Gaihamshig Mergen hara-yi törü-yin shitűgen bolba hemejű jinűng chola űgbe). В Алтан Тобчи, где в одном месте törü используется вместе с yosun, мы находим сходную мысль: «Государство и обычаи стали объектами поклонения народа» (törü yosun qamig ulus-un sitügen bolugad) [Bawden 1955, § 48].
К XVII в. различные значения törü и окружавших его терминов (улус, иргэн, засаг, ёс) уже выделяются в качестве основы понятий, известных и в настоящее время. Мы пришли к выводу, что это достигалось посредством добавления новых значений, причем более ранние не утрачивались. Однако по-прежнему возникает вопрос: как монголы от törü, означавшего в XIII в. несколько несопоставимых политикоэтических принципов, пришли в XVI–XVII вв. к törü — определению «государства» (наряду с прочими значениями)? Мы полагаем, что для понимания этой эволюции следует обратиться к Tsagaan Teuke (Белая История) — важнейшему монгольскому политическому документу промежуточного периода. Кроме того, он содержит некоторые ключевые элементы, которые помогут нам интерпретировать более поздние монгольские концепции, касающиеся государства.
Белая История — это подробное описание идеологии и практики управления Чакравартина, идеального буддийского царя. Текст утверждает, что настоящим автором описания был Хубилай-хан, а издан он был позднее, в XVI в., когда появились первые крупные манускрипты. У ученых нет единого мнения по поводу того, был ли этот памятник действительно написан в XIV в. Мы же опираемся на детальный анализ К. Загастера [Sagaster 1976], П. Балданжапова и Ц. Ванниковой [2001], которые пришли к выводу, что Белая История была, действительно, составлена на основании наставлений Хубилай-хана между 1272 и 1280 гг. Позже она подверглась изменениям, а в середине XVI в. — добавлениям под эгидой Хутухтай Сэцэн Хунтайджи, который захотел возродить этот документ как авторитетный образец, соответствующий контексту нового политического движения за объединение монголов[133].
Белая История придает понятию törü экстравагантный смысл, но, в отличие от Тайной истории монголов, делает это в контексте всеобщей, единой космологическо-этической системы. В Белой Истории törü имеет по-прежнему множество значений. Однако тот факт, что все они стали концептуальной категорией в рамках более широкой структуры управления, дает нам возможность понять, как развивалась монгольская политическая мысль.
Белая История утверждает, что существует два «владыки» (ezen): лама, являющийся владыкой религии (degedü shashin-u ezen), и император, являющийся владыкой светского управления (Yeke törü-yin ezen). Параллельно этой паре существует идея двух учений (xoyar yosun): духовное и мирское. В дальнейшем из текста выясняется, что эти два учения нераздельны и взаимодополняемы. Поскольку xoyar yosun содержат ряд субкатегорий, являющихся средствами их выполнения, в них между собой смешиваются религиозное и светское, особенно в отношении царской власти. Кроме двух учений есть еще три деятельности (gurban üile), четыре принципа (dörben törü), шесть образцов или наставлений (zirgugan uliger), семь видов знания (dologan bing) и девять символов (yosun belge).
Эту структуру этического управления можно представить в такой модели:
Из всех этих категорий четыре törü остаются, возможно, самыми таинственными и абстрактными. Они состоят из:
1) kölgen-u yosun amugalang törü;
2) niguca kölgen-u yosun jig-a ünen törü;
3) qagan-a barigui engke törü;
4) tüsimed-ün bariqui cing törü.
Это можно перевести как: 1) принцип свободы/мира, основанный на законах Великого пути (махаяна); 2) суровый принцип истины (dayicing törü), основанный на законах тайного пути (тантризм); 3) принцип мирного правления, установленный императором; и 4) törü достижения, выполняемый чиновниками [Балданжапов и Ванникова 2001, с. 76]. Здесь очевидна преемственность от Сокровенного сказания. Törü в этом контексте может пониматься как принципы, лежащие в основе особого типа управления и концептуализированные теперь в буддийских терминах. Может быть, дело также и в том, что в структуре, предложенной в Белой Истории [Бира 2001], важное значение имеют тибетские образцы. Однако, в отличие от таких терминов, как «два учения», törü вряд ли является переводом тибетского эквивалента, и, как мы полагаем, этот термин относится к существовавшей монгольской концепции.
Белая История может помочь нам и далее, поскольку содержит и другие практические наставления. Непосредственно перед описанной нами структурой она дает длинный список чиновников светского правления. Список включает гуру хана, великого дархана, великого министра; törü-yin giskikur (= xicheenggul в других версиях = лестница törü, т. е. наивысшие ранги в государственной иерархии. — Ванникова); знаменосца, сказителя, защитника детей, хранителя печати, весовщика, лицо, осведомленное о пастбищах, певца, возжигателя огней и т. д. В конце этого списка находим упоминание «хана-особы» (qan qümün)), функцией которого является управление посредством трех великих деяний, четырех великих törü, шести образцов и т. д.
