робки. А оно не случилось. И пробки не выбило! А это шанс. Это оружие! Хотя и очень странное.
Не выпуская провода, ткнуть его туда, где стоял капитан, где было его лицо. Только что, мгновенье назад. Толкнуть. И вдавить.
Искра! Но уже не между жилами провода, уже между ними и человеческим лицом. Двести двадцать вольт в лицо, в глаза – это еще тот удар. Возможно, даже смертельный.
Завалился капитан, упал, шмякнулся на пол. Минус один – точно!
Те, что рядом, еще, конечно, могут очухаться. Их бы добить, но теперь некогда. Теперь надо менять диспозицию! Это главное.
Тихими, но быстрыми бесшумными шагами сместиться в сторону. Присесть. И затихнуть, изготовившись к драке.
И все затихли. Теперь всё будет зависеть от инстинктов. Их. От правильных. Или неправильных.
Шорох. Кто-то тащит из кармана пистолет.
Неправильные реакции. Но понятные – в случае опасности хвататься за оружие. Подвели бойца рефлексы. Не пистолет, мобильник надо было тащить первым! Что тебе пистолет, куда ты палить из него собираешься? А так выдал себя звуком, шорохом одежды.
Быстро сместиться в его сторону. Вот он, рядом, дыхание его слышно. Заступить тихо за спину. Замереть. Ну, что будешь делать дальше?
Замер. Потому что сообразил, что стрелять некуда. Хотя и обрел, почувствовав в руке пистолет, уверенность. Ну как же, у него ствол, а у противника рожа расквашенная.
Главное – не дать ему выстрелить! Шум теперь не нужен.
Еще какие-то шевеления сзади. Близко. Если по звуку… Они тренировались… Примерно метр. Шуршит, скребет ногтями кобуру. Ай, как плохо!
Двое на полу приходят в себя. Еще один после электротравмы – этот вряд ли что сможет. Он оглушен. Или уже мертв. Самый опасный вот этот, впереди, буквально в нескольких сантиметрах. Дышит напряженно. Шумит как паровоз, обозначая себя, свою голову, свое лицо. Не учили вас, ребята, в темноте воевать. Нет, не учили!
Еще один позади, в метре. При оружии.
И тот, с автоматом, в «разгрузке», он чуть дальше и левее. Но этого пока в расчет можно не брать. Этот из автомата палить не станет, а пока мобильный нашарит… Потому что у него руки автоматом заняты, да еще «разгрузка» мешает.
Итого в остатке – двое. Самых опасных.
Теперь медленно, очень медленно, как подкрадывающийся богомол, как охотящийся питон, как на тех «слепых» тренировках, плавно, бесшумно, наползти, приблизиться. Хотя хочется одним прыжком. Но нельзя прыжком!
Тепло тела. Рядом он. Почти вплотную.
Дыхание. Замереть. Подвести под грудь руку.
Щелкнул предохранитель. А тот, сзади, еще копается. Значит, начинать с него. Пока он не успел. На одно мгновенье раньше.
Передний зашевелился. Поводит пистолетом в стороны. Соображает. Что – будешь стрелять?.. Нет, не будешь, потому что не знаешь куда. Потому что кругом твои друзья-приятели. Сейчас сообразит, полезет за мобильником.
Зашуршал. Полез.
Теперь приготовиться.
Этот… И тот, что позади… Тот, что позади, сопит. Но щелчка предохранителя пока не слышно. С ним проще.
Мобильник… Вот сейчас, сейчас… Приготовиться к свету, который ослепит на несколько мгновений. Но и их в том числе. Надо успеть увидеть, понять.
Зашуршали пальчики по корпусу мобилы. В правой руке пистолет, в левой телефон.
Свет! Мгновенно скосить глаза, увидеть того, который сзади. Да, вот он, меньше чем в метре, нет ошибки.
Резко и сильно ударить его каблуком в пах, чтобы он не успел… Потому что, когда такой удар, тебе не до предохранителя – ручками схватиться хочется. За ушибленное место. Потому что больно. Потому что инстинкты.
Ну что, не промахнулся? Нет, спасибо за подсветку.
А теперь тот, что спереди. Который ни черта понять не может и тычет пистолетом и экраном мобильника перед собой. Только там никого нет. Твой противник сзади, за твоей спиной. Хотя непонятно, как он там оказался!
Но сообразил, услышал, стал поворачиваться. Главное, чтобы не пальнул! Поэтому нельзя убивать, надо оружие блокировать.
Быстро и неожиданно ухватить его за руку, вывернуть ее, чтобы ствол уперся в грудь. Ему! Чтобы он не выстрелил. Потому что в себя стрелять не станет. Это инстинкты. И тут же ударить его другой рукой в висок. Костяшками пальцев. Проламывая кость. Как кувалдой ударить.
Шмяк!..
И одновременно на пистолете нащупать указательный палец, разогнуть его, толкнуть вперед, прижать палец к спусковой скобе, не дать нажать в последний момент на спусковой крючок уже мертвым, уже в агонии. Сломать палец о скобу, выворачивая фалангу наружу.
Короткий тихий хруст. Но ему уже всё равно. Ему уже не до пальца.
Всё!.. Метнуться к тому, к последнему, который в «разгрузке». По дороге пнуть в лицо заднего, который лапает низ живота, но может скоро прийти в себя и выстрелить, потому что при изготовленном к бою оружии, которое только с предохранителя снять. И тут же обрушиться на последнего боеспособного бойца, вырвать, выломать из рук автомат, толкнуть, впечатать затылком в стену. Чтобы наверняка.
Хруст. Что-то липкое по рукам. Но не до этого. Не до эстетики.
