и инии Угре мнози избьени быша за гнев». Умерщвлению подверглись и попавшие в плен галицкие оппозиционеры во главе с их предводителем боярином Владиславом. Лагерь («городъ») Ростислава с осадными орудиями был торжественно сожжен. Даниил и Василько не стали вступать в Ярослав, их изможденные воины заночевали посреди поля боя среди трупов («на месте воиномь посреде трупья»), как бы предлагая противнику продолжить сражение. По средневековым канонам, подобные действия должны были демонстрировать безоговорочность победы («являюща победу свою»): поле битвы принадлежало победителю. Позднее, после Раковорской битвы (18 февраля 1268 г.) новгородцы три дня стояли на поле боя, демонстрируя свою победу: «…новгородци же сташа на костех 3 дни»[413].
В течение ночи постепенно возвращались те, кто был отправлен в погоню за противником. Они вели пленных и свозили награбленное, «користь многу». Другие в темноте разыскивали выживших однополчан. Их крики заполнили призванную быть триумфальной ночь после великой битвы под Ярославом: «…всее нощи клику не преста ищущим друг друга»[414].
Утром со «колодники многими» Даниил двинулся обратно к Холму. По дороге повстречались спешившие ему на помощь, но уже ненужные польские и литовские отряды, отправленные теперь с благодарностями домой. Дальнейшего наступления на Краков или в Венгрию волынцы, видимо, не планировали. Сказались боевые потери, а цели и так были достигнуты — враг разгромлен.
17 августа 1245 г. под стенами Ярослава состоялась одна из крупнейших битв в истории Европы XIII в. Кроме этого, в событиях тех дней завершилась (окончательно и бесповоротно) бушевавшая более 40 лет гражданская война на Западе Руси. Династия Романовичей утвердилась как в Галиче, так и на Волыни. Ни о каких других претендентах на эти столы мы более не услышим.
Баталия под Ярославом служит репером и для отношений с западными государями. Никогда более ни венгерские, ни польские войска не станут оспаривать власть над Галицией у русских. Более чем на столетие прекратятся попытки интервенции из Западной Европы. Все последующие годы жизни Даниила Романовича его прежние противники будут демонстрировать свое миролюбие. Даже король Бела начнет с 1246 г. искать союза с Галичем и Волынью. Под Ярославом произошел важнейший поворот в судьбах как западнорусских властителей, так и жителей региона, перелистнувших одну из самых печальных и одновременно славных страниц своей истории.
Кульминационные события августа 1245 г. затмевают для летописца все иные. Перед исследователями образуется более чем двухлетняя лакуна в отношениях между Даниилом и монголами: 1243–1245 гг.
Только в конце 1245 г., уже после сражения под Ярославом, князь поедет к Батыю. До этого времени, казалось бы, контактов между ними не было. Причем Даниил в эти годы вел себя вполне спокойно и без оглядки на степь, занимался войнами с другими соседями, боролся с внутренней крамолой. Как понять и чем объяснить такую уверенность в безопасности южных границ? Ведь там постоянно перемещаются вражеские орды, которые, однако, после налета Маномана и Балая не предпринимают враждебных действий. Единого объяснения такому положению, конечно, нет. Играл роль целый ряд факторов.
Прежде всего, Батый сам не был заинтересован в обострении отношений на Западе. Известно, что после смерти хана Угэдея власть сконцентрировала в своих руках его вдова, хатун Туракина, в планы которой входила передача трона своему сыну Гуюку, рассорившемуся с Бату еще в 1240 г. в период Западного похода. Междуцарствие длилось более четырех лет. Все это время сторонники партий Бату и Туракины вели скрытую борьбу. Покоритель Европы, старейший чингизид якобы постоянно болел и писал в столицу о невозможности своего прибытия на курултай. Выборы откладывались вплоть до лета 1246 г. Однако в итоге перевес оказался на стороне Гуюка, который стал ханом в августе 1246 г. Даже после этого Бату уклонялся от встречи с ним, а когда затягивать было более невозможно, в начале 1248 г. медленно двинулся в путь. Новому хану также нужна была личная беседа с Бату, разговор, в результате которого могла решиться дальнейшая судьба империи. В конце концов, следовало убить Бату, чтобы сохранить управляемость. Гуюк не выдержал и сам направился навстречу двоюродному брату, которому уже сообщили, что намерения его родственника недобрые. В итоге братья так и не увиделись: Гуюк умер на расстоянии недельного пути от места возможного свидания, у озера Алакул. Уже современники подозревали, что он был отравлен сторонниками Бату[415].
Таким образом, период 1243–1246 гг. был для монголов временем острых внутренних конфликтов. Шла борьба за власть в империи, борьба, которую Бату проигрывал. Он так и не смог помешать выборам Гуюка, хотя перетянул на свою сторону клан потомков Толуя, в частности его сына Менгу. Скорее всего, все наличные его вооруженные силы были в постоянной готовности. Место их концентрации, очевидно, было смещено к восточным границам улуса, в казахские степи. Отвод на запад даже части войск мог привести к неблагоприятным последствиям, если бы вдруг вспыхнула гражданская война. В эти годы приходилось проявлять некоторую лояльность к покоренным областям, которые могли быть не только источником материального благосостояния, но и поставщиком вооруженных сил.
