Утром ни свет, ни заря Эдвина разбудила Теа. Вообще-то место для ночевки ему определили среди солдат, но вечером, лишь только стемнело, она, хитро улыбаясь, поманила его пальцем. Теа выделили собственную каморку, благо, пустующих помещений в замке имелось предостаточно: небольшую, но уютную, с окном, деревянной кроватью и сундуком. Каморка располагалась на нижнем этаже баронской башни, в которой Теа отныне надлежало следить за порядком, «и вообще – прислуживать господину», как она заявила Эдвину.
– Прислуживать?
– Ну, да. – Теа хихикнула. – Стирать, пыль вытирать, и всякое разное. Но сейчас он спит уже. Сказал, завтра тяжелый день. А ты, никак, ревнуешь? – И, дурачась, повалила его на кровать. Груди у нее были чудесные, округлые и упругие, тело – податливым, а тихий смех – волнующим и счастливым.
Едва успев сполоснуть лицо и перекусить ветчиной с куском свежеиспеченной булки, Эдвин выскочил во двор. Ежась от тонкой мороси, солдаты построились в колонну по двое и, услышав отрывистые команды коменданта Меррика, потянулись через ворота.
К селению Каменных Волков дороги как таковой не было, но никого из гарнизона Глоу это не смутило. Всего под началом Эллы насчитывалось немногим больше тридцати солдат, в основном опытных и привыкших к горам. Скорым шагом, а иногда и бегом они передвигались по лесу, перепрыгивая ручьи и поваленные деревья, взбирались на крутые склоны, и только раз за день устроили короткий привал: перекусить вяленым мясом и выпить по глотку разбавленного водой вина. Эдвину даже ни разу не удалось услышать, чтобы Меррик подгонял хоть кого-то из своих подчиненных, разве что с ленцой, ради порядка.
– Живей, живей, – бурчал он скорее себе под нос, – поторапливайтесь, ползете, как беременные бабы…
Меррик был здоровенным мужиком средних лет с бородой, заплетенной в косички.
На ночь остановились на северном склоне горы Грейх, с другой стороны которой и располагалось становище горцев.
А уже наутро хижины горцев заполыхали, как снопы сена.
Деревня стояла в узком ущелье. Крошечные домики, более похожие на плетеные из веток шалаши, лепились к скалам, взбираясь все выше и выше, так что при желании и наличии некоторой ловкости можно было спуститься вниз, перескакивая с одной крыши на другую. Крутая тропинка, петляя между домов, зигзагами спускалась на дно ущелья, где, журча, текла мелкая речка.
В предрассветной дымке одна женщина, откинув полог из шкуры, вышла из хижины, видимо, чтобы набрать воды, и, заметив показавшихся из леса латников, зашлась в крике.
– Ты же, вроде, охотник? – бросил Элла, проходя мимо Эдвина. – Развлекись. Туда, вниз, не ходи, без тебя справятся. Ты мне для другого дела будешь нужен.
Эдвин только покачал головой, не в силах оторвать взгляда от открывшейся перед ним картины. Деревня виднелась, как на ладони. Гикая и завывая, латники Глоу сверкающей железом гусеницей стремительно ринулись вниз по склону, сметая со своей дороги полусонных и полуголых горцев, которые выскакивали из шалашей только для того, чтобы упасть от стрелы или удара секиры.
При неожиданном нападении Волки не имели себе равных. Они сыпались сверху, как горох, налетали, словно стая ворон, грабили, круша все вокруг и убивая беззащитных крестьян своими страшными скрамами с зазубринами по режущей кромке, но мгновенно прятались, стоило показаться отряду тяжеловооруженных латников. Только заметное превосходство в числе могло подвигнуть их к нападению на солдат: горцы не упускали случая разжиться оружием равнинных жителей, хотя доспехами пренебрегали, предпочитая рядиться в шкуры.
Сейчас у них не было шансов. Мужчин в деревне оказалось немногим больше, чем солдат; остальные, судя по всему, либо не успели добраться до дома с той стороны ущелья, в отрогах Черных Гор, либо все погибли в схватке с солдатами Гвалтера.
Всего три дюжины волчьих воинов легко скрылись бы в горах, но часть из них сразу же полегла, пронзенная стрелами или арбалетными болтами, а оставшиеся не захотели бросить своих женщин. Дико завывая, они носились по деревне, размахивали кривыми ножами, но кольчуги и алебарды наемников оказались им не по зубам.
Вульфар и с ним пятеролучников пристроившись за валунами, стреляли без перерыва, кто по людям, а кто – по соломенным крышам, тут же занимавшимся огнем. Вдруг один из них, Робин, резко опустив лук, выпустил горящую стрелу в горца, который занес меч над упавшим перед ним солдатом. Стрела попала точно в горло, горец захрипел и повалился на землю. Отчаянно причитая, на колени перед ним бросилась женщина и тут же упала сама, получив страшный удар секирой от того самого солдата. Над хижинами стояли столбы пламени, и прямо посередине улицы, в пыли, наемник насиловал молодуху. В разорванном платье, та визжала и брыкалась, отчаянно молотя кулаками; в конце концов латнику это надоело, и он, перерезав ей горло кинжалом и на ходу завязывая штаны, ринулся дальше.
