– Как – догонят? – Гвендилена даже перестала жевать.
– Это неважно. Меня никто не знает, да и искать они будут вас и того, кто вас сопровождает. Стало быть, я для них интереса не представляю. Ну, наемник, едет куда-то по своим делам. Догонят, расспросят. Я им скажу, что видел рыжую девку, на север направлялась, и они поскачут дальше. Через какое-то время наверняка поймут, что не туда едут, и вернутся. Стало быть, в запасе у вас будет дней пять или около того. А за это время вы должны уйти как можно дальше. Мы решили – в Лонхенбург.
Гвендилена замерла.
– Да, девочка. – Арн успокаивающе пожал ей руку. – Во-первых, туда тебя отец и отправил, а во-вторых, отсюда до границы королевских владений как раз четыре-пять дней ходу, если не рассиживаться. Поплывете на лодке: так дорога длиннее, но по реке легче и быстрее, чем через чащу топать. Ди через десяток миль в Тэлейт впадает, не промахнетесь. За Миа свою, ваша милость, не беспокойтесь: я Маду сказал, он ее найдет, приютит до поры, до времени.
Арн поднялся, отряхиваясь.
– Поспешим. А если лодку бросить придется, то главное – все время на восток идите, на юг не сворачивайте. О Дубренском лесе страшные вещи рассказывают.
* * *
Небо стремительно темнело, и в просветах между рваными тучами виднелись первые звезды. Многочисленные факелы зажгли на крепостных стенах; ворота Лонливена были распахнуты настежь, и через них втекали все новые и новые толпы, несмотря на то, что обширный двор королевского замка уже переполняли тысячи человек. Наемники, дворня, ремесленники, женщины, торговцы, подмастерья и прочий народ толпились, гудели, негромко переговаривались и спорили. Десятки солдат с алебардами в руках окружали донжон.
– Идрис-то, вспомни, как помер, за пару недель угас…
– И не говори, Гутор, темное дело. Дурно оно пахнет: старшего сына казнили, и Сигеберт тут же концы отдал.
– Проклята эта корона, Тинде, помяни мое слово, кровавый след за ней идет.
– Да не корона, а семейство само…
Нищие, пользуясь случаем, клянчили подачки, юркие фигуры с неприметными лицами скользили от кошелька к кошельку, а кое-кто, вздергивая вверх руки, словно желая, чтобы его заметили, время от времени неуверенно вскрикивал: «Слава королю Беорну!», но чаще всего такие славословия, оставаясь без поддержки, тонули в общем гомоне.
Беорн Леолинен, король Корнваллиса, окруженный придворными, стоял, широко расставив ноги, на высокой каменной площадке, примыкавшей к донжону, и величественно оглядывал толпу. Отдельные фразы доносились до его слуха, заставляя пухлогубый рот недовольно кривиться, а брови – хмуриться.
Наконец он решительно кивнул, тряхнув вьющимися соломенного цвета волосами. Сир Ронан Альбрад, гонфалоньер Ордена Вопрошающих, тут же поднял меч, призывая к тишине. Сир Ронан вернулся из долгого похода только вчера поутру, наскоро доложив Великому магистру о его плачевных результатах, но у Хэвейда даже не нашлось свободной минуты, чтобы поразмыслить о возможных последствиях похищения гладдами дочери северного лорда.
– Добрые жители королевства Корнваллис! – громко провозгласил Беорн. – Я, милостью Аира Вседержителя государь этих земель, повелел собрать вас, чтобы поведать о страшной кончине, настигшей Сигеберта, любимого моего брата. Грустно и больно говорить мне об этом, но змеиный яд проник в сердце одного из моих родичей. Не имея по низости своего рождения никаких прав на сияющую корону Корнваллиса, этот человек, пылая лютой злобой, отравил нашего дражайшего отца, Идриса…
Хэвейд, который стоял чуть позади, слегка изумленно приподнял брови. Собравшиеся на площади зашептались, переглядываясь.
– Именно так. – Голос Беорна надломился. – Затем, страстно желая расчистить себе путь к престолу, он низменными происками ополчил на Сигеберта, законного наследника, нашего брата Теодрика, безвинно пострадавшего, ибо по причине добродушия своего и наивности, поверил он словам аспида. – Беорн смахнул с глаза слезинку. – Я пытался, видят боги, как пытался, вернуть заблудшую душу моего старшего брата на путь истинный, и раскрыть его глаза на коварство замыслов этого негодяя, а теперь посыпаю голову пеплом, ибо потерпел я неудачу: так глубоко словесный яд проник в разум бедного Теодрика. Сердце мое обливается кровью, что я вынужден рассказывать моему доброму народу о черных мыслях и подлых поступках этого чудовища. Вдумайтесь, дети мои, – Беорн воздел руки, – Элла, мой младший брат Элла отвернулся от истинных богов, предав память отца и променяв веру на гнусные посулы магов! Подобно вору спрятавшись ныне в Черных горах, он протянул свои щупальца по всему королевству. И мой брат, мой любимейший брат Сигеберт пал жертвой его происков.
Беорн замолчал на мгновение, переводя дух.
– Принц Элла будет наказан, – громко возвестил он. – Моею волей, как короля этих земель, я объявляю его лишенным титулов и владений, а тот, кто принесет мне его голову, получит тысячу золотых кернов. Ныне пришла пора отрубить у этой гидры ее гнилые отростки. Мерзавцы, не имеющие ничего святого, и готовые за серебряный солид продать свою душу, наводнили Лонхенбург. И один из них, состоя на службе у Эллы, будучи приближенным ко двору и скрываясь под личиной друга, подлым и коварным способом умертвил Идриса, а следом – Сигеберта. И так велики низость и жадность этого человека, что, едва дождавшись похорон нашего отца, он поспешил за наградой к своему хозяину.
