Владимир РЕЦЕПТЕР
МОНОЛОГ СТАРОГО АКТЕРА
Рисунки В. УБОРЕВИЧА-БОРОВСКОГО
Библиотека Крокодила, 1988.
Дружеский шарж В. МОЧАЛОВА
Поэт, — он тосковал о сцене, артист — о письменном столе; и жизнь провел в кругу сомнений о том и этом ремесле. Был одинок среди собратий, не знал, с какой шагнуть ноги… Плодом сомнительных занятий, читатель, не пренебреги.* * *
М. Розовскому
Мы, актеры, — что кони:
повезет — повезем!
А заменят в прогоне —
мы железку грызем.
Ждем забега, как манны,
и — покуда без дел —
наши взоры туманны,
словно жизни предел.
Что набитое брюхо,
раз недвижна земля?
Там и празднество духа,
где берут в шенкеля!
Пусть наездникам прибыль,
нам — цветочный венец!..
Застоявшимся — гибель.
Запаленным — конец.
Ваша правда, коллега,
мы живем в табуне.
Наша жизнь — для забега
при хлысте и ремне!
Мы, актеры, — что кони,—
грузовым не чета!..
Сахарок на ладони,
и аллюр три креста!..
* * *
— Ну что тебе сказать, мой юный друг…
Вообрази, что мы нашли удачу:
Ты принят, и прошел учебный круг,
и вышел к нашей братии в придачу…
Ты стал актером… Но…
Представим!.. Ты
не гений… И не чудо красоты…
С высокими надеждами, а может,
и с молодой беременной женой…
А что?.. Любовь тебя не потревожит?..
Ну, хорошо. Допустим, мой родной…
Так вот… Ты принят в Захованский ТЮЗ
на сто рублей. На сто ролей звериных…
Грибных… И пионерских… Вот твой груз.
И так— всю жизнь на ножках журавлиных…
Осилишь?..
Ну, ступай.
* * *
…Театр — поле вечного сраженья,
где смерть — не остановка, не предел,
где неизбежно жертвоприношенье
и каждый отдал все, что он имел.
Здесь жизнь горька и безрассудна трата,
а цель и средства скачут в чехарду;
здесь каждый выход не сулит возврата,
и плата назначается в аду.
И даже те счастливцы и кумиры,
которые сегодня правят бал,
надев свои тиары и порфиры,
не ведают, что подошел финал.
Но свято место не бывает пусто,
вновь игроки надеются на фарт,
у фонарей опять пестро и густо,
в другой игре горит другой азарт;
и мотыльки летят к актерской школе,
и вспыхивают угольки в золе.
Что эта жизнь? Короткие гастроли
на медленно кружащейся земле…
* * *
Один сказал:
«Мне жаль чтецов.
Их безупречных голосов… Да, жаль!
И юных, и матерых,
когда они слова жуют,
когда они стихи везут
в туман
на бархатных рессорах…»
Другой сказал:
«Не говори!
Они вскрывают изнутри
все волшебство стихотворенья…
И собирают полный зал,
чтобы поэт, как мир звучал,
и в этом их предназначенье».
Один сказал:
«А простота?
Ведь непонятно ни черта!..
Ты растолкуй мне стих,
сумей-ка!..
А он напыжится в зобу,
воркует мне через губу,
и хочется подать копейку!..»
Другой сказал:
«Кто ж виноват?
Поэты воют и гудят.
Чтецы им в чем-то подражают.
Когда бы обнажилась суть,—
не вымолвить, не продохнуть…
Ее мелодии скрывают».
А я не ввязывался в спор,
как будто это мне в укор
сомненье слушателя гложет…
Поэт напишет, чтец прочтет,
а друг услышит, жизнь зачтет,
как бог пошлет,
как век поможет…
* * *
Дед с отцовской стороны
был работником торговым,
век к ревизии готовым.
Сам отглаживал штаны;
чистил свой пиджак в полоску,
славно сшитый, но до лоску
тертый (не на рукавах:
нарукавники в портфеле
почему-то не старели);
галстук повышал в правах.