Элла стоял возле одной из хижин, опираясь на обнаженный меч, и время от времени выкрикивал команды. Какой-то голый до пояса горец, на голову выше барона, завывая, бросился на него, выставив вперед скрам. С кошачьей грацией Элла уклонился, словно мимоходом полоснув по телу противника длинным лезвием. Горец упал, и Элла хладнокровно всадил меч ему в живот. И вдруг из той самой хижины, что находилась за спиной барона, показалась женщина. Полуодетая и босиком, она крадучись подбиралась к Элле со спины, зажав в руке длинный тускло поблескивающий нож.
Эдвин медленно натянул свой лук. Подвигав стрелой вверх-вниз, чтобы проверить руку, он едва уловимым движением разжал пальцы. Стрела вонзилась женщине в грудь в тот самый миг, когда она уже занесла нож для удара. Она мешком свалилась прямо под ноги барону. Тот резко обернулся, мельком глянул на труп, поднял голову и кивнул Эдвину, который по-прежнему держал лук в вытянутой руке. Рука слегка дрожала.
Солнце едва позолотило вершины гор, когда все было кончено. Солдаты внизу перекрикивались, обыскивали хижины, но, похоже, ни одного живого горца в деревне уже не осталось.
– Я убил женщину, – с непонятным чувством сказал Эдвин, тронув Вульфара за плечо.
Тот бросил на него косой взгляд.
– Не бери в голову. – Вульфар не торопясь снял с лука тетиву и начал скручивать ее в колечко. – Это – не те женщины. Это дикарки, волчицы лютые, щадить таких или домой брать – себе дороже. Любая из них при первом удобном случае тебе глотку перережет. Только своих волосатых мужиков признают, а сами – вечно немытые и по-человечески ни одного слова не разумеют. Пойдем.
На полпути в деревню он обернулся, подмигнув.
– А насчет баб не беспокойся. Другие найдутся. От Меррика слышал: по дороге домой в Глоу завернем, я не замок, селение имею в виду, там девиц будет больше, чем надо.
– То есть?
– А, ты же не знаешь! – Вульфар широко улыбнулся. – Здесь обычай такой. В баронстве Глоу девять деревень, каждая из них для нужд замка ежегодно должна по одной девушке доставлять. Ну там, мыть, шить, стирать, готовить, и еще всякое разное, сам понимаешь. Мы только пару недель назад прошлогодних девиц по домам распустили, теперь новых набирать будем. Их всех в Глоу к условленному сроку свозят.
– И родители их отдают? – изумился Эдвин.
– Как не отдать? – Вульфар пожал плечами. – Говорю же: это обычай. Закон. Это право господина, и для них честь. Если из какого селения господин девку не возьмет, ну, может, кривая какая или больная, так это для крестьян позор на веки вечные и убыток страшный. Кто же деревню защищать будет, да споры их бесконечные разбирать, если они простого обязательства исполнить не могут? А нынче – вообще дело особое. Меррик одного из наших по всем деревням отправил с вестью, что теперь есть у них настоящий господин, во плоти и крови, сын короля, защитник и покровитель. И опять же: только приехал, а уже с Волками справился. Они ноги ему целовать будут. Так что сам увидишь: будет там баб не девять, а раза в три больше, лишь бы только барон доволен остался, да хоть какую-нибудь выбрал. И девицам, опять же, только лучше: жизнь здесь бедная, мужиков всегда нехватка, а в замке тепло и сыто, да и глядишь, суженого какого себе найдет. Из наших-то уж человек десять поженились. Так что не думай, что это повинность какая.
Тем временем они спустились по тропинке и вошли в деревню. Латники, весело перекрикиваясь, сваливали в кучу все, что успели найти в домах горцев. Добыча неожиданно оказалась довольно богатой: оружие, утварь, мешочки с монетами, изредка даже серебряные блюда и кубки.
– Слава! Слава! – орали солдаты. – Да здравствует Элла, хозяин Черных Гор!
– Почти все целы, – доложил Меррик барону, – только Конла тяжело ранен, сам не дойдет, у Гарена рваная рана, а у остальных по мелочи, не смертельно.
Элла кивнул. Прямо перед ним, возле одной из хижин, на пыльной земле сидели около десятка женщин. Плакала только одна, другие смотрели сухо и бесстрастно, готовые к любой участи. Одежда у всех была бедная, местами даже рваная, волосы висели свалявшейся паклей, зато на шеях и запястьях болталось по доброй дюжине ожерелий и браслетов, золотых, медных и стеклянных вперемежку.
– Что с этими делать, сир? – спросил Меррик. – Вздернуть?
Элла покачал головой.
– Нет. Связать. Отведем с собой в деревню Глоу. Пусть за своих мужей там отрабатывают.
– Из горцев дрянные слуги, ваша милость. Украдут, что плохо лежит, и сбегут при первой возможности.
– Не моя забота, Меррик. Пусть крестьяне сами решают, что делать с женами своих обидчиков.
Сотник поклонился и, развернувшись, направился к солдатам, на ходу отдавая распоряжения.
Наемники уже оттащили трупы в сторону и вовсю готовились к дележу добычи. Алед – тот самый солдат, что встретил Эллу и его спутников на подходе к Глоу – примостившись на топчане, что-то писал углем на крошечных обрывках кожи, а Меррик под жадными взорами прочих наемников принялся раскладывать добычу по кругу на тридцать кучек – ровно по числу солдат. Два больших серебряных блюда он, недолго думая, покромсал на части секирой, пополнив кусками драгоценного металла отдельные кучки.