Дальше, дальше… Прислушаться к своим ощущениям, прийти в себя. Медленно, трудно выбираться из химического забытья. Щеке прохладно и шершаво. Значит, точно пол, причем либо земляной, либо бетонный. И запах…
Опять голоса. Но теперь более понятные. Несколько… Много голосов.
Черт, как затекла нога. Но шевелиться нельзя, не стоит. Нужно продолжать оставаться без сознания, чтобы выгадать время.
Опять бубнят… Про что?
– Что-то он… Не очухивается… Не перестарались?..
– Да нормально… Скоро…
Это про него. Про кого еще?.. Ждут. Значит, скоро действие «лекарства» должно закончиться. И начнется?.. Что начнется? Допрос, что еще? Мягкий или жесткий – это уже детали. Но готовиться надо к худшему. К самому.
Кто-то подошел. Толкнул ногой.
Не реагировать, не показывать, что в сознании, быть – телом. Кулем. Надо выгадывать минуты, потому что с каждой из них уходит, выветривается «химия», проясняется сознание.
Голоса. Надо попытаться их различать. Вот этот – басовитый… И тот – с хрипотцой… Сколько их?.. Четыре минимум. Четыре голоса – четыре человека. Четыре – не мало…
Опять пинок.
– Надо воды принести. Крикни там…
Если «там», значит, они изолированы. От чего?.. Лязг. Металлический. Дверь?
Крик:
– Ведро воды притащи. Одна нога здесь, другая там! Шнуром.
Точно, дверь. За ней человек – охранник или часовой. С ним на «ты», значит, мелкая сошка, может, даже срочник. Хотя вероятнее – контрактник. Срочника в такие дела втягивать не будут, он завтра на дембель уйдет и трепаться начнет.
Контрактник. Ну или просто служка на побегушках. Сейчас принесет ведро. И придется прийти в себя. До этого надо успеть…
Чуть разлепить веки. Увидеть сквозь пелену ботинки. Близкие. И там дальше еще. Больше ничего, потому что «мордой в пол».
Нога… Надо шевелить пальцами, чтобы наладить кровоснабжение, чтобы «заморозка» ушла.
Лязг.
– Принес? Плесни на него.
Поток ледяной воды. В лицо. Надо, придется реагировать. Шевельнуться, вздохнуть, чуть повернуться. Расчетливо, чтобы получить обзор. Приоткрыть глаза. Зашарить ими безумно и бездумно, на самом деле внимательно осматриваясь.
Люди. В гражданке. Кто такие? Отсмотреть каждого, вскользь, но внимательно, попытаться вспомнить, понять. Знакомые лица. Очень. Вот этот, кажется, Семушкин… Да, точно он. Только не в камуфляже, а в пиджачке и джинсах. Опасный тип. Потому, что хорошо играл, очень хорошо играл контрактника. Прямо как народный артист. Нет, лучше. Народный артист сфальшивил бы, передавил, красоваться начал, выпячивая свой талант. А этот был органичен, был убедителен.
Что-то говорит:
– Тащи еще воды. И тряпку какую-нибудь, подтереть.
Тон приказной. Здесь он совсем другой – спокойный, глаза умные, и никаких таких дурацких речей. И судя по отношению, по взглядам, он здесь не рядовой боец, если не главный, то точно не из последних. С ним надо ухо держать востро – непростой парень. Сильно непростой!
Другой… Капитан. Тот, что за купюрой тянулся. Здесь он с Семушкиным разговаривает уважительно, если не сказать заискивающе. В глаза заглядывает. Кивает. Приказы его дублирует.
– Ну чего стоишь, тащи тряпку!
Такая иерархия. Такая субординация. Как всё интересно меняется, когда прежние роли отыграны.
Что остальные?.. Да похоже, они все оттуда. Вон те двое – офицеры, курившие подле машины. Тот – еще один «солдат», который жезлом махал. То есть все, что были в непосредственной близости. Остальные, которые на заднем плане, – массовка. Они были далеко и ничего рассмотреть не могли.
Серьезная команда. Профессиональная. Чья? Надо подумать. Пока есть несколько минут. До второго ведра. Чьи они нукеры? Заговорщиков?.. Но зачем? Чтобы понять, кто стоит за Президентом, кто ему плечо подставил? Может быть. Эта информация им не помешает. Вернее, нужна позарез. Потому что ничего еще не кончено, они еще могут сопротивляться, хотя бы ради сохранения шкуры. Для чего должны понимать, кто поддержал «Первого». Кто играет на его стороне. Они? Наверное. Почти наверняка. А если не они, то кто еще? Пожалуй, только один человек, только «Первый». Хотя не понятно, для чего? Разобраться с Организацией, для чего вытрясти из ее работника всю, какую он знает, информацию? Не исключено… Потому что ничего не исключено! Многое будет ясно по вопросам. Которые прозвучат. Обязательно прозвучат! Иначе бы его сюда не приволокли, еще там прихлопнули или где-нибудь по дороге. Раз ему сохранили жизнь, значит, он нужен. И значит, жизнь эта его будет мучительной и… недолгой. Надо собраться. Надо приготовиться.
Лязг двери. Вода в лицо.
Всё, дальше валяться бессмысленно. В голове, спасибо за душ, прояснилось окончательно. Если валяться дальше, они начнут более жесткими методами в сознание возвращать.
Открыть глаза. Уже более осмысленно.
Склонившиеся головы. Голоса.
– Ну, здравствуй, что ли… Не знаю, как тебя звать. Не скажешь?
Не спешить отвечать. В себя приходить. И смотреть, смотреть…
– Чего молчишь? Как звать тебя?
