Итак, вопреки установившимся в историографии взглядам, монголо-татарское «иго» не отбросило и не остановило общественное развитие северо-восточных русских земель. Впрочем, не способствовало оно и прогрессу в сфере общественных отношений. Воздействие его на внутренние процессы очевидно, но к каким-либо существенным изменениям, кардинальному повороту (тем более перевороту) в социально-экономической и социально-политической сферах оно не привело. Влияние монголо-татар, безусловно, имело место, но коренной ломки сложившейся в XII — начале XIII в. структуры общественных отношений не произошло. «Иго» стало лишь дополнительным фактором (или одним из факторов) в уже существовавших общественных отношениях, особенно политического свойства. Система, в основании которой лежали общинные порядки, сохранилась и на вершине общественной пирамиды (вече, князья, усиление власти которых в определенной степени связано с монголо-татарским фактором), и на ее нижних этажах (сотенное устройство), сохранилась в городах и в сельской местности. Таким образом, и в XIII, и в XIV вв. в Северо-Восточной Руси функционировала традиционная система земель-государств [Кривошеев 1999, с. 294–351]. Ее трансформация и ликвидация происходят под воздействием внутренних процессов. Расширение территории, усиление княжеской власти, начало формирования сословий приводят к падению ранней государственности и возникновению государства нового, автократического типа.
Астайкин А. 1996. Летописи о монгольских вторжениях на Русь: 1237–1480. Русский разлив. т. 1. М.
Бартольд В.В. 1962. Сочинения. т. 1. М.: Наука.
Березин И.Н. 1864. Очерк внутреннего устройства улуса Джучиева. СПб.
Вернадский Г.В. 1997. Монголы и Русь. Тверь: ЛЕАН; М.: АГРАФ.
Веселовский И.И. 1911. Татарское влияние на посольский церемониал в московский период русской истории. Отчет о состоянии и деятельности Императорского Санкт-Петербургского университета за 1910 год. СПб.
Горский А.А. 1995. Москва, Тверь и Орда в 1300–1339 годах. Вопросы истории, № 4, с. 34–46.
Гумилев Л.Н. 1989. Древняя Русь и Великая степь. М.: Мысль.
Гуревич А.Я. 1970. Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе. М.: Высшая школа.
Греков Б.Д., Якубовский А.Ю. 1950. Золотая Орда и ее падение. М.: Изд-во АН СССР.
Егоров В.Л. 1985. Историческая география Золотой Орды в XIII–XIV вв. М.: Наука.
Жуковская Н.Л. 1988. Категории и символика традиционной культуры монголов. М.: Наука.
Зимин А.А. 1952. Народные движения 20-х гг. XIV в. и ликвидация системы баскачества в Северо-Восточной Руси. Изв. АН СССР. Сер. истории и философии. т. 9. № 1.
Каштанов С.М. 1988. Финансы средневековой Руси. М.: Наука.
Крадин H. Н. 1992. Кочевые общества. Владивосток: Дальнаука.
Кривошеев Ю.В. 1999. Русь и монголы. Исследование по истории Северо-Восточной Pycu XII–XIV веков. СПб.: Изд-во СПбГУ.
Крюков В.М. 1997. Ритуальная коммуникация в Древнем Китае. М.
Кучкин В.А. Летописные рассказы о слободах баскака Ахмата. Средневековая Русь. Вып 1 / Отв. ред. А.А. Горский. М.
Мосс М. 1996. Общества. Обмен. Личность: Труды по социальной антропологии. М.: Восточная литература.
Насонов А.Н. 1940. Монголы и Русь (История татарской политики на Руси). М.; Л.: Изд-во АН СССР.
Першиц А.И. 1973. Данничество. М.
ПСРЛ, I: Полное собрание русских летописей. т. 1. Лаврентьевская летопись. М., 1962.
ПСРЛ, VII: Полное собрание русских летописей. т. 7. Летопись по Воскресенскому списку. СПб., 1856.
ПСРЛ, VIII: Полное собрание русских летописей. т. 8. Продолжение летописи по Воскресенскому списку. СПб., 1859.
ПСРЛ, X: Полное собрание русских летописей. т. 10. Патриаршая или Никоновская летопись. М., 1965.
ПСРЛ, XI: Полное собрание русских летописей. т. 11. Патриаршая или Никоновская летопись. М., 1965.
ПСРЛ, XV: Полное собрание русских летописей. т. 15. Вып. 1. Рогожский летописец. М., 1965.
ПСРЛ, XVIII: Полное собрание русских летописей. т. 18. Симеоновская летопись. СПб., 1913.
ПСРЛ, XXV: Полное собрание русских летописей. т. 25. Московский летописный свод конца XV века. М.; Л., 1949.
Сахаров А.М. 1959. Города Северо-Восточной Руси XIV–XV вв. М.
Скрынникова Т.Д. 1989. К вопросу о формировании монгольской государственности в XI–XII вв. Исследования по истории и культуре Монголии. Новосибирск, с. 29–45.
Скрынникова Т.Д. 1997. Харизма и власть в эпоху Чингис-хана. М.: Восточная литература.
Тизенгаузен В.Г. 1941. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. т. 2. М.; Л.: Изд-во АН СССР.
