В комнате Петр разделся, хозяин аккуратно развесил одежду, чтоб просохла — пока шел, начал идти мокрый снег, большие хлопья которого налипли на полушубок и шапку. Петр сказал, что сам есть не будет, обедал, а хозяин пусть ест, если собирался, разговору это не помешает. Клыков отослал слугу и внимательно вгляделся в Петра:
— Что серьезное случилось? Лицо у тебя озабочено, да и вообще, вид усталый вроде.
— Да нет, все в порядке, были кое-какие неурядицы, но все прошло. Я сразу к делу перейду. Ты, верно, знаешь Федора Адашева, одного из особо приближенных к царю людей.
Тот руками развел:
— Как не знать, его вся Москва знает. Великий посольский человек, с какими только заданиями не посылает его государь наш Иван Васильевич.
Петр продолжал:
— Направлен он к Сулейману, договариваться о мире. Меня с сыном берет, да предложил людей поискать верных. Я о тебе сразу и подумал. Ехать скоро, дней через десять. Адашев же раньше придет, ему ответ уже должны дать. Тебе, если согласен, дела свои подобрать нужно, собраться. Да мало ли что еще, не на день едем. Сам понимаешь, особых прибылей ждать не приходится. Оплатят за работу, как положено, но главное — достойно царское задание выполнить, хоть он ни о тебе, ни обо мне и знать-то не будет, нас выбрал Адашев.
Как он рассказывал, в двадцать втором году в Москве побывал турецкий султан Скандер. Говорил от имени своего султана о необходимости мира и дружбы, в чем Русь была заинтересована как тогда, так и сейчас, когда со всех сторон враги окружают. Потому столь важна эта миссия.
Я понимаю, будто снег на голову свалился, не ожидал ты, потому подумай — як тебе завтра в то же время примерно заскочу. Помни, как решишь, так и будет, полная воля твоя. О тебе знаю только я, откажешься — между нами и останется.
Клыков слушал с видом несколько оторопевшим, поскольку действительно не мог ожидать такого предложения. Он думал про себя, что никогда не был другом Петра, да тот так и не догадался ни о чем во время поисков священной книги. Доверял же купцу кожевенник крепко, ибо отрекомендовал ему Клыка сам Максим Грек, человек ученый, благородный, в глазах Петра чуть не святой.
Но не помогла бы никакая рекомендация, если бы узнал ремесленник его лицо истинное, принадлежавшее одному из тех врагов, с кем шла битва не на жизнь, а на смерть на Ключевом поле.
Размышлял Клыков: «Бог помог, не иначе, или кто там есть наверху. А может, и вовсе никого, просто карты легли так, судьба пошутила».
Он вдруг понял, что ему, ведшему весьма бурную жизнь в будущем, из которого неизвестно как провалился в это чертово время, весьма надоело заниматься делами купецкими. Но и разбойничать слишком сильно тоже не станешь, тут живо голову топором снесут, не то, что там — и адвокаты, и права, в любом случае, хоть жив останешься.
Сидя на месте, сопреешь, да и помрешь от старости. Отсюда давно выбираться нужно, а поездка под защитой царя многое сулит.
Может, ближе к Востоку эта проклятая дыра во времени отыщется или откроется. Пусть турки сейчас, а все ж недавно Византия была, а там и ученые, и астрологи, и маги с чародеями, вдруг помогут.
— Нет, Петр, — промолвил Клык, как-то неожиданно напыжившись, чуть не раздувшись от важности своих слов. Блеснул на гостя острым взглядом глубоко сидящих глаз, — нечего мне думать. Раз получил от тебя такое предложение почетное, раз доверяешь мне, — оправдаю доверие, хоть бы голову пришлось сложить в чужом краю басурманском.
Петр умилился, получив подтверждение крепости дружбы и мужества старого приятеля.
— Ну что ж, коли так, заканчивай свои дела. Я Адашеву о твоем согласии сообщу, и к тебе приду сразу, как узнаю, когда, как ехать будем, что брать нужно, а что дадут в дорогу.
Они обменялись крепким рукопожатием, и Петр, провожаемый Клыковым, вышел со двора.
Возвращаясь в дом, купец размышлял о том, что если даже в Туретчине ничего не выйдет, в любом случае невредно будет заручиться поддержкой такого видного человека, как Адашев, да и другие в посольстве, небось, не из последних людей будут.
Глава 5Идол
В назначенный день подъехал к дому Петра Адашев, а вместе с ним дородный боярин, богато одетый в кафтан с собольей опушкой, перехваченный поясом, сверкающим дорогими каменьями. Особой красотой выделялся бечет, напоминавший цветом своим рубин. Носил всадник горлатную шапку из тонкого меха, прямую и высокую, с расширяющейся кверху тульей, небрежно держал толстыми пальцами, почти на каждом из которых сверкал перстень, поводья аргамака — восточного породистого коня.
Несравненно скромнее одетый Адашев легко, красиво держался в седле, верхом на таком же скакуне.
— Вот бы мы на таких ехали, — выдохнул Спиридон, наблюдая, как гости останавливаются, бросая поводья двоим сопровождавшим их мужчинам, неприметных видом и одеждой, как и полагается слугам.
