В общем, я жила в своем персональном маленьком аду и понятия не имела, как из него выбраться. При этом все мои знакомые и друзья, кроме, пожалуй, Насти, не подозревали, что творится у меня в душе, и, судя по всему, считали меня гордой и самолюбивой девчонкой с воображаемой короной на голове. Но стоило мне познакомиться с Сашей, как мой взгляд на мир изменился, а мои былые комплексы и страхи растаяли без следа…
Мы познакомились в бассейне. Разумеется, я раньше встречала Сашу и знала, кто он такой, ведь мы с ним учились в одной школе. Но в тот памятный день я будто бы увидела его как в первый раз, когда он подплыл ко мне в своей дурацкой желтой шапочке и бесхитростно заявил, что я похожа на ангела. И в точности как моя мама много лет назад, я сразу же и безоговорочно купилась на эти слова. Видимо, мама передала мне ген, который отвечает за особую реакцию на слово «ангел». В тот момент на мне не было и грамма косметики, а волосы я туго затянула в узел и надежно спрятала под круглой резиновой шапочкой, делающей меня похожей скорее на пингвина, нежели на ангела.
Впоследствии Саша не раз говорил мне, что я необыкновенно красива. Иногда он брал меня за подбородок, с нежностью смотрел в лицо и с улыбкой шептал: «Ты – лучшая». Он постоянно меня фотографировал, а потом выкладывал наиболее удачные снимки в «Инстаграм» с тегом: «#моятанечка».
Как-то раз один мой знакомый фотограф из модельного агентства организовал для нас с Сашей фотосессию. Съемки проходили теплым сентябрьским вечером на заброшенных проржавевших железнодорожных путях. Фотографу даже не пришлось использовать специальные «атмосферные» фильтры: закатное осеннее солнце и без того покрыло весь окружающий пейзаж сепией и позолотило наши волосы, лица и одежду. Мы с Сашей лежали обнявшись прямо на рельсах, среди густо разросшегося чертополоха, а фотограф с камерой мирно гудел над нами, будто шмель. Помню, мы перепачкались мазутом с ног до головы, принимая постановочные позы в окружении груд мусора и железного хлама, да еще и промерзли до костей, валяясь на земле. Но оно того стоило, потому что снимки получились шикарные. Ни одна из наших предыдущих совместных фотографий не собирала столько лайков в рекордно короткие сроки. Все знакомые отписались в соцсетях, что мы с Сашей – самая красивая пара. Я наконец-то обрела уверенность в себе: перестала бояться выходить на улицу без макияжа и выбросила увесистый мешок с косметикой в мусорный бак. А еще записала коротенький видеоответ бьюти-блогерам на YouTube, где от всей души посоветовала девочкам не заниматься ерундой, пытаясь спрятать свою индивидуальность под тоннами косметики, потому что всегда найдется молодой человек, в чьих глазах они будут прекрасны безо всяких хитростей и уловок.
Но теперь, после того как меня сбила машина и я стала безнадежным инвалидом, выяснилось, что всё не так просто. Отличное здоровье искупает многие недостатки, а болезнь, наоборот, может перечеркнуть все достоинства. Больной человек – это всегда тяжкая обуза, каким бы прекрасным он ни был. Всё равно что отличный кожаный чемодан без ручки. Или красивый светильник без лампы. Толку-то ото всех моих личных качеств и приятного лица, если я неполноценна физически и даже шнурки сама себе не завяжу! Кому захочется обременять себя отношениями с беспомощным человеком, которого всё время придется поджидать, подталкивать вперед, порою тащить на себе, терпеть и время от времени утешать и убеждать, что он ничуть не хуже других, зная, что это неправда! Не каждому по силам этот груз. И уж точно подобное испытание не для тех, кто привык жить не заморачиваясь. Разве можно требовать от окружающих жертвовать собой ради инвалида? Наверное, нельзя. Но это значит, что я обречена на одиночество и никогда не смогу выбирать себе друзей. Отныне круг моего общения будет ограничен моими измотанными, подавленными горем родителями, а если захочется пообщаться с кем-нибудь еще, придется искать друзей по несчастью среди таких же инвалидов, как я. И любви в моей жизни больше не будет… Таких, как я, не любят, а жалеют. А я всегда считала, что жалость унижает любовь. Что за будущее меня ждет! Зачем мне жить?
…Саша, ты видишь, я всё понимаю. Я не требую от тебя ни сочувствия, ни любви. Приходи хотя бы просто попрощаться со мной! Мы в последний раз посмотрим друг другу в глаза, в последний раз подержимся за руки… Не бойся, я не буду лить слезы и уговаривать тебя остаться! Мы расстанемся благородно и красиво, как в лучших романах, без неловких объяснений и глупых ссор. Ты будешь в своем лучшем пиджаке и в шляпе-котелке, а я надену модные очки и кофточку от Ванессы Монторо. Тебе ведь важно, чтобы всё было красиво, правда? Мне тоже это важно, мой глупенький тщеславный мальчик, потому что я хочу навсегда сохранить в своем сердце нашу последнюю встречу! И я так же сильно не желаю встречать тебя, сидя в памперсах, с беспомощным убогим видом, как ты не желаешь краснеть передо мной и оправдывать собственную трусость!