Тихомиров М.Н. 1955. Куликовская битва 1380 года. Вопросы истории, № 8, с. 11–25.
Трепавлов В.В. 1993. Статус «Белого царя»: Москва и татарские ханства в XV–XVI вв. Россия и Восток: проблемы взаимодействия. ч. 2. М.
Федоров-Давыдов Г.А. 1973. Общественный строй Золотой Орды. М.: Изд-во МГУ.
Фроянов И.Я. 1980. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. Л.: Изд-во ЛГУ.
Черепнин Л.В. 1977. Татаро-монголы в Азии и Европе / Отв. ред. С.Л. Тихвинский. М., с. 186–209.
Часть IIIМонгольское общество
Дж. ФлетчерСредневековые монголы: экологические и социальные перспективы[39]
При всем том, что было написано о монголах XII–XIV столетий, некоторые фундаментальные вопросы продолжают интриговать нас. Что приводило их в движение? Почему они несли намного больше разрушений, чем другие номадные завоеватели, которые предшествовали им? Почему они стали мусульманами в мусульманских землях, но — за исключением немногих индивидов — не конфуцианцами, даосистами или китайскими буддистами в Китае, либо христианами на Руси? Почему они остановились именно в то время и в том месте, когда это произошло? Почему их империя так быстро распалась?
Конечно, существует много других интересных вопросов о монголах, касающихся, например, их военных методов и стратегии, характера и целей их правления, или влияний их завоеваний и владычества на мировую историю — но пять вопросов, которые я поставил в начале статьи, обладают особой важностью для того, кто хочет понять поведение монголов на Среднем Востоке[40]. Моя цель в этой работе — предложить некоторые частичные ответы. То, что следует ниже, есть полет фантазии, выходящий за пределы моих источников. Я пишу в изъявительном наклонении, надеясь, таким образом, спровоцировать дискуссию, но мое собственное мнение является, скорее, сослагательным или вопросительным.
Прежде всего, будет полезно сделать обзор по экологической и социальной обстановке, из которой монголы появились в XIII в. как мировая сила.
Для целей настоящей статьи и не теряя из виду того факта, что в реальности различия между окружением, к которому адаптировались кочевники евразийских степей, фактически бесконечны, я хотел бы провести различие между двумя районами распространения пасторализма, которые для удобства буду именовать «степями» и «пустынями». Пустынная среда характерна для Средней Азии (региона, который включает нынешний Афганистан, Советскую Среднюю Азию без Казахстана, Сянцзян южнее Тянь-Шаня) и Ближнего Востока. Степная среда охватывает широкую зону, простирающуюся от Европы до Маньчжурии примерно по 50-й параллели северной широты. Ее основными регионами являются южнорусские степи, Казахстан, Джунгария, большая часть Амдо (нынешняя провинция Синцзян) и Монголия к северу и югу от Гоби.
Степи отличаются меньшей сухостью, чем пустыни Ближнего Востока, и представляют собой, главным образом, обширные прерии и горные склоны, на которых даже сейчас немного городов и поселений земледельцев, а в прошлые времена было и подавно меньше. Обычно эти территории представляли незаселенные луга, находящиеся далеко от мест поселения земледельцев.
Невозможно жестко связать те или иные тюрко-монгольские этнографические общности с каким-либо определенным типом кочевничества. В рамках широкого и сложного разнообразия территориальных и временных окружающих условий эти тюркоязычные и монголоязычные народы адаптировались к целому спектру хозяйственных систем от интенсивного земледелия до чистого номадизма, включая случаи смешанного хозяйствования, где отсутствует резкое разделение на кочевников и земледельцев. Тюрки и монголы были кочевниками, полукочевниками (с разной степенью подвижности) и даже земледельцами.
В XII в. монголы не были лингвистической или этнографической общностью, но были просто доминирующим племенем одной из племенных конфедераций, которые населяли степи нынешней Монголии (условно говоря, «монгольских степей»). Вероятно, ни само племя монголов, ни другие племена конфедерации, которой монголы дали свое имя, не состояли полностью из этнографических монголов или народов, которые говорили на монгольском языке.
Кроме них существовали еще три крупные конфедерации — татар, найманов и кереитов. По всей видимости, они также имели в своем составе население, которое мы относим к монголам с этнографической и лингвистической точки зрения. Монголы (в сформулированном выше смысле), вероятно, составляли большинство населения монгольских степей, однако неизвестно, в какой пропорции по отношению к номадам, которых с этнографической и лингвистической точки зрения следует отнести к тюркам. «Тайная история монголов» рассказывает о народах «девяти языков» [Cleaves 1982, p. 178]. Думается, речь идет и о языках, и о диалектах.
Для членов монгольского племени, членов монгольской конфедерации и для населения монгольских степей с экологической точки зрения территорией обитания были аридные зоны, а основой хозяйства — скотоводство и охота. Адаптация к степным условиям требовала от всего населения сезонных миграций в поисках «воды и травы», как это изложено в китайских хрониках. Кочевники не имели стационарных поселений, недвижимых мест проживания, хотя их миграционные маршруты были, по большей части, фиксированными. Такая жизнь была трудна и неопределенна. Скот любой группы, большая часть животных, составлявших основное богатство племени, даже стада всей конфедерации могли быть утеряны практически за одну ночь от болезней или голода.