– Ничего. Мы это переживем. Давайте быстрее, нас ждут.
Кто ждет, где ждет, зачем ждет?.. Пусть думает. Лучше думать, чем упираться.
Протащить пленника до самого микроавтобуса. Втолкнуть в салон. Накинуть на руки «браслеты», пристегнуть их к сиденью. На голову натянуть черный плотный мешок. Чтобы по сторонам не глазел. И чтобы страшно стало.
Где там «Семен Михайлович»?
Идет не спеша… Точно вспомнил, кто он такой был. Вернее, есть. За ним «телохранители». Которые свое отыграли. Которым домой пора.
Сел. Спокойный, но бледный. Ручкой на прощание махнул. Молодец, вошел в образ! В свой.
Поехали. Мимо колонны замерших на дороге джипов. Дать им условный знак, мигнув три раза дальним светом. Всё, ребята. Спасибо вам. «Съемки» закончены. Можете номера перекручивать.
Притормозить, пропуская микроавтобус с «телохранителями», которых в условленном месте «частник» ждет, чтобы в аэропорт на регистрацию отвезти. Которая уже началась. Этих через два часа в стране уже не будет.
Внешний КПП. Проезжаем мимо, через полкилометра сворачиваем на грейдер, а потом в лес на еле заметную, разбитую, но проходимую грунтовку, которую загодя проверить и промерить пришлось, а кое-где и жердин в лужи набросать. Через триста метров развилка.
Теперь – направо. Еще раз направо. И полтора километра прямо. До поляны, где стоит еще один приготовленный и заправленный под завязку микроавтобус. На котором дальше ехать.
Вот он. Новенький, чтобы, не дай бог, не заглохнуть, но специально пошорканный, поцарапанный и слегка побитый, чтобы в глаза не бросаться.
– Выходи!
Ткнуть «арестанта» в бок, побольше страха нагоняя. Потому что это очень неуютно: идти куда-то, не видя – куда, не понимая – зачем и слыша только приказы и окрики. А ну как тебя на распыл пускать ведут?
– Стоять! Теперь шагай!
Толкнуть в салон. Специально грубо, подгоняя под зад ботинком. Встряхнуть за шиворот. Бросить на сиденье. Сказать многозначительно, на «ты»:
– Наворотил ты дел, всемером не разгрести!
Поехали. Не очень далеко, но очень запутанно. В заранее арендованный коттедж среди леса, с дальними, так что не увидеть, соседями, с подземным гаражом и добротным подвалом. Нырнули вниз. Сзади, прогрохотав, опустились ворота.
Кажется, прибыли.
Хороший домик – запоры надежные, заборчик под три метра, видеонаблюдение по периметру. Видно, его под себя какой-то бандит строил. Да не уберегся, коли его теперь в аренду сдают.
– Выходи!
Выдернуть из машины арестанта. Ткнуть кулаком в бок, готовя к допросу. Поймать на себе напряженный взгляд «Первого». Ну, понятно, он того «арестанта» знает, хотя, может быть, не близко, но видел, общался с ним, когда тот папочки подносил.
– Семен Михайлович, вы пока идите, а я здесь задержусь.
Покосился на человека с мешком. Кивнул. Пошел.
Это хорошо, это правильно. Негоже гражданским лицам при «горячих» допросах присутствовать. Даже если они «Первые». Или именно поэтому. «Горячий» допрос изнеженные души сильно обжечь может.
Хлопнула дверца. Тишина. Человек с мешком замер, дышит напряженно. Ждет. Ножки поджаты, пальцы в кулак – страшно. Сейчас еще страшнее будет. Надо только в образ войти. И в предполагаемые обстоятельства. А предполагать надо, что мало пленнику не покажется. Ему – предполагать надо! Для этого немного поинтриговать – потоптаться, погреметь железом. Застежку кобуры поскрести, пистолет достать, обойму выдернуть, обратно вогнать, затворчик передернуть.
Это звуки характерные, узнаваемые, которые настраивают «клиента» на нужный лад.
Пусть прислушивается, пусть шумы ловит, предположения строит. Пусть в тему входит. Воображение, оно страшнее любого пыточного инструмента будет, если ему волю дать.
Достать рацию. Произнести буднично, но многозначительно:
– Выставить по периметру усиленную охрану. К «Первому» трех человек из ближнего круга.
И приготовьте «уборщиков». Да!.. Не забудьте пару лопат в машину бросить и обязательно пленку подстелите. Зачем-зачем? Затем! Затем, что прошлый раз еле отмыли! Думаю, скоро…
Слышал? Для тебя ведь старался. Слышал-слышал, вон как башкой закрутил. Не понравилось про лопаты…
Пододвинуть с шумом стул. Сесть с грохотом. Резкие звуки, они не по ушам, по нервам бьют, особенно когда ничего не видишь. Рывком, не церемонясь, сдернуть с головы мешок, бросить под ноги.
Ну, здравствуй, что ли, дорогой… Потому что те джипы, «телохранители» импортные и бетонные блоки поперек дороги, по которой ОМОН мог приехать, в немалую копеечку обошлись. И всё ради тебя. Потому и «дорогой».
В лицо, в глаза сильная, с зеркальным рефлектором, лампа. Так, чтобы не видеть, кто рядом с ней. Хотя он уже видел. Пусть и сильно, почти до неузнаваемости, загримированное, но видел его лицо. Как и другие.
