Отношения Владимиро-Суздальского и Новгородского княжеств с монголами существенно отличались от тех, что сложились на Юге и Западе Руси. Уже в 1240 г. великий князь Ярослав отказался от реального вмешательства в дела Киева и Галича. Он занял позицию выжидания, наиболее выгодную в этих условиях. Кроме того, в те годы осложнилась ситуация на северных границах и в Прибалтике.
Слухи о разорении Руси монгольским вторжением, распространившиеся в Европе, привели к тому, что в 1240-м – начале 1241 г. сразу несколько католических государей решили поживиться русскими областями и совершили походы в новгородские земли. 15 июля 1240 г. сын великого князя Ярослава Александр разгромил экспедиционный отряд шведов в устье Ижоры. Рыцари Тевтонского ордена в союзе с Тартуским епископом в то же время напали на Псков, захватили Изборск, а потом разграбили Водскую пятину. Тогда ими была заложена крепость в Копорье, призванная закрепить немецкие завоевания. Отдельные партии интервентов доходили «за 30 верст до Новгорода», разорили городки по Луге, взяли Тесово. В том же 1240 г. состоялась атака со стороны Литвы.
Вернувшийся на новгородское княжение в 1241 г. князь Александр Ярославич (Невский) в том же году организовал походы, призванные вернуть утраченные земли. Взяли Копорье, отвоевали Водскую землю, подготовились к нападению на Псков.
В начале 1242 г. княжич Александр попросил о помощи своего отца, который направил в Новгород полки из Переяславля-Залесского. С этой армией Александр в начале апреля захватил Псков, а 5 апреля нанес крупное поражение силам Тевтонского ордена и Тартуского епископства в битве на Чудском озере (Ледовое побоище). К концу года был заключен мир[434].
Ледовое свода, XVI в. побоище. Прорисовка миниатюры Лицевого летописного
Кроме этого обширного конфликта на русско-немецком пограничье в 1240–1242 гг., у нас практически нет известий о деятельности суздальских князей в то время. Первое свидетельство об активности князя Ярослава, кроме посылки войск под Псков, связано с его поездкой к Батыю. По новгородской летописи, приглашение прибыть в Орду поступило еще в 1242 г. Причем направлено оно было из ставки великого хана («цесарем Татарьскым»), то есть, возможно, еще Угэдэем. Однако Ярослав поехал к Батыю («воеводе татарьску»), а в Каракорум послал сына Константина: «Тоже лета князь Ярослав Всеволодиц позван цесарем Татарьскым, и иде в Татары к Батыеви, воеводе татарьску»[435].
Такая формулировка может свидетельствовать о том, что мирные отношения с Суздальской Русью монголы собирались установить по собственной инициативе и на разных уровнях. Смерть Угэдэя и перемены внутри империи привели к тому, что Ярослав был задержан Батыем, а в ханскую ставку поехал только Константин Ярославич. Уже при первых контактах суздальских князей с монгольскими ханами они оказались включенными в сложную внутриполитическую игру евразийского масштаба.
Первый прибывший на поклон к Батыю в начале 1243 г. великий князь Владимирский Ярослав Всеволодович был им обласкан и наделен всеми мыслимыми титулами, на которые он претендовал. Прежде всего, его сюзеренитет был признан над Киевом, магически притягивающим всех Рюриковичей. В 1240 г. он отказался принять Поднепровье от Даниила. Вступать в конфликт с монголами не пожелал, а теперь, спустя два года, получил; причем без кровопролития, из рук «покорителя мира». В союзе с Батыем Ярослав становился не только самой авторитетной фигурой на Руси, но и заметным участником внутримонгольской политической жизни. В империи в это время разгоралась борьба за власть, продлившаяся для Батыя вплоть до утверждения Менгу великим ханом в 1251 г. Хан больше желал заполучить новые воинские контингенты, нежели пополнить материальные ресурсы, увеличив объем собираемой дани. Судя по всему, Батый вообще не был склонен как-то упорядочивать систему постоянных даннических выплат, его устраивала традиционная форма подношений, богатых подарков, доставляемых зависимыми правителями лично. Возможно, с этим в значительной мере были связаны многочисленные поездки княжичей в Орду в 40-е гг. XIII в.
