«Тайной истории», Рашид-ад-дину и «Юань ши» — было отравлено [Cleaves 1982, p. 211–214; Boyle 1971, p. 167–168; Yuan Shih ch. 10, p. 28–87; see also Cleaves 1948, p. 317–319 n. 18]. Единственный вопрос: кто прописал яд — шаманы по собственной инициативе или по приказу Угэдэя?
В-пятых, Угэдэй оказался хорошим выбором. Начиная с него, титул правителя возвысился от хана до хагана (или хаана, переведенного Джувейни и Рашид-ад-дином как каан). Угэдэй не был волен выбирать многих из своих военачальников и приверженцев на основе личных отношений, поскольку наследовал их от отца, но, тем не менее, он преуспел в приумножении того, что ему осталось в наследство (отступления назад не было).
Чингис-хан разделил территорию своего королевства на четыре части (улуса), которые он отдал своим четырем сыновьям, но Угэдэй организовал новые кампании, понимая, что единственный способ, которым он мог сохранить единство империи, это направить силы монголов наружу и обеспечить новую добычу. Он преуспел в поддержании десятичной системы, а сунский посол в 1236 г. рассказывал об этих подразделениях как о «системе гражданских домохозяйств» [Hsiao 1978, p. 131 n. 61], свидетельствуя о том, что десятичная военная система включала домохозяйства (семьи) воинских подразделений, а не только самих воинов. Однако племена продолжали существовать независимо от этой десятичной системы, что подтверждается «Тайной историей», где сказано, что Угэдэй, как и ранее, распределял «пастбища и водопои» (nuntug usu) племен (ulus irgen), а не назначал их на основе десятичных подразделений [Cleaves 1982, p. 224].
В-шестых, Гуюк — сын Угэдэя и пришедший к власти наследник — умер прежде, чем могла бы начаться между ним и братом Бату (сыном Джучи) война за наследство, способная раздробить империю. Своевременное соглашение между домами Джучи и Толуя вновь объединило монголов для кампаний против Китая и стран Ближнего Востока.
Угэдэй, несмотря на то, что он был достаточно одаренным, чтобы поддерживать единение монголов, не был Чингис-ханом и был не в состоянии избежать обычая танистри, чтобы передать наследство в руки того, кого он пожелает. Если обратиться к «Тайной истории», то известно, что борьба за наследование могла выйти за пределы семьи Угэдэя после смерти последнего, поставив риторический вопрос: «Ну а уж если у Угэдэя народятся такие потомки, что хоть травушкой-муравушкой оберни — коровы есть не станут, хоть салом окрути — собаки есть не станут, то среди моих-то потомков ужели так-таки ни одного доброго не родиться?» [Cleaves 1982, p. 197].
Маневры за наследование продолжались со времени смерти Угэдэя в 1241 г. до 1252 или 1253 гг. Чагатай умер в 1242 г. Чингис-хан выразил предпочтение Кёдёну, второму сыну Угэдэя [Boyle 1971, p. 181]. Угэдэй выбрал своего сына Кёчу, но поскольку тот умер, хан назначил Ширмына, сына Кёчу [Boyle 1971, p. 181].
Туракина, главная вдова Угэдэя и регентша, склонила большинство соплеменников под знамена своего старшего сына Гуюка. Однако многие непримиримо выступали против Гуюка из-за его вражды с Бату, который был в это время старейшим из потомков Чингис-хана (akha) и являлся одной из наиболее могущественных фигур в империи (эта вражда, вероятно, возникла в ожидании конфликта на основе танистри, что внуки основателя улуса уже могли предвидеть). Темуге, младший брат Чингис-хана, также был претендентом, и он был первым, кто собрал вокруг себя войско и высказал претензии на трон. Когда стало ясно, что Темуге не сможет наследовать трон, он отказался от своих притязаний.
Решив, что один из ее сыновей должен наследовать вместо Ширмына, Туракина удалось задержать решение дел на несколько лет, до тех пор, пока в 1246 г. она не созвала курултай, чтобы провозгласить Гуюка, к которому она благоволила больше, чем к Кёдёну, при этом последний не отличался крепким здоровьем. Бату послал своих братьев присутствовать на курултае, но сам не принимал в нем участие. Гуюк, понимая, что вопрос о наследовании власти окончательно не может быть разрешен до тех пор, пока не устранен Бату, выступил против своего двоюродного брата, но умер на пути в 1248 г., тем самым прервав борьбу за наследство до ее завершения. Хотя «Юань ши» определенно считает его императором, Джувейни и Рашид-ад-Дин отказывают Гуюку в титуле хаана и ставят после его имени титул меньший по статусу, подобно титулам Джучи, Чагатая, Толуя и Хулагу, ни один из которых не считался когда-либо настоящим каганом.
Прежде чем империя могла распасться, вдова Толуя заключила соглашение с Бату, который позволил наследовать трон ее сыну — Мункэ. Сторонники Бату и Мункэ созвали свой курултай в 1251 г., провозгласили Мункэ и получили преимущество над менее организованными сторонниками Ширмына и других возможных претендентов. К концу 1252 г. или в начале 1253 г., после исключения нескольких принцев домов Угэдэя и Чагатая, борьба за престол была закончена.