Адашев, а за ним толстяк, прошли в дом, на пороге которого их уже встречал Петр. Войдя, гости перекрестились на образа, Федор приветливо поздоровался, второй, чуть приподняв бровь, едва ли не брезгливо озирался вокруг, что привело кожевника в состояние крайнего раздражения. «Так смотрит, будто в хлев попал, да удивляется, что там люди живут», — подумал он.
С этого момента Петр перестал обращать внимание на толстяка, представленного Адашевым как боярин Ипатов, тоже посольский человек. Гости и хозяева расселись по лавкам. Авксентий (так звали Федорова спутника) предварительно вытер сиденье белым тончайшего полотна платком, чем нанес еще одно оскорбление Петру. Аграфена, как и было условлено, не выходила, не желая встречаться с людьми, по вине которых муж покидает ее.
Вопросительно глядя на Петра, Федор сразу приступил к делу.
— Ну что скажешь, Петр Иванович, что решил? Едешь с нами или дома остаешься? И тот, и другой ответ приму с уважением, как и говорил раньше.
Хозяин решительно ответил:
— Еду с вами, вместе с сыном, Спиридоном. Кроме того, хочу пригласить с собой верного человека, купца Клыкова. Он и советом поможет, и в стычке какой пригодится. Если согласен встретиться с ним, оценить, он завтра утром, коль позволишь, к твоему дому подойдет.
Адашев, минуту подумав, сказал:
— Нет, не нужно никаких смотрин. Если ты ему доверяешь, этого достаточно. Отправляемся через неделю. Ты и твои люди будут обеспечены оружием, лошадьми, деньгами на закупку тех вещей, какие сочтете необходимым в походе. Завтра утром все это привезут. Скакуны до отъезда будут стоять в моей конюшне.
Видно было, что напряжение его отпустило, уж очень он хотел заполучить Петра в свой отряд, тем более, что не все будущие спутники нравились Федору. Особенно неприятен был Ипатов, со своей заносчивостью, презрением и к ниже-, и к равностоящим, с одновременной приторной почтительностью, из-под которой ясно высовывалась мордочка зависти к тем, кто был выше по положению или даже богатству. К Федору он относится почтительно, принимая во внимание то, что руководить посольством того назначил сам царь.
К Петру Адашев привел боярина специально, чтобы посмотреть, как будет вести себя кожевник. Не подавит ли его бесцеремонность гостя, и не кинется ли он в другую крайность — даст волю гневу.
Однако Петр это маленькое испытание выдержал достойно, и хоть мелькнула тень гнева по лицу его при выказанной неуважительности к дому, хозяину и косвенно хозяйке, он никак не выразил это и обращался к Ипатову спокойно, касаясь только деловых вопросов. Прощаясь, Адашев пожал хозяину руку со словами:
— Ты и не представляешь, как я рад, что едешь с нами, да еще с сыном и верным другом. Все, собранные в посольстве, — люди достойные, но таких чем больше, тем спокойнее.
Что-то проворчав неразборчиво, Авксентий покинул дом. Адашев задержался.
— Не держи сердца, Петр, он со всеми таков. Не очень приязни к людям его учили, но ничего не поделаешь. Великим государем он назначен моим заместителем, так что не обращай внимания ни на что личное. Должны мы относиться к нему с должным уважением.
Петр твердо ответил:
— Не опасайся, Федор, личных счетов с этим боярином у меня нет, и вряд ли могут быть. Распоряжения его, до дела касающиеся, буду исполнять, как положено. Распри в отряде силу его подорвут, а этого из-за обид каких допускать нельзя.
Довольный, Адашев еще раз попрощался и вышел на крыльцо, сопровождаемый Петром. Ипатов уже сидел в седле, поводья придерживал его помощник Трофим — небольшого роста, крепкий парень на кривых, мощных ногах, с рыжими волосами, стриженными под горшок, светло-голубыми глазами, широко расставленными, почти красными ресницами и бровями.
По всему лицу в изобилии рассыпаны веснушки, а нос так вздернут, что, казалось, заглянув в ноздри, можно увидеть содержимое черепа. Однако, несмотря на общий простоватый вид, в глазах таилась смекалка и хитрость человека себе на уме.
Адашев легко взлетел в седло, махнул рукой Петру, и они галопом помчались по круговой дороге, минуя овраг. На крыльце к кожевнику присоединился Спиридон. Постояв несколько минут молча, он произнес:
— Отец, не понравился мне этот мужик, с именем, которого не выговоришь. Смотри, как сумел — слова не проронил, а показал, что мы перед ним словно черви навозные. И маму оскорбил — ишь ты, платком лавку вытер, да еще рассматривал внимательно, не осталось ли грязи. Так бы и дал кочергой, что возле печи стоит, по шапке его шутовской.
Петр, гнев которого уже остыл, засмеялся:
— Ты куда собрался ехать, с кем? С послами, а они чувства свои или вовсе скрывают, или показывают только там, где можно. Небось во дворце султана он вести себя так не будет. Вот и ты учись у них. Лучше всего, чтобы никто не мог понять, что на душе у тебя. Ведь неизвестно, кто за тобой наблюдает, да с какой целью. А ну, как ворогу покажешь лицом своим то, что он знать не должен, а очень желает? Все посольство и провалишь. Держись скромно, ровно, с достоинством. На мнение о себе человека злого внимания не обращай.