Жесткой щеточкой усы
над губой его торчали;
а карманные часы
громче башенных стучали…
и приказчиком служил
до семнадцатого года.
Двух супружниц пережил,
но взяла свое природа —
вновь женился. С этих пор
приобрел он шаг степенный
и расческой довоенной
все охаживал пробор.
Дед привычек не менял:
летом нашивал кальсоны
и машинкой сбереженной
дома гильзы набивал,
помещая в портсигар
папиросы, экономя:
нет, «Казбек» — семье в прогар…
Что еще случалось в доме?..
Вот. Примерно в месяц раз
с вороватым видом деда
уходил от всех от нас,
от себя-товароведа
в уголок двора, за стол
и, расплывшись, как младенец,
составлял из трех коленец
милой флейты черный ствол.
Как он веки прикрывал,
изменяя вечным счетам!
Чьи он тени вызывал
и о чем мечтал по нотам?..
* * *
Поднимем занавес, пускай они войдут,
пускай осмотрят закулисье;
представят, может быть, как мы искали тут
медвежье, волчье, птичье, лисье;
как человечного на все хватало нам
и возраст не имел значенья;
как режиссер в угоду временам
менял свое благоволенье.
Пускай надышатся тем, что пьянило нас,
и вслушиваются в пыльный шорох.
Никто не станет им навязывать рассказ
о наших черных коридорах…
А мы под занавес уйдем в последний ряд
и там застрянем до финала.
Пусть наши зрители о нас поговорят,
как будто нас уже не стало…
СТАРЫЙ АКТЕР
Скребницей чистил он коня,
А сам ворчал, сердясь не в меру…
Было чистое дело — актер:
«трагик», «фат», «инженю» и «субретка»…
Черт-те что накрутили с тех пор!
Гамлет — туп, что твоя табуретка!
Был «любовник», и дело с концом!..
Дельный — так со своим гардеробом…
Наш выходит с бездетным лицом,
Фердинанда играет холопом!..
«Резонеры» пошли нарасхват,
всех «героев» дают «резонерам».
«Неврастеники» — те норовят
поступить в кумовья к режиссерам.
Все — к трибунам! Всем — вынь да положь
современные, видишь ли, роли!..
Что ж ты, юноша пламенный, врешь?
Мало в детстве за враки пороли?
А который «властителем дум»
назначается в местной печати —
тать в нощи! Узколоб и угрюм!
Кто о чем — он всегда об оплате!..
И способные, право же, есть,
я заметил два-три бриллианта,
да у них щепетильность и честь,
а при этом не вытащишь фанта!..
Было чистое дело — актер,
было чистое дело по праву…
Черт-те что накрутили с тех пор!
Полюбуйтесь на эту ораву!..
* * *
Видишь, ряженый мишка в платочке,
заскучавший цыганский медведь,
вот он я на короткой цепочке,
где — вприсядку, а где — зареветь…
Эта ярмарка кажется бредом,
этот хохот пугает меня,
отчего ж я вожатому предан
на исходе работы и дня?..
Оттого ли, что угол укромен?
Оттого ли, что лес незнаком?
Оттого ль, что вожак вероломен
и на праздник одарит медком?..
* * *
Здравствуй, шустрила!.. Куда ты спешишь?
Чем же опять озабочен?
Бегаешь, рвешь… Только фига да шишь
густо растут у обочин.
Угомонись и не бойся себя,
что ты все ищешь да роешь?
Может быть, в праздные трубы
нужную дверь приоткроешь…
* * *
Красавец, попирая сцену,
так держится, что за версту
понятно всем, какую цену
назначил он за красоту.
* * *
Все гордость, фырканье, кривлянье,
как будто не отходит грим.
Не надоело козырянье
дешевым рангом приписным?
Мой бедный! Таинство натуры
поняв, времен не обвиню,
все эти позы и фигуры —
старинный комплекс «парвеню»…
* * *
Его количество
не прочит качества,
а сквозь «язычество»
маячит ячество.
* * *
Актер уходит из актеров,
из бедняков, из прожектеров,