День 8
Воскресным утром я проснулась глубоко успокоенной и смирившейся. Возможно, свою роль сыграл обезболивающий укол и принятое на ночь снотворное. Как бы там ни было, спала я крепко и без сновидений, а когда проснулась, впервые за всё время моего пребывания в больнице ощутила голод и желание съесть что-нибудь вкусное, например блинчик с «Нутеллой».
Мама сидела на жестком, неудобном стуле около моей постели и, привалившись спиной к стене, крепко спала с открытым ртом. Я посмотрела на ее бледное опухшее лицо, растрепанные короткие волосы, помятую зеленую блузку с нелепыми ярко-алыми тюльпанами, и мне стало ее ужасно жалко…
Наши с мамой отношения мало отличались от взаимоотношений надоедливой и беспокойной служанки и ее порой взбалмошной и деспотичной малолетней госпожи. Мама относилась ко мне с робким обожанием и прибегала к собственному родительскому авторитету только в самых крайних случаях. Несмотря на внешность прожженной работницы общепита и крикливую «базарную» манеру общения, мама в сущности была наивным и трогательным ребенком с нежной и ранимой душой. Она легко обижалась на пустяки и совершенно не держала удар в трудных ситуациях.
Со мной – своей любимой и единственной дочерью – она обращаться не умела. Пока я была совсем маленькой, перед мамой стояла одна-единственная задача – накормить меня повкуснее. Когда я подросла и начала увлекаться непонятными ей вещами, она прониклась ко мне уважением, доходящим до испуга, и взялась добровольно прислуживать мне. Вечно заискивала предо мной и стремилась предупредить любое мое желание. Горячо и навязчиво нахваливала меня любому, кто готов был ее выслушать: коллегам, соседям, друзьям. Смотрела мне в рот, вникала во все мои интересы, заучивала наизусть мои легко меняющиеся вкусы и предпочтения. Она не понимала меня, но любила всем сердцем и, по ее собственному признанию, больше всего на свете боялась меня потерять. «Ты – единственное, что у меня осталось хорошего в этой поганой жизни!» – часто восклицала она.
А меня к шестнадцати годам уже начинало раздражать ее настороженное и тревожное внимание к моей персоне, ее чрезмерная забота и неуклюжие попытки приобщиться к придуманному мной миру, куда я не хотела ее пускать. И хоть я никогда и не захлопывала перед ней дверь, войти ко мне без спроса мама всё же не могла: нетерпеливо топталась на пороге, с любопытством и смущением заглядывая в дверной проем, и смиренно ожидала приглашения. А я, зная, что она стоит там и ждет, игнорировала ее с хладнокровием, достойным лучшего применения.
А теперь, став инвалидом, я с ужасом поняла, что, кроме мамы, я, пожалуй, никому и не нужна. Что именно мама, которой я так жестоко пренебрегала всю мою жизнь и которую никогда не брала в расчет и не воспринимала всерьез, оказалась единственным человеком, готовым любить меня вечно, и в горе, и в радости, и в здравии, и в болезни. Мамина непритворная любовь изо дня в день защищала меня и согревала своим теплом, а я ничего этого не замечала и не желала замечать. Я была слишком занята куда более важным делом – размещением фоточек в соцсетях для посторонних людей, которым по большому счету было наплевать на меня и мои проблемы. А я по необъяснимой глупости хотела понравиться этим людям. Их мнение казалось мне важным и ценным. Не то что мнение моей смешной толстой мамы в безвкусной зеленой блузке с красными тюльпанами!..
– Танюшка, чего же ты меня не будишь?! – воскликнула мама тоненьким спросонья голоском. – Я же всё на свете проспала! Сегодня к тебе гости приедут, надо подготовиться! Наряды я тебе до сих пор не привезла!
– Мама, я передумала насчет кофточки, – перебила я. – Привези мне лучше чистую пижаму и очки.
– С диоптриями или побаловаться? – уточнила мама.
– Для чтения, – слегка улыбнувшись, ответила я.
– Поняла, – кивнула мама. – Всё привезу, Танюшка, не волнуйся! А почему ты передумала наряжаться? Давай нарядимся! Всем смертям назло!
Мне хотелось ее порадовать, и я тихо сказала:
– Давай.
– Приоденем тебя, будто куколку! – воодушевилась мама. – Свету пригласим! Пусть уложит тебе волосы поинтереснее! Можно и маникюр сделать по такому случаю! Помнишь, у тебя была знакомая девочка-маникюрша?
– Не надо маникюра, – охладила я ее пыл. – И Свету не надо. Я завяжу волосы лентой. Что тебе доктор сказал обо мне? Садиться уже можно?
– Нельзя, – категорично заявила мама. – Пока только лежать. Ходить ты не будешь… То есть, я хотела сказать, какое-то время не будешь. Может, год или два. А там… Кто знает? Изобретут что-нибудь и поставят на ноги! А сейчас, если хочешь, позовем медсестру, она тебя уложит поудобнее. Подушечку тебе под голову подоткнет. А то я боюсь тебя трогать, Танюшка! Вдруг больно сделаю.
А потом мама уехала, но довольно быстро вернулась с полным саквояжем вещей в одной руке и с утюжком для выпрямления волос – в другой. Через каких-то полчаса, когда мне позвонила Настя и сообщила, что ребята подъедут с минуты на минуту, я, по словам мамы, готова была принять не только их, но и самого принца Уэльского, вздумай он меня навестить.