но он сильнее, чем кажется, он сбивает меня с ног. Как только его глаза и язык, как только они исчезают, он начинает искать пергамент и перо, как будто то, что в нем, пытается найти выход, любой выход, понимаете? Он начинает царапать случайные числа на странице, которую вырвал из старого дневника. Как только он заканчивает, то берет тот же самый осколок, которым вырезал глаза и язык, и отнимает пальцы у самой ладони. Когда он понял, что не сможет сделать то же самое с левой рукой, он просто начал бить кулаком в стену, пока она не превратилась в кровавое месиво из плоти и осколков костей.
На протяжении всего рассказа Одетты я сидела, не веря своим ушам, пораженная ужасными вещами, которые Монтегю Родс сотворил с собственным телом.
– Что же могло быть настолько чудовищным, чтобы оправдать такое ужасающее самоистязание?
– Не знаю, – ответила Одетта. – Я не хочу этого знать. И вы тоже не должны хотеть.
– Думаете, что-то подобное случилось и с полковником?
Глаза Одетты сузились.
– Что вы хотите сказать?
– Я слышала, что во время шторма она упала со скалы у поместья, – сказала я. – Может быть, ее смерть вовсе не была несчастным случаем? Может быть, она тоже страдала от этих... видений, и именно из-за них она сбросилась с обрыва?
Одетта одарила меня взглядом, какого я не видела со времен схолы, когда настоятели были мной недовольны.
– Вы правы, но только наполовину, – согласилась она.
– Что это значит?
– Это значит, что полковник умерла не в результате несчастного случая. Но и самоубийством это тоже не было.
– Так что же тогда произошло?
– Лодочник, который ее нашел, сказал, что у нее почти не было головы. Она раскололась и была пуста, как разбитое яйцо.
– Скалы очень высокие. Удар о камни при приземлении легко объясняет такую рану.
– Это так, но лодочник – бывший гвардеец, – сказала Одетта. – И он видел не одну показательную казнь, устроенную комиссаром.
Одетта заметила мое замешательство и пояснила:
– Дело в том, что он прекрасно знает, как выглядят последствия выстрела в затылок.
У меня не было желания оставаться в этом жутком коттедже ни одной лишней минуты, а воспоминания о Монтегю Родсе до сих пор вызывают во мне отвращение, хотя теперь я лучше понимаю, что побудило его поднести к лицу осколок зеркала.
Когда я уже стояла в дверях коттеджа, Одетта вложила мне в ладонь сложенный лист бумаги и сказала:
– Возьмите его. Я не хочу, чтобы он оставался здесь ни на секунду дольше. Возможно, он поможет вам. Или просто сожгите его.
Она отступила назад и закрыла за собой дверь, прежде чем я успела еще что-нибудь спросить.
Мне было отчаянно жаль Одетту и ее мужа, но я быстро пошла прочь от их дома, желая оказаться как можно дальше от отчаяния, пропитавшего это место подобно болезни. С каждым шагом и каждым глотком свежего морского воздуха я чувствовала, как остатки влажной и затхлой атмосферы покидают мои легкие.
Я еще не была готова вернуться в поместье Грейлок, поэтому направилась в магазинчик Ганта. Я собиралась купить кружку горячего кофеина, надеясь придать немного тепла конечностям и прогнать лед, осевший в костях. Мне было нужно время, чтобы переварить все, что я узнала из рассказа Одетты. Что все это значит и как много из услышанного мной – правда?
Я расположилась в укромной кабинке в дальнем конце зала и принялась за напиток. Теперь я начала понимать, как мало я знала на самом деле и как много еще осталось пробелов в истории жизни полковника Грейлок.
Могла ли полковник быть убита?
Если да, то кем и почему?
Какие ужасы таились в монографии, заставившей Монтегю Родса нанести себе столь ужасные увечья? Какую опасность представляло для меня само пребывание здесь? И, что самое важное, смогу ли я вынести то, чего не вынес он?
Это были вопросы, на которые у меня не было ответа с моим текущим уровнем осведомленности. Я сделала глоток из чашки и полезла в карман туники, чтобы вытащить журнал и понадеяться на новые озарения. Я листала его страницы, пока не наткнулась на рваные края двух вырванных страниц.
Развернув бумагу, которую дала мне Одетта, я положила ее рядом с оборванными краями в журнале.
Их края идеально совпадали, однозначно определяя происхождение преданных мне страниц.
Бумага была в смятом состоянии с тех самых пор, как ее вырвали, на ней виднелись засохшие пятна крови. Я представила себе, как Одетта, скомкав листок, стоит перед камином в раздумьях, не бросить ли его в огонь. Я удивлялась, почему она этого не сделала, как удивлялась и тому, что она решила в итоге передать его мне.
Страница была заполнен повторяющимися наборами из шести цифр.
Почерк был мне знаком – безумное отражение поврежденной психики на бумаге. Как и более поздние записи в дневнике, эти тоже трудно было прочесть, но учитывая обстоятельства, в которых эти цифры были записаны, было чудом, как что-то можно было разобрать. Что такого важного могло скрываться в этих цифрах, что последние остатки здравого смысла, которыми обладал старик, заставили его записать их после того как он вырезал стеклянным кинжалом оба глаза?