Шел медленный процесс оформления вассалитета. Вернувшись с Волги в середине 1243 г., Ярослав уже в следующем, 1244 г. направил на поклон к Батыю ростовских Константиновичей: Владимира Константиновича, Бориса Васильковича и Василия Всеволодовича. Хан их «почтил» и отпустил, «рассудив им когождо в свою отчину»[436]. Сложно из такой скупой информации однозначно уяснить причины поездки. Настораживают следующие факты. Во-первых, старейшим был признан Ярослав, которому в таком случае были подведомственны княжичи ростовской династии. Однако те сами направляются в Орду и получают свои отчины из рук хана, что существенно нарушает феодальную субординацию («вассал моего вассала – не мой вассал»). Во второй половине XIII в. ростовские князья «превратились со временем в настоящих “служебников” хана»[437]. Они выступали неизменными апологетами монгольского господства в регионе. Не произошло ли в 1244 г. некое изменение иерархии на северо-востоке Руси? Во-вторых, хан, судя по летописи, «рассудил» ростовцев, то есть выбрал из нескольких предложенных альтернатив. Возможно, существовал некий спор о владельце тех или иных волостей? Или это просто расхожее выражение? И в-третьих, под 1245 г. летопись сообщает о совместной поездке Ярослава «с своею братиею и с сыновцы [племянники]» к Батыю. То есть никакого конфликта нет или они все вместе двинулись к хану на суд? Как бы то ни было, но позднее князья ростовской династии выступают в качестве зависимых от владетелей Владимира-Залесского. Если волостной конфликт существовал, то он был скоро разрешен.
В 1245 г. из ставки великого хана возвращается Константин Ярославич, после чего Ярослав направился к Батыю с блистательной делегацией, включавшей в себя фактически всех суздальских князей: Ярослав, Святослав и Иван Всеволодовичи, Владимир Константинович, Борис Василькович и Василий Всеволодович. Надо полагать, эта поездка не была рядовой. Завершался этап переговорного процесса, в который был включен весь административный аппарат как Владимиро-Суздальской Руси, так и Монгольской империи. Сложно рассуждать о подробностях достигнутых соглашений, источники практически не дают к этому оснований. Вероятно, была согласована форма зависимости, личные обязательства и права сторон. В поздней Новгородской III летописи по этому поводу говорится: «В лето 6754 [1246 г.] при архиепископе Спиридоне Великого Новагорода и Пскова, великий князь Ярослав Всеволодович <…>начал дань давать в Златую Орду»[438].
Никаких подобных известий в других летописях не сохранилось. Можно предположить, что великокняжеский свод при позднейших редакторских правках пытался затемнить эпизод оформления «ига» – отношений монголов с суздальскими князьями. Позднейшие события, когда в 50-е гг. XIII в. миру с Ордой пришел конец, а утрата единства русских земель привела к тому, что даннический гнет лег на плечи мелких волостей и усилился, показали непопулярность подобных контактов. Славы властителям эти подробности принести не могли, а потому были изъяты; сохранилась лишь общая канва произошедшего.
По завершении визита в конце 1245 г. все князья вернулись домой, а Ярослав поехал дальше в Каракорум на курултай по выборам нового великого хана. Причем сам Батый, сославшись на ревматизм, не поехал, и суздалец выступал представителем чуть ли не всего улуса Джучи (без права голоса, конечно). На обратном пути из монгольской столицы 30 сентября 1246 г. Ярослав умер в казахских степях, будучи, как писали современники, отравлен хатун Туракиной, матерью нового хана Гуюка[439]. Сама смерть князя вплеталась во взаимоотношения внутри рода Чингисхана. Возможно, она должна была служить угрожающим намеком Батыю, который находился в оппозиции к Гуюку.
О каких-либо внутренних событиях в эти годы на северо-востоке Руси летописи молчат. Все изложения сконцентрированы на перечислении поездок в Орду и смене князей. Остается предполагать, что ничего важного, достойного памяти потомков, не происходило: храмы не закладывались и не освящались, голода не было, междоусобицы не зрели, войны не велись – тишина. Область постепенно возрождалась после погрома 1238 г. и страхов 1239–1240 гг. Добрые отношения с Батыем давали к этому хорошие предпосылки.
Смерть Ярослава нарушила спокойствие. Ему наследовал брат Святослав. Но мирно дело не обошлось. Разразилась междоусобица, первая после Липицкой битвы 1216 г. и мелкого конфликта 1232 г. Инициатором ее выступили Ярославовы сыновья.
В начале 1247 г. сообщается, что после получения известия о смерти Ярослава Всеволодовича Александр отправился во Владимир, где «плакася по отце своем с стрыем своим Святославом и с братею своею». Скорее всего, состоялся княжеский съезд, на котором старшинство было признано за князем Святославом. В летописи далее: «Того же лета Святослав князь сын Всеволож седе в Володимери на столе отца своего, а сыновци свои посади по городом якоже бе имъ отец урядил Ярослав»[440].
Затем сообщается о поездке Андрея Ярославича в Орду и о том, что Александр Ярославич поехал вслед за ним. Батый отправил братьев в Каракорум (не позднее февраля 1248 г.). Их возвращение отмечено в период до начала апреля 1249 г.
Решение о распределении власти на Руси, принятое великим ханом, представлено так: «Тое же зимы приеха Олександр и Андреи от Кановичь и приказаша Олександрови Кыев и всю Русьскую землю, а Андреи седе в Володимери на столе