Даниил Галицкий, конечно, ничего не знал о монгольских внутренних делах. Он просто не поехал к Батыю, потому что не видел пока с его стороны новой угрозы. После битвы на Калке победители быстро ретировались в родную степную стихию. Кочевники — это же прежде всего одномоментные налеты, которые редко приводят к регулярному взиманию дани. Вплоть до 1245 г. монгольские военачальники не беспокоили Даниила. Однако долго так продолжаться не могло. На поклон к хану уже ездил великий князь Ярослав, ставший верным вассалом и союзником Бату. Туда же отправился беспокойный Михаил Черниговский, никогда не отличавшийся дипломатическим талантом. Властителю Галича и Волыни настоятельно напоминали, что пора и ему.
Вскоре после победы под Ярославом к Даниилу прибыли послы от хана Мауци (Могучеви русской летописи), после чего князь начал совещаться с братом и решил: «еду к Батыеви сам». Цель посольства Мауци из летописи не совсем ясна. Вероятно, он потребовал отдать какие-то волости (возможно, Галич), аргументируя это тем, что князь не получал у Батыя санкции на управление ими. По указанию некоторых исследователей, Мауци был вторым сыном Чагатая, причем, как писал Плано Карпини, его владения располагались восточнее Днепра (до Дона). Степи к западу от Днепра входили во владения другого хана, Куремсы (Коренцы, Хурумши), которого считают третьим сыном Орды. Примечательно, что не ближайший сосед Даниила — Куремса, а именно Мауци, чьи владения географически расположены значительно дальше, посылал гонцов к Даниилу. Надо полагать, правы те, кто видят в монгольских действиях некую серию намеков, направленных на привлечение галицко-волынского властителя в ставку хана на поклон. Степняки проявляли изысканную дипломатичность!
Романовичи только что закончили борьбу за родовые земли, разгромили польских и венгерских интервентов. Все их помыслы, вплоть до великой победы под Ярославом, были обращены к междоусобицам и пограничным конфликтам. За прошедшее после монгольского вторжения время они не успели отремонтировать оборонительные линии своих городов, укрепить их. И был Даниил «в печали велици, зане не утвердил бе земле своея городы»[416]. Конфликтов с монголами в таких условиях следовало избегать. Требовалось время, чтобы подготовиться к новой борьбе. И князь решил ехать на поклон к Батыю.
В путь двинулись 26 октября 1245 г., «на праздникъ святого Дмитрея, помолився Богу», и вскоре прибыли в Киев, который «обдержащу» Ярослав Всеволодович через своего боярина Дмитрия Ейковича. Даниил в городе останавливаться не стал, а направился к Выдубицкому монастырю, у которого была переправа через Днепр. В летописном известии нигде не встречается имя Михаила Всеволодовича, который, как мы помним, после возвращения из Мазовии в 1242 г. пытался контролировать древнерусскую столицу. В 1243 г. город занял Ярослав, получивший на то санкцию монголов. Михаил должен был довольствоваться Черниговом. Возможно, у него было намерение вернуть Киев, ради чего велись переговоры с Белой и Батыем. Ничего не помогло, и Михаил сложил голову в далекой Орде.
Роль черниговского князя после монгольского нашествия предстает незавидной. Его земли разорены, а противники усилились. Даже собственный сын после неудачной авантюры в Галиции покинул его, отказался содействовать возвращению столь желанного Киева. Батый более полагался на верного Ярослава, нежели на престарелого и непостоянного Ольговича. Все злоключения Михаила в ханской ставке напоминают хорошо подстроенную провокацию, в основе которой была тонкая игра на чувствах православного воина. В итоге князь принял мученическую смерть и фактически на нем завершилась славная двухвековая история династии Ольговичей. Его сын Ростислав после поражения у Ярослава более никогда не возвращался на родину, а другие дети (Роман, Семен, Мстислав, Юрий) ничем примечательным не отличились, владея скромными наделами (Карачаев, Глухов, Таруса, Брянск и др.) в когда-то обширной Черниговской волости.
После разгрома под Ярославом Ростислав укрылся в Венгрии, где получил в держание от тестя банат Славонии, а в 1247 г. специально созданный банат Мачва — междуречье Дуная, Дрины, Савы и Моравы со столицей в Белграде. В середине 1250-х гг. он попытался вмешаться во внутренние дела Болгарии, выдав свою дочь за болгарского царя Михаила Асеня. Но в 1256 г. царь был убит и власть захватил его двоюродный брат Кальман. Ростислав совершил поход в Болгарию и взял Тырново, после чего объявил царем самого себя, но закреплять власть не стал и ретировался в Белград, где и умер ок. 1263 г. Вплоть до смерти Ростислав именовал себя князем Галицким. Примечательно, что тем же титулом — Галицким и Волынским — именовал себя в официальных документах вплоть до 1256 г. венгерский король Бела IV. У Ростислава от брака с венгерской принцессой Анной было около шести детей. Сыновья Бела и Михаил владели землями в Боснии и Мачве. Одна дочь короткое время была болгарской царицей, а две другие заняли заметное место в семьях европейских правителей: Агриппина (Грифина) (ум. 1303/1309) в 1265 г. стала женой серадзского, а затем (с 1278 г.) краковского князя Лешка Черного; Кунегунда (ум. 1285 г.) в 1261 г. вышла за чешского короля Пршемысла Оттокара II и в 1278–1285 гг. была регентшей при своем малолетнем сыне — наследнике чешского престола Вацлаве II (1271–1305)