Правда, видеть – не значит запомнить. А запомнить – не факт, что не забыть. Когда в такой кутерьме и нервном напряжении. Тем более что все взоры и всё внимание были обращены на «Первого». Чем он тоже хорош. Как кинозвезда подле карманника, которого в тени кумира никто в упор не замечает, даже если он подряд десять кошельков срежет.
А видеозаписей визита нет. Утонул разбитый и разломанный жесткий диск в случайном болотце. Так что тут всё более-менее благополучно.
Ну что, поговорим? По душам. Или душу из тебя вон! Поди, дозрел «клиент»? Щурится, головой крутит, вслушивается, понять пытается. А мы его торопить не будем, мы помолчим. Потому что молчание напрягает больше разговоров. Если у тебя ни о чем не спрашивают, значит, всё знают. Или что-то уже решили. Или что-то задумали. Вряд ли хорошее. Раз молчат!
Вот и думай. Предполагай. Пугай сам себя. Нагоняй жути. Опускай свою самооценку. Видно, не очень ты нужен, раз тебя ни о чем не спрашивают.
Потянуть, потянуть паузу, как на мхатовской премьере, на нервах «зрителя» играя. Ну что, теперь пора? Пока не перегорел. Не собрался с мыслями. Сообщить так, невзначай, ленивым тоном:
– Тут такое дело… разговаривать мне с тобой некогда. И не о чем. Всё и так известно… Не понятно только, зачем всё это? Чем тебе… чем вам Президент не угодил?
– О чем вы? Я не понимаю. Если вы хотите мне что-то инкриминировать, то необходимо предоставить доказательства моего злого умысла, основанные на фактическом материале.
Ух ты, куда его понесло! Не туда понесло… Боится, трясется весь, как осиновый лист, но пытается напирать, подавлять, навязывать собеседнику свою волю. Потому что натура такая, потому что привык.
Ну нет, в дискуссии с ним мы вступать не будем. Дискуссии надо пресекать в самом начале. Причем самыми примитивными методами. Против которых у него не найдется аргументов.
– Ты чего-то попутал. Я же говорю: мне некогда с тобой разговоры болтать. В предложенном формате. Так что извини. Твой вопрос – мой ответ.
И тут же ударить несильно, но очень болезненно, по печени.
Замычал, закачался. Таких вот словоохотливых интеллектуалов надо через примитив ломать. Через боль и страх. Иначе допрос в симпозиум превратится с докладчиками и прениями сторон.
– Ну что, будем продолжать диалог в предложенном ключе? Твой вопрос, мой… удар?
Косится на кулак. Похоже, кончились умные разговоры. Начались по душам. Но надо усилить.
– На всякий случай – это не официальное следствие, поэтому жалоб прокурору ты написать не сможешь. И адвокатам пожаловаться. И приятелям своим позвонить. А в средствах я стесняться не буду. Считай, что ты «язык», которого я притащил с той стороны, и теперь мне надо допросить тебя, чтобы ты рассказал про всё, что знаешь. Или я тебе кишки на шомпол! Таковы сложившиеся не в твою пользу реалии… Кто состоит в заговоре?
Удар.
– Какие в нем твои функции?
Удар!
А теперь просто – удар. И еще один. Без вопросов. Расчетливые и очень болезненные. С кровью, ползущей по лицу и капающей на колени. Потому что кровь – это катализатор страха. С детства. Все мы воспитаны Голливудом, где кетчуп ведрами льется. Что это за «Бензопила-3», если там ни капли крови? А теперь по зубкам. По передним. Чтобы пару выбить. Чтобы солёненько во рту стало.
Удар!..
Теперь можно сплюнуть – как говорят стоматологи. Три зуба сплюнуть. На пол.
Ужас в глазах. Потому что на святое покусился. На импланты! Ну что, будем говорить или дальше ротовую полость санировать?.. Похоже, будем. И даже не пришлось пальцы ломать и ушки подрезать. Слаб оказался большой начальник. Не привык к боли и унижениям. Поплыл. Любой контрактник на его месте дольше бы продержался. А этому всего-то трех зубов хватило. Не те люди нами руководят – не бойцы.
– Давай, говори. Только не мямли, сплюнь кровь. И слова не глотай. Потому что видео пишется.
Затараторил, глазки выпучивая:
– Я не знаю всех. Я только своего патрона. Он мне велел… Я не хотел… Честное слово! Я был против!.. Но я не мог!..
– Не части! Рассказывай всё, что знаешь. По порядку…
Хотя не так уж и много знает, хоть и близок к верхам.
А кто тогда – всё? Кто-то должен быть, кто всё это придумывал и в подробностях разрабатывал. Потому что не начальники – нет, те могли только сформулировать заказ, не вдаваясь в частности. Не умеют они сами работать, только – командовать. Значит, должен быть кто-то из мелких исполнителей, который прорабатывал детали.
– Кто всё это придумал?
Молчание. Но очень нервное молчание. Значит, знает кто.
Ткнуть кулаком в лицо. В кровоточащую рану. Где есть еще целые зубы.
– Драматург!
Это уже интереснее.
– Какой драматург?
– Я не знаю его имени. Все называют его Драматург. Его патрон нашел, и тот всё придумал. Он очень умный, он всё рассчитал… Это он, не я.
Тогда вопрос на засыпку. Сверху, лопатой.
– Где его можно найти? Ты знаешь?
– Да. Он в частном доме живет. В Подмосковье.
– И ты можешь адрес назвать?..
Может! Вот как всё удачно сложилось. Потянулась ниточка… Только теперь надо, не откладывая, пока заговорщики не очухались, пока слух не пошел…