Несколько часов я смотрела на них, желая, чтобы они открыли мне свое значение. Проведя пальцем по бумаге, я ощутила грубую текстуру спрессованных волокон, рельефные линии высохших чернил.
Была ли в этих числах последовательность или какой-нибудь порядок?
Была ли посл…
И тут я поняла.
После разговора с Одеттой и того, как я увидела, что стало с ее мужем, у меня не было особого желания возвращаться в поместье Грейлок. Но надежда на то, что мои подозрения подтвердятся, была слишком велика, и я не могла ей противиться.
Солнце уже давно перевалило за зенит, но я не чувствовала его тепла. С океана пришел сильный шторм.
Бушующие пенные волны, разбиваясь об изгибы кратера, повисали в воздухе взвесью из мельчайших капель морской воды. Из-за этого тумана мне казалось, что мои глаза застилают слезы. Поднимаясь в гору, я бросила взгляд на море – было ясно, что шторм, который уже давно маячил на горизонте, теперь был готов выплеснуть всю свою ярость. И хотя стояла только середина дня, небо было свинцово серым, а с океана в сторону берега неслись черные грозовые облака.
Я оглянулась на храм на противоположном мысе. Его одинокий шпиль резко выделялся на фоне облаков. Теперь, когда я знала правду о его плачевном состоянии, было невозможно не ощутить, что свет Императора покинул Вансен Фоллс.
– Император защищает, – прошептала я, приближаясь к поместью, но воспоминание о разрушенном храме заставило мои слова прозвучать глухо и бессмысленно. В окнах поместья не было света, все они были черны, как пустота космоса.
Стараясь шуметь как можно меньше и не привлекать к себе внимание, я, как вор, прокралась в поместье. Я надеялась, что меня никто не потревожит, и я без помех смогу проверить свою теорию. Над головой прогремел раскат грома, приближающаяся буря словно подгоняла меня.
Дом казался покинутым, что меня вполне устраивало. Я начала подниматься по лестнице в библиотеку. Внезапно по окну забарабанили капли дождя. Снаружи, разбиваясь о выступающие карнизы дома, свистел и завывал ветер.
В доме царил полумрак. Свет не горел, но я знала дорогу достаточно хорошо, чтобы мне хватило того тусклого дневного света, что пробивался сквозь залитые дождем окна. Я быстро направилась к красным дверям библиотеки полковника. Остановившись у двери, я напрягла слух, но не услышала ничего кроме скрипа бревен старого дома и дребезжания черепицы на крыше под ударами дождя. Убедившись, что библиотека пуста, я вошла и закрыла за собой дверь.
Снова прогремел гром. На этот раз громче.
Вспышка молнии осветила официальный портрет полковника и оружие под ним.
Сделав над собой усилие, я подавила нарастающее нетерпение, судорожно вздохнула и развернула бумагу, полученную от Одетты.
1, 6, 15, 28, 45, 61.
За время, проведенное в библиотеке, я прекрасно узнала ее планировку и без промедления направилась к полке, помеченной керамическим диском с цифрой 1.
Я приложила к нему кончик пальца и ощутила, что он слегка подался под моим нажатием. Глубоко вдохнув, я надавила на диск. Когда раздался тихий щелчок, напоминающий звук открывающегося замка, мое сердце радостно застучало в груди. Переходя от полки к полке, я по очереди находила каждую цифру и нажимала на диск. И каждый раз я слышала щелкающий звук поворачивающегося ключа.
Когда я остановилась перед последней полкой, от волнения у меня закружилась голова.
Несмотря на все, что я узнала, несмотря на растущее чувство, что я стою на пороге чего-то, что едва могу понять, я не могла сдержать волнующее, пьянящее чувство азарта.
Нажав на диск с номером 61, я стала ждать.
Долгие секунды ничего не происходило. Все, что я слышала – это вой усиливающегося ветра снаружи поместья. Но затем до меня донеслись дребезжащие звуки работы сложного механизма, занимающего какое-то предопределенное положение.
Я обернулась и увидела, как часть пола отходит назад, открывая каменные ступени, ведущие вниз, в темноту. Вспышка молнии осветила короткую лестничную клетку. Мускусный аромат огнецветов поднимался снизу, и у меня создалось впечатление, что там скрыто огромное пространство.
Я нашла то, что искала, но, тем не менее, все еще колебалась.
У меня пересохло во рту. Внезапно я поняла, что не хочу знать, что находится внизу.
Не здесь ли полковник Грейлок хранила свою монографию?
Не слишком ли это, хранить одну единственную книгу, пусть даже такую необычную, в настолько тщательно замаскированной секретной комнате?
Что еще могла скрывать полковник там, внизу? Что там говорила Одетта?
То, что она привезла с собой...
Но я зашла слишком далеко, чтобы теперь повернуть назад! Поэтому неуверенными шагами, каждый из которых казался мне последним, я двинулась вниз – в темноту.