Ценой этого соглашения была независимость Бату. Улус Джучи начал отделяться от империи, став отдельной конфедерацией. В течение некоторого времени, по крайней мере, Джучиды продолжали владеть собственностью (t’ou-hsi или t’ou-hsiang) в толуидском Китае, Тем самым некоторое значение потомков Джучи в танистриальном наследстве продолжало оставаться, правда, с течением времени оно стало незначительным.
Таким образом, с некоторыми трудностями империя была объединена и осуществляла только то, что могла делать империя, чтобы продолжать существовать — организовывать и продолжать экспансию.
На первый взгляд можно было ожидать, что тюрки и монголы следовали общей стратегии на Среднем Востоке. И те, и другие вышли из монгольских степей, говорили на близких языках, имели общие элементы в фольклоре, практиковали один и тот же набор номадных адаптаций. Оба народа также смотрели на оседлый мир с точек зрения кочевников, стоящих один на один с Китаем.
Однако фактически разница между поведением тюрок на Среднем Востоке и поведением монголов являлась более существенной. Тюрки проникали постепенно, небольшими группами, в течение длительного времени и вошли в мусульманскую культуру и политику региона как полноправные члены. Ущерб, нанесенный ими земледельческим обществам, был относительно невелик.
Однако не так было с монголами. Они ворвались, как лавина, циклон, уничтожили большое количество людей и нанесли такие разрушения, что последствия этой катастрофы, бесспорно, все еще ощутимы. Большая часть объяснения этого контраста заключается в различных условиях, при которых оба народа осуществляли свое вторжение в средне-восточный земледельческий мир.
Многие из тюркских номадов стартовали в западном направлении как изгнанники, которые потерпели поражение в борьбе с более сильными кочевниками за контроль степей Восточной Азии. Они приходили отдельными группами и, прежде чем достичь Среднего Востока, им сначала пришлось жить в Средней Азии, где они столкнулись с пустынной скотоводческой средой обитания, упоминаемой в начале этой статьи.
Пустыни засушливы и для них характерна скудная растительность. Пастбища можно найти, главным образом, вдоль границ пустыни, где есть вода. Однако там, где есть вода, как правило, обитают не только номады, но и проживают земледельцы. Здесь же возникают города. В данных экологических условиях номады и земледельцы имели частые и многократные контакты. Пустыня ограничивала развитие сельского хозяйства, как земледелия, так и скотоводства. По этой причине всюду, где имелись пастбища, они должны были перемежаться с городами и обрабатываемыми крестьянами полями. Кочевники, чей пасторализм в подобных условиях требовал сезонных перекочевок по одним и тем же местам, хотели мира со своими оседлыми двойниками по той причине, чтобы их ежегодное возвращение было желанным и обмен продукцией на рынках и с глазу на глаз между отдельными кочевниками и торговцами или крестьянами мог осуществляться с минимумом трудностей. В этой ситуации оба мира сосуществовали как части относительно компактного кочевническо-земледельческого континуума. При этом кочевники, пользуясь своей военной силой, конечно, стремились контролировать своих соседей, но в то же самое время понимали смысл в тех выгодах, которые давал для них соседний мир земледельцев и горожан. В ответ на условия среды номадами была разработана отчетливая структура взаимоотношений с оседлыми соседями, структура, которая предполагала контроль номадов задолго до прихода тюрок и монголов на Средний Восток. Здесь бедуинские племена управляли оседлыми народами в соответствии с данной структурой (контроля) и имели ее в виду как нечто само собой разумеющееся. Впоследствии, с появлением ислама, арабские завоевания принесли арабскую форму этой пустынной структуры вместе со своей религией в западную часть Средней Азии, двигаясь на Восток, пока они не достигли границ пустыни и начала степей.
Тюрки, прибывающие постепенно и группами ограниченного размера, встретились, таким образом, с культурной средой, уже подготовленной предшествующими кочевниками. Эта среда предполагала для них роль правителя в относительно мирном кочевническо-земледельческом мире и они приняли ислам, универсальную религию, открытую для племен кочевников, что облегчило им переход в полноправные члены этого симбиоза.
Ко времени, когда тюркоязычные номады просочились через Среднюю Азию на Ближний Восток, они уже, по крайней мере номинально, были мусульманами и, следовательно, разделяли некоторые важные общие интересы с оседлым мусульманским обществом. Они получили в наследство пустынную структуру контроля, которую им передали арабские завоевания. Номады прожили достаточно долго по соседству с земледельческими народами, чтобы понимать оседлое общество и, в определенной степени, считались его защитниками.
Данная трансформация потребовала от кочевников достаточно много времени. В степях их перспектива была радикально отличной. Степная среда также разделяла номадно-оседлый континуум, но он был намного свободней, чем континуум пустыни. Степные кочевники жили отдельно от оседлых народов и дружеские контакты между ними были меньшим правилом. Кочевники, с одной стороны, и земледельцы или горожане, с другой — обычно не были знакомы. География не вынуждала степных номадов и оседлых жителей к сезонным встречам. Среда разделяла их. На восточном краю степной зоны, где границы между номадами и земледельцами были наиболее резкими, Монголия и Китай противостояли друг другу бо́льшую часть истории как два разных мира