в самой высокой башне столицы. На верхнем этаже он устроил себе кабинет, под которым располагалась опочивальня, а вот в самом низу, в подвале, в лабиринте подсобных помещений, находилась ванная комната.
Огромный железный чан, наполовину утопленный в каменное основание башни, занимал добрую четверть всего помещения. В углу жарко горел камин, отбрасывая на стены красноватые блики, а над нагретой водой поднимался пар, распространявший вокруг горьковатые запахи хвои и полыни.
Хэвейд взглянул на согбенную старушечью фигуру, копошившуюся возле огня.
– Добрый день, матушка Буан.
– Добрый, господин, – прошамкала та, не отрываясь от своего дела.
Эту женщину Хэвейд приютил у себя два десятка лет тому назад, сжалившись над несчастной, которую какие-то мерзавцы били прямо перед храмом. Она пешком притащилась в столицу после того, как гладды сожгли ее родную деревню, порешив и мужа, и двух сыновей. И уже тогда Буан была старухой – наверное, только благодаря этому и выжила.
– К чему эта трава, Буан? – спросил Хэвейд, развязывая сутану. Служку, который стоял у двери, ожидая приказов господина, он отпустил кивком головы. Хэвейду не нравилось, когда во время этой процедуры кто-то торчал рядом, мешая отдохнуть и сосредоточиться. Матушка Буан была не в счет. – Ты же знаешь, я люблю чистую воду.
Старушка оторвалась от камина, коротко глянув на монаха. Седые волосы выбивались из-под коричневого чепца.
– Вообще-то для пользы трава, господин, уж сколько раз вам говорила, – сварливо бросила она. – Полынь кровь очищает, а хвоя силу дает.
Хэвейд усмехнулся. Вот упрямая баба. Она даже поначалу делала попытки подсунуть ему девок: то в постель, то сюда, во время омовения. Для мужского здоровья это дело нужное, сердито бормотала Буан, когда он отсылал их прочь.
– Сама траву набирала?
– Нет. – Старуха покачала головой. – Не клала я, господин. Агнаман велел, чтобы я сюда шла, а как спустилась, тут уж все приготовили.