– Кто? – раздалось из толпы. – Кто отравитель?
Беорн удовлетворенно кивнул. И в то же самое мгновение двое солдат в фиолетовых плащах и пламенеющими солнцами на стальных горжетах подхватили под руки сира Кевлаверока. Челюсть у бывшего хоругвеносца отвалилась, а глаза изумленно расширились. Толстяк слабо дернулся, но солдаты держали его крепко.
Хэвейд тронул Беорна за локоть.
– Вы делаете ошибку, мой государь, – тихо проговорил он. Беорн холодно взглянул на Великого магистра, и отвернулся.
Толпа зашумела.
– Это не я! Не я! – Сир Кевлаверок мотал головой, складки жира на его подбородке тряслись студнем.
– Скажи одно, – выкрикнул Беорн, перекрывая гомон толпы, – побежал ли ты к Элле в ночь после похорон короля Идриса?
– Я… это не я! Он сам вызвал меня! – Кевлаверок дрожал всем телом, из его глаз потекли слезы.
– Смерть! Смерть! – взвыла толпа.
Беорн кивнул.
Кевлаверока поставили на колени, заломив руки в стороны. Его голову положили на камень. Толстяк неуклюже трепыхался и пытался посмотреть на короля.
– Ваша милость! Ваша милость! – только и бормотал он.
– Чему повинен человек, убивший двух королей? – крикнул Беорн. – Священные обычаи народа корнов говорят…
– Смерть! – продолжала бушевать толпа.
На каменной лестнице, ведущей на возвышение, показалась коренастая фигура палача с топором в руке. Беорн выхватил меч.
– Нет. Я сам. Кровь отца и двух моих братьев вопиет об отмщении!
И он с силой опустил кринок.
Кевлаверок захрипел.
Слой жира на его загривке оказался настолько толстым, что меч Беорна лишь вырвал шмат желтоватого с красными прожилками сала. По толпе прокатился нервный хохот. Яростно рыкнув, Беорн ударил еще раз, но промахнулся, до половины ширины лезвия всадив меч в затылок несчастного. Брызнула кровь. Ноги бывшего хоругвеносца беспорядочно *censored*ли по каменным плитам. Солдаты с красными от натуги лицами держали дергающуюся тушу за руки.
Беорн рубил, как мясник, заляпывая алыми пятнами свой камзол, пока, наконец, голова с глухим стуком не упала, скатившись вниз.
* * *
Хэвейд без сил опустился в глубокое кресло, пытаясь привести мысли в порядок. Беорн глуп, ох, как глуп! Когда этот кровавый угар пройдет, народ еще очень долго будет вспоминать первый день правления нового короля, начавшийся с казни, причем собственноручно исполненной. И кто рассказал ему о встрече бедняги Кевлаверока с Эллой?
Створки двери резко распахнулись и в кабинет почти ворвался Беорн. С всклокоченной шевелюрой и глазами, налитыми красным.
– Вы не одобряете меня, мастер? – с порога выкрикнул он. Король был заметно пьян.
Хэвейд вздохнул.
– Прошу тебя, успокойся, сын мой. Вина?
– Конечно, вина. – Беорн хохотнул. – Напоследок.
Он подошел к столу и непослушными руками поднял кувшин, расплескав добрую треть его содержимого.
– Напоследок? Что это значит?
– Это и значит. Вряд ли в каком-нибудь отдаленном монастыре вам удастся скоро испить такого дорогого напитка. Позвольте представить нового Великого магистра Ордена Вопрошающих. – Беорн щелкнул пальцами, и в кабинет чеканным шагом вошел Ронан Альбрад. Следом за ним трусил Агнаман, запрятав руки в широкие рукава. Хэвейд до боли сжал зубы.
– Ну что же… это достойная кандидатура.
– Именно. Мне надоели твои игры, старик. Надоели вечные переговоры, ученые изыскания, поклоны и расшаркивания с наглыми эорлинами. Вот сир Ронан меня понимает. Очень хорошо понимает. На кой ляд Ордену десять тысяч солдат, если вы их даже ни разу не использовали по назначению? Меня не интересуют ваши маги, жрецы, или как эти бесполезные людишки себя называют, поиски истины, и чего там еще. Боги никогда не дадут мне того, что я хочу.
– Вы ошибаетесь, сир.
– О, да. Зато отец мой был прав, и оба моих брата. И где они теперь? У меня никогда не было матери, вы знаете: Кордейла Пенардин умерла, произведя меня на свет, и, помнится, когда мне стукнуло годика четыре, я принялся страстно молиться, чтобы боги вернули матушку. Я страдал без нее, понимаете? И она не была грешна, не так ли? И один раз, застав меня за этим занятием, батюшка дал мне подзатыльник. Богам чихать на твои молитвы, сказал он. Боги жестоки, и им нет дела до людей. Аир со своими сыновьями-братьями только забавляются с нами, подобно мальчишке, который мочится на муравьиную кучу, а старик Эогабал вообще не обращает на нас внимания. С тех пор я понял: папаня был прав.
Беорн навис над Хэвейдом, вцепившись руками в подлокотники. От него кисло разило вином.