Пошарить по «разгрузке»… Вот он – карман! Тот самый! Отстегнуть клапан, сунуть внутрь пальцы. Есть! Она, родная! Кругленькая, рифленая, с рычажком на боку! Не киндер-сюрприз – нет. Хотя и сюрприз для кого-то.
Светит упавший на пол мобильный, отбрасывая на стены цветные тени. Пусть светит. Теперь всё равно. Теперь это даже на руку.
Кто-то зашевелился на полу. И кажется, даже оружие достал. Потому что шесть бойцов – это не шутка, это всерьез. Только поздно, ребятки, поздно. Теперь можете смотреть. Сколько угодно. Теперь не страшно. Вот он я. Во всей красе. С расквашенной мордой.
А вот моя рука. Левая.
А в ней, в кулаке, граната Ф-1.
А в правой какое-то кольцо. Точно не обручальное. А то самое. Которое из предохранительной чеки! Всё понятно? Или нужно объяснить? Чтобы дошло. До особо непонятливых.
Сказать негромко, но жестко, привычным им командным тоном:
– Лежать тихо! Граната. Всех разнесет! – Приподнять руку, показать гранату. И другую, с кольцом.
Всё понятно? Не дураки? Чай, в армии служили? Сообразите, что если теперь в того придурка выстрелить, или ткнуть ножом, или ударить, или просто обидеть, то гранатка может выпасть из его рук и покатиться по полу. И будет катиться шесть секунд. После чего…
Ну что, будем стрелять? Будем уходить вместе в шуме-гаме, вихре осколков?
Нет? Тогда: «Оружие на пол! Или я взорву всех к чертовой матери! Мне один хрен терять нечего!»
Услышали. Оценили. Поняли. Этому долбодону точно нечего терять. Он хоть так, хоть так – покойник. А им – есть что. У них семьи, дети, любовницы, гонорары…
Два пистолета легли на бетон.
– Толкните их сюда.
Пихнули ногой. Теперь подхватим мобильник, подсветим, осмотримся. Капитан – готов. Без признаков жизни. Неудачно ему провод попал. Ну или он к току чувствительным оказался.
Боец в «разгрузке» – тоже. Крепко в стену впечатался. Насмерть! Еще двое – не жильцы. Один – отходит. Другой жив, но он – третий. А третий – лишний.
Подойти к нему, посмотреть, покачать головой – нет, не жилец. Только зря мучиться будет. И добить ударом каблука в горло. Демонстративно, чтобы оставшимся страшно стало.
В остатке двое. Среди них Семушкин. Жив, бродяга. Это хорошо, очень хорошо. Высветить бойца, приказать, резко:
– Собери оружие, шокеры, наручники, мобильные – всё, что есть. И сложи сюда!
Собрал, сложил. Неплохой наборчик, вполне себе джентльменский. Для работников плаща и кинжала. Теперь попробовать узнать. Чтобы понять. Потому что вопрос остался открытым…
Резко повернуться к Семушкину. Подойти. Схватить за волосы. Ткнуть стволом в шею. Надавить сильно, больно. Зашептать в ухо, изображая истерику:
– Кто меня заказал? Кто? Говори! Пристрелю падлу!
– Не знаю.
– Не ври!
Еще надавить, чтобы почувствовал, осознал, испугался.
Но нет, не «течет» Семушкин. И даже не сильно пугается. Готов он ко всему.
– Я не знаю. Заказ был втемную. Мне сказали, я сделал. А кому это надо – не моего ума дело.
А может, и так. Зачем им знать, кто заказчик? Им только пленника выпотрошить. А потом, если тот лишнего сказал – умереть. Ничего он не знает. А если знает, то очень мало. Максимум – вербовщика. Который тоже ничего не знает. Им дали деньги, дали наводку и список вопросов.
Похоже, что так. Наверняка так, иначе допрашивали бы его не эти, не кто на дороге «вязал», а другие. Потому что каждый должен заниматься своим делом. А здесь все в одном флаконе. Так не бывает. Так бывает, только если используют одноразовых исполнителей.
Ничего он не знает!.. Но тогда и упираться сильно не будет.
– Слушай сюда. Сейчас ты выведешь меня наверх. Если жить хочешь. Там я уйду. А ты… – перевести свет на бойца. – Объясни, что если ему жизнь не дорога, то тебе она еще пригодится. Ну, или общим голосованием примите решение отправиться в мир иной. Я это в момент организую.
Молчит боец, смотрит на Семушкина. Тот на него.
Нет, не хотят помирать. Не за что им помирать. Они же за деньги работают, на хрена им жизни лишаться? Ну, не воины-герои, чтобы пузом на пулемет?
– Ну так что?
Прикидывает. Просчитывает. Думает, как бы ему и живым из ситуации выскочить, и хорошо бы еще пленника не упустить. Как в той пословице про рыбку и детородный орган. Потому что их двое, а он один, да еще с разбитой мордой, и, может быть, как-нибудь можно исхитриться и гранатку у него забрать…
Думай, думай. Это полезно. Когда люди начинают думать, они о себе начинают думать. Любимых. Хуже, когда не думают, когда сразу решение принимают. Непопулярное.
– Засекаю три минуты! Дольше я гранату не удержу. Тяжелая она. И толстая. Время пошло… – И гранату еще раз показать. В пальчиках скрюченных.
Пауза. Переглядушки.
– Ладно, банкуй. Говори, что делать?
Вот это разговор.
– Сейчас берешь телефон, вызываешь кого-нибудь из своих нукеров, сообщаешь, что в камере свет сдох и потому пленника увезти надо. Пусть ко входу машину подадут. С водителем. На всё про всё – пять минут.