Легкий удар по корпусу. Для острастки. В качестве демонстрации намерений.
Вздрогнуть, поморщиться, хотя не так уж и больно. Ответить:
– Ну пусть будет Федор.
– Ну, Федор так Федор. Как скажешь. Ответь, Федор, откуда ты взялся? Такой.
Какой такой? Что они знают? А что нет? Могли они свести информацию с камер слежения в полицейском участке и эту? Правда, там, в участке он в объективы не лез, всегда лицо прикрывал. И грим… Разные у него были лица здесь и там. Где он еще мог засветиться? В доме, где содержался Драматург? Но там все диски изъяты. Вряд ли они устанавливали дополнительные скрытые камеры. Зачем? Они же никого не ждали. Где еще он мог личиком мелькнуть?.. Вроде нигде. Потому что всегда был с чужим лицом, или в маске, или в шапочке. Вот только здесь. Здесь повязки на нем нет. Сняли. Здесь они могли рассмотреть его во всех подробностях.
– Так кто ты?
– Прохожий.
– И куда шел?
– Мимо.
Тупой разговор. Но им главное его разговорить, размять для главных вопросов. Потому, что самые трудные для допросов – это «молчуны». Тот, кто говорит, тот может проговориться.
Семушкин повернулся, что-то сказал негромко. Что-то про фотографа. И про дополнительный свет. А вот это плохо. Никуда не годно! Фотографа допускать сюда нельзя! Одно дело камеры наблюдения, где за мутью и полосами лица не разглядеть. И совсем другое – хорошая цифра. Добротную цифру можно запустить в программы опознавания и такого накрутить… Что делать? Потому что надо что-то делать. Надо! Он не фотомодель, чтобы позировать неизвестно кому. Точнее известно – кому. Ринуться в драку и… погибнуть? Один хрен – они его после отфоткают еще тепленького, еще до «маски смерти» и глазки, пока те не высохли, откроют. И будет он живее всех живых. Нет, не вариант. А что тогда? Что? Что может препятствовать съемке? Только отсутствие фотогеничности. Вот! Что они будут фотографировать, если фотографировать нечего?! Тогда надо пойти на обострение… Сыграть. Так, чтобы они ничего не заподозрили. Обвести всех злым взглядом.
– Вы зачем меня сюда? Падлы!
Глянули удивленно.
Кого выбрать? По логике – капитана. Который ударил.
– Зачем ты меня по горлу? Сволочь…
Вдруг резко кинуться к нему, дотянуться, ударить по лицу. Вскользь. И тут же получить инстинктивный ответ. Потому что когда тебя в морду, то и ты – в морду. Найти рожей кулак, отлететь от удара назад. По правильной траектории. Повернуться чуть, впечататься мордой в пол. И проехать физиономией по шершавому бетону, сдирая кожу.
Всё очень аргументированно. И понятно.
– Ты чего его?
– Да я не сильно. Так, толкнул чуток!
– Ни хрена чуток! Чуть не грохнул. Раньше времени.
Повернули, посмотрели. Да… полрожи в клочья! Кровь, царапины, лохмотья кожи. Может, раны и неглубокие, но очень эффектные. Ну, как такого фотографировать, когда лица не видать? Какое тут портфолио…
– Скажите, пусть перекись принесут!
Перекись – это плохо. Значит, бинтовать его не собираются. Значит, хотят промыть, припудрить и всё-таки фотосессию провести. Не удался фокус. Хотя время выгадал. Сразу кровь не остановится, на это и час уйти может… И теперь надо искать какой-то другой выход. Какой? Может быть, сбежать? Или умереть. Но желательно так – чтобы без следа. Чтобы уйти инкогнито. Как у них принято.
Осмотреться. Правильно осмотреться. Как учили. По сантиметрам, по часовой стрелке, замечая каждую мелочь.
Бетонный пол. Стена. Тоже бетонная. Бетон капитальный, такой не расковыряешь. Дальше, дальше…Окон нет. Совсем. Это плохо. Это может означать, что помещение расположено ниже уровня земли. Как проверить?..
Смотреть, внимательно смотреть. Вон угол, и там пятно. Какое? Плесень… А если плесень, то вряд ли это верхний этаж. И воздух… Тяжелый воздух. Вдохнуть. Выдохнуть. Прислушаться к ощущениям.
Спертый воздух с повышенной влажностью. Значит, точно подвал. Самый худший расклад! Окно, которого нет, – не выбить. Стену, которая могла быть из пеноблоков, – не проломить. Из коридора, если умудриться туда выбраться, выхода, дай бог, два. Все остальные помещения, куда можно было бы ввалиться, такие же бетонные мешки.
В любой тюрьме положение менее кислое, потому что там – ворота, окна, решетки, которые можно перепилить или выбить, одеяла и простыни, из которых можно скрутить веревку, крыши, по которым можно бежать. Там есть варианты, хотя и не простые. Здесь – нет. Здесь, скорее всего, единственный ход наверх, который охраняется. С помещением пока всё.
Теперь люди. Во что одеты? Что имеют при себе?
Вот этот… Пиджачок, но какой-то не очень симметричный. Одно плечо как-то чуть больше другого. Значит, в подмышке пистолет. Ну или как минимум кобура.
Вон тот, в камуфляже, с автоматом, с кобурой на боку, в «разгрузке». Прямо Рэмбо какой-то. Он что, с передовой? За каким в «разгрузке»-то? Или он в тыл к противнику собрался? Вот прямо теперь. Или «разгрузка» пустая? Для форса?.. Нет, кармашки оттопыриваются. Может, его с поста сняли? Или с караула, где он в полной выкладке?..