род, разгневала Михаила. Он со всем своим войском поспешил в Торжок – в этот «довесок к Твери», как он его называл. «Выдайте тех, кто захватил моих людей и ограбил их. Верните моих помощников. Больше я ничего не прошу» – таково было требование Михаила, и он ждал с зари до полудня.
В то время в Торжке находились новгородцы – прославленные воины; и среди них был Александр Абакумович, известный своими грабежами кораблей на Волге и в других местах, но особенно прославившийся подвигом, который казался чудом, выходившим за рамки возможностей человека, – смелым и отчаянным путешествием по реке Оби через всю Сибирь. С ним были другие смельчаки и «новгородские сухопутные пираты». Эти люди ни за что не сдались бы тверскому князю. Они подняли крик, призывая к сопротивлению, и, собрав свое войско, выступили против него.
Абакумович пал в самом начале сражения, которое было беспощадным. Михаил вышел в нем победителем. Некоторые бежали с поля боя, чтобы спастись, другие поспешили назад, в цитадель. Воины Михаила подожгли город с наветренной стороны. В тот день ветер был очень сильный, и пламя пожрало все. Разрушение было полным. Некоторые люди, пытавшиеся спасти свое имущество, сгорели в своих домах или дворах; другие укрылись в церкви Христа Спасителя и задохнулись от дыма или выбегали из огня и города и были схвачены врагом; еще больше людей утонули в реке во время бегства. Воины Михаила неистовствовали. Они срывали одежды с женщин и девушек, и некоторые из них от стыда утопились. Они срывали одежды с монахов и монахинь и делали то, что не пришло бы в голову делать язычникам. Торжок еще ни разу так сильно не страдал даже от монголов.
Неожиданное выступление московского войска и союзников Москвы в сторону Калуги оповестило всех о том, что идет Ольгерд. На этот раз были приняты все меры к тому, чтобы помешать его приближению к столице. Менее чем через две недели после разрушения Торжка тверской князь был в Любутске, куда торопился Ольгерд и где чуть позже соединились два войска. Олегу Рязанскому тоже было дано указание идти туда. В это же место шло и московское войско.
Двенадцатого июня произошло страшное сражение, и Ольгерд впервые был сильно разбит в этих землях. Он отступил – или, скорее, бежал, – но Дмитрий преследовал его по пятам. Ольгерд остановился в местечке, изрезанном оврагами, и укрепил свои позиции на высотах, хорошо защищенных крутыми скалистыми обрывами. Дмитрий остановился прямо напротив и окопался там. Два войска стояли лицом к лицу и оставались в таком положении много дней, следя друг за другом. Между ними пролегал лишь заросший лесом овраг с крутыми склонами.
Ольгерд, который планировал захватить противника врасплох, попал в ловушку и вынужден был наконец попросить у Дмитрия мира. Нам неизвестны все условия того мира, но сохранилось достаточно сведений, чтобы мы получили представление о преимуществе, полученном Москвой. Ольгерд был на грани гибели – и не только потому, что все же принял условия предложенного мира. С этим мирным договором прекратились военные действия с Тверью и Литвой, насколько он мог положить им конец. Литва и Тверь обязались не вторгаться в московские земли в будущем, а Ольгерд не должен был вставать на сторону своего шурина. Все земли, захваченные Михаилом, должны были быть возвращены, равно как и все имущество – своим владельцам. Тверские чиновники должны были быть отозваны, а если нет – то у Дмитрия было право их выгнать. Мир с Тверью был заключен вместе с особым договором, по которому сын Михаила Иван, находившийся в то время в Москве, должен был быть освобожден, когда его отец заплатит свой долг, который взял на себя Дмитрий.
Но едва Москва своей победой на западе над Ольгердом отвратила от себя всякую опасность с этой стороны, как ей стали угрожать монголы. Мамай, разгневанный растущими успехами Дмитрия, гневался еще больше, желая проявления почтения к монголам с его стороны. Не только все князья «нижних земель», даже тверские и рязанские, были в подчинении у Москвы настолько, что Дмитрий казался более значимым, чем хан, и его приказам повиновались с большей точностью, но, видимо, и Дмитрий последнее время не платил монголам дань. Во всяком случае, в договорах того времени с князьями добавлялся такой пункт: «Независимо от того, мир у нас с монголами или война, вопрос о том, платить Орде дань или не платить, мы должны решать вместе».
Когда Мамай начал войну с великим князем, в качестве главной причины он выдвинул якобы невыплату им дани. Чтобы предотвратить вторжение, Дмитрий дал обязательство не прекращать оговоренные выплаты. Тогда Мамай потребовал больше, чем договаривались. К тому же князья рязанские и нижегородские и другие подчиненные Москве князья грубо обращались и даже оскорбляли монголов, а научившись оскорблять, они пошли дальше – напали на ханских воинов. Чтобы призвать к повиновению главного союзника Дмитрия, его тесть – мурза Сарайко был послан ханом из Сарая в Нижний Новгород. Но нижегородский князь, который, несомненно, предварительно посоветовался с Дмитрием, не испугался посла. Увидев, что с Сарайко прибыла свита из тысячи человек, нижегородский князь разместил этих монголов в разных местах, чтобы будто бы оказать честь. Сарайко хоть и жил в роскоши, на самом деле – в заточении.