Более того, очевидно, что törü включен и в повседневное управление. Это следует из таких предложений: «Управление чиновников, которые не знают törü, тяжелее, чем гора» (Törü ülümedehü noyad-un jasag agula-eche hündü); «Человек не может стать главой улуса, если он осуществляет управление (jasag) вне törü» (törü-eche eteged jasag-I yabugulbasu ulus-un terigün-I barin yadayu)); «(Он) осуществлял управление törü по их поручению» (tegenü emümune-eche jasag törü-yi yabuguulugsan) [Liu 1981, p. 81–82]; и «Если человек следует истинному törü, он может приобрести великий титул» (Ünen törü-ber yabubasu yehe chola-dur hürge). Связь между törü и правительством доказывается тем, что для управления törü должно быть четыре чиновника, называемых тайши [Liu 1981].
Таким образом, можно сделать вывод о том, что в Белой Истории мы обнаруживаем: а) сохранение более ранней идеи высших абстрактных принципов, б) их объединение в структуру, что позволяет концептуализировать törü в качестве единой категории, и в) сильную взаимосвязь между törü и практикой светского правления. Все это обуславливает способы использования термина törü позже, в XVI–XVII вв., о чем мы уже говорили.
Обсудим теперь одну особенность törü в Белой Истории. Törü существуют не только «вне» в качестве идеала, которому нужно следовать, но также и «здесь», внутри человека. Так, мы обнаруживаем следующее предложение: «Уважаемый törü императора подобен черному зрачку» (Hündü Hagan-u törü hagana-yin hara nidün metü boyu); выражение: «Любить центральный великий törü как (свой собственный) глаз» (Töb ihe törü-yi nidün metü hayiralan) [Liu 1981, p. 81] и предложение: «Таким образом, törü истинной религии подобен внутреннему сердцу» (Tegüber ünen nom-un törü dotugadu jirühen [metu]). Иными словами, эта концепция действует как на макро-уровне, так и по отношению к отдельному человеку. Наряду с частым упоминанием «törü императора» мы также встречаем törü даосского монаха и чей-то «собственный törü’» (öber-ün törü) [Liu 1981, p. 89]. Способность törü пронизывать общество, а также находиться в физическом теле человека близка и современному монгольскому мышлению.
Существовавшее в XIV в. представление о двух видах törü не исчезает, а продолжается в последующих столетиях (например, в сочинении XVIII в. Gagg-a-yin Urusqaï). Но к XVII в. слово törü, используемое само по себе, всегда относилось к светской власти, тогда как религиозный törü всегда описывался именно в таком качестве (nom-un törü — törü учения, shashin-u törü — törü религии и т. д.). Так, в XVII в. мы находим предложения, относящиеся к политическим переговорам, например, «Namudai Sechen Hagan сделал yehe törü китайцев и монголов мирным» [Namudai Sechen Hagan Hitad Mongol-un yehe törü-yi tübshitgeged’]. В XVIII в. выражение ulus tör (государство) стало использоваться в повседневной практике. В Bolor Erike Рашипунцуга находим, что ulus tör упоминается в связи с территориальными границами: «Поддерживая ulus törü (народ и принцип [народ, государство]) посредством сочувствия и порядка и соблюдая (защищая) границу» (ürüshiyel jirum-iyer ulus törü-ben tetgün jaha hijigar-iyen sahijü) [Hüheöndür 1985, p. 52]. В маньчжурский период термин güren часто использовался для обозначения «империи», тогда как törü имел значение «верховная власть» или «политическое право» внутри империи. Например, в Алтан тобчи мы находим предложение: «törü монгольского народа был взят императором Великой Минской династии» (Olan Monggol-un törü-yi Tayimingqaqan-tur abtaju) [Choiji 1983]. A маньчжурский свод законов XVIII в. называется Книга Законов Департамента регулирования Дел törü Внешней Монголии, установленных законом (Jarlig-iyer togtogagsan gadagadu Mongol-un törü-yi jasahu yabudal-un yamun-u hauli jüil-un bichig). Törü здесь явно относится не к абсолютной верховной власти, а к ограниченной политии, которой требовалось регулирование сверху. Постепенно törü, особенно в сочетании с ulus, начинает относиться к практическим делам государства. Возможно даже, что в государственном законе в этой сфере были ошибки (Bolur Erike) [Hüheöndür 1985]. В XIX в. выражения