У великого князя были доброжелатели в Сарае, и он платил им щедро. Они жили там под различными личинами, но всегда добывали для Москвы информацию. От них была получена весть, что Мамай, давно уже угрожавший Москве, решил наконец выполнить свои обещания. Но Москва была готова, и войска, посланные Мамаем наказать город, просто разграбили Рязань, что по тем временам не принесло ущерба Москве.
Все лето 1373 г. Дмитрий держал свои главные силы на берегу реки Оки, а повсеместно расставленные полки ждали монголов. Монголы, со своей стороны, тоже имели друзей в Москве и шпионов повсюду. Они получили известие, что Москва ждет незваных гостей, и поэтому они не переправлялись через Оку.
Если 1373 г. – год после заключения мира с Тверью – прошел спокойно для Москвы, то только потому, что сильное войско стояло «на краю» и не пускало монголов из рязанских земель. В семье великого князя царило полное согласие. Преданность его двоюродного брата Владимира, видимо, отразилась на боярах и чиновниках. Большая часть бояр служила еще Ивану Калите. Молодые люди следовали за стариками, и семейные династии продолжались. Например, потомок Протасия – известного боярина во времена Ивана Калиты – был московским полководцем у Дмитрия, а его брат Тимофей был известным воеводой и советником. Сам тысяцкий Василий Вельяминов, умерший в 1374 г., оставил трех сыновей, таких же верных, каким был он сам, за исключением одного, который был, как гласит русская пословица, «в семье не без урода». Один из сыновей Вельяминова женился на сестре жены Дмитрия, а другой сын – Полиевкт – тоже был связан с княжеским родом. Один из сыновей Дмитрия женился на дочери Полиевкта.
Иван Квашня – еще один ближний боярин Дмитрия, правивший в Заволжье, был сыном Родиона Несторовича, известного при Калите. Федор Свибл был правнуком Акин-фа – московского боярина, убитого на службе в Твери после того, как он оставил службу в Москве. Еще один Федор по фамилии Кошка был сыном известного Андрея Кобылы, а точнее, Камбилы (этот Андрей Камбила был предком правителей России Романовых). У Дмитрия было и много верных слуг и друзей, которые прибыли в Москву в годы его собственного правления. Первым среди этих недавних друзей был Дмитрий, князь Волынский по прозвищу Боброк, который женился на сестре великого князя Анне. Все с поразительным рвением служили Дмитрию; появился лишь один бунтарь – сын Василия Вельяминова, оставившего троих сыновей – Микулу, Полиевкта и третьего сына по имени Иван.
Когда тысяцкий умер, Дмитрий не назначил ни одного из его сыновей на освободившееся место. Это обидело Ивана, который рассчитывал получить отцовскую должность. Разочарованный, он принялся плести интриги или, точнее, строить заговор. Ни среди бояр, ни среди народа он не нашел себе сообщников. Его сторонником стал торговец шелком и восточными товарами некий Некомат. Был ли он московским жителем или приехал из Новгорода, каковы были его привычки, никто не мог с уверенностью сказать. «Иван и Некомат начали сочинять разную ложь, чтобы погубить людей» – вот что о них пишет летописец. Они поехали в Тверь и подбили Михаила снова поехать за жалованной грамотой к хану. Они уверили тверского князя, что множество людей в Москве восстанут, чтобы помочь ему. «У нас есть приверженцы повсюду», – сказали они. Они убедили Михаила, что успех в Орде ему обеспечен, без всякого сомнения. Оказалось, что Некомат хорошо знает Орду, монголов и все их дела. Конечно, Мамай поддерживал Михаила не из-за того, что эти люди могли сделать или сказать. Но эти двое стали действовать в Орде в пользу тверского князя, потому что Мамай гневался на Дмитрия. И они добились успеха.
Михаил не только был снова назначен великим князем. Мамай также взял на себя обязательство послать войско. На этот раз Михаил очень просил монгольских воинов. Посол Атчи-ходжа привез ханский ярлык, но не привел воинов. Тогда Михаил обратился за помощью к Ольгерду и, пока ждал войск из Орды и Литвы, нарушил мирный договор с Москвой. Он отправил послов отозвать клятву, данную Дмитрию.
Великий князь не медлил с ответом, созвал своих союзников и повелел им всем поторопиться. Собрав войско, он пошел к Волоку, куда спешили его подчиненные и союзники. Они быстро собрались и объединились в грозное войско. Их гнев на Михаила был безграничен. «Сколько раз он приводил против нас Ольгерда! Сколько вреда он причинил и как часто это делал! Теперь же он на стороне хана и помогает ему. Если мы позволим Михаилу пойти дальше, то монголы уничтожат нас». И из Волока они пошли прямо на Тверь. Михаил заперся в городе и в ожидании осады быстро укрепил его. Стремясь добраться до Твери, осаждающие построили два моста через Волгу. Новгородцы, помня недавнюю обиду от Михаила и то, как был разрушен Торжок, поспешили на помощь к Дмитрию. Тверичи сражались с отчаянной храбростью, тушили пожары и заделывали бреши. Пока шла осада, Старица, Зубцов и другие города отошли Москве, которая вместе со своими союзниками захватывала все населенные пункты на своем пути и брала пленных. Это войско уничтожало или подчиняло себе все.