— Не стрелять, — тихо приказал полковник, спиной ощущая, как его слова жестами передали по оцеплению.
Тем временем Говорков спокойно положил пистолет на землю, рядом поставил сумку и шагнул вперед.
— Я сдаюсь! — хрипло заявил он. — У меня нет оружия!
Токарев видел, как к нему короткими перебежками бросились бойцы спецназа, как повалили террориста на землю лицом вниз, как защелкнули на его запястьях наручники… Все это происходило, словно в кошмарном сне…
— Столько часов он водил нас за нос, — вполголоса констатировал майор Рябцев. — И все ради того, чтобы взять и спокойно сказать: «Я сдаюсь».
— Не отвлекайся, — строго сказал полковник.
От сознания того, что операция наконец закончилась, ему стало как-то не по себе. Поведение Говоркова не укладывалось ни в какие рамки. Его поступок можно было отнести к разряду странных. Именно поэтому Токарев решил допросить террориста сейчас, не дожидаясь, когда его привезут в следственный изолятор. Он устало потер виски и решительно направился к группке бойцов, окруживших Говоркова.
Парни особенно не церемонились с задержанным — Семен лежал на земле, лицом вниз и глотал городскую пыль. Токарев подойдя к нему почти вплотную, присел на корточки и попытался заглянуть террористу прямо в глаза.
— Я разговаривал с вами по телефону, — напомнил Токарев.
— А, полковник… — в голосе Говоркова послышалась насмешка. — Только не думайте, что я подчинился вашему приказу… Просто мне все до чертиков надоело.
— Ответьте мне только на один вопрос — кто послал вас сюда, на проспект Мира? Или это была ваша идея — взять в заложники детей?
Честно говоря, Токарев был уверен, что Говорков пошлет его подальше. Он не сомневался, что этот обезумевший армеец умеет хранить военные тайны и скорее умрет, чем выдаст имя своего командира. Однако Семен горько усмехнулся и разжал тонкие, сухие губы:
— Мономах…
— Что «Мономах»? — насторожился полковник.
— Это Мономах приказал мне прийти сюда…
Глава 3
Когда за Дардыкиным закрылась дверь, Мономах тяжело вздохнул и отодвинул от себя листок бумаги, на котором в течении часа чертил какие-то непонятные иероглифы. История, произошедшая с Лехой, казалась неправдоподобной. Если бы Толоконников не был знаком с Дардыкиным длительный период времени, то решил бы, что все это выдумки чистой воды. Но Мономах знал, что Леха не обладает столь буйной фантазией, чтобы сочинить эти приключения, достойные Джеймса Бонда.
«Предположим, все это правда, — принялся размышлять Толоконников. — Допустим, Блинов поручил своим парням выкрасть Дардыкина. По словам Лехи конечным результатом этой весьма сложной операции должна была быть моя смерть. Именно мне они собирались подсунуть бомбу… Черт, не слишком ли много взрывов за один день? Шереметьево, «Будапешт», террорист на проспекте Мира и убийство директора охранного предприятия… Абсурд какой-то!»
Решив, что с чашечкой кофе в руке думать гораздо легче, Мономах позвонил секретарше и попросил ее об одолжении. Не прошло и трех минут, как та постучалась в дверь.
— Можно?
— Да, Клавдия, входи, — любезно разрешил Мономах.
Секретарша переступила порог и бесшумно подошла к столу. В руках она держала широкую фарфоровую чашку, и Толоконников с досадой подумал, что в такой посудине кофе быстро остынет.
— Спасибо, — поблагодарил он и закурил сигарету.
В последние несколько дней, когда началась заварушка с блиновскими бойцами, Мономах вновь стал много курить. За сутки по две пачки. И хотя он прекрасно знал, что такое интенсивное употребление никотина вредно для здоровья, ничего не мог с собой поделать.
Глоток крепкого кофе помог Мономаху привести в некую систему разрозненные мысли. Теперь, когда пассажирам авиалайнеров не грозила опасность, он мог спокойно вернуться к делам своих клиентов. На данный момент у него была только одна проблема — где отыскать Юлию Свиридову, клиентку номер один. Мономах постарался не думать об исчезнувшем Блинове, о его сумасшедшем шурине, который все еще держал под прицелом малышей. Он верил, что полковник Токарев без труда справится с этим террористом-шизофреником.
Если начистоту, то Мономах был почти уверен, что Юлии давно нет в живых. И, как ни странно, не чувствовал угрызений совести. Но пока тело женщины не найдено, она все еще клиентка «Олимпа» — убеждал он себя.
С гораздо большей охотой Толоконников занялся бы поисками и разоблачением группировки Блинова, но к сожалению, на это у него не было никаких прав. Не вызывало сомнений, что банда армейцев имеет широкий спектр действий, и ставит перед собой весьма конкретные цели. Но кто стоит на вершине этой пирамиды — именно этот вопрос волновал Мономаха в первую очередь.
«Токарев костьми ляжет, но не допустит, чтобы я участвовал в расследовании, — вздохнул он. — Он ведь мне прозрачно намекнул, чтобы я не совал нос не в свое дело… Жаль, что мне так и не удалось поговорить с Игорьком! Интересно было бы выслушать его точку зрения. Если он не дурак, то уже никогда не вернется в Россию. И плевать ему на своих бойцов. Он всегда был эгоистом».
Вывод напрашивался сам собой — главарь банды смылся и, скорее всего, с крупной суммой в кармане.
«Нет, он все просчитал правильно, этот Блинов! Умный мужик, ничего не скажешь. Пока его не найдут, публичного процесса не будет. ФСБ тихо замнет это дело, факт. Говоркова ожидает «вышка» или психушка, а в следственных материалах он будет фигурировать, как террорист-одиночка. И никто никогда не узнает, что летом 1997 года в Москве активизировалась банда армейцев…»
От этих мыслей Мономаху стало не по себе.
Впрочем, он уже давно решил, что больше никогда не станет помогать управлению. Хотя бы из-за принципа.
«Но Юлию искать мне все же придется, — подумал он. — Живую или мертвую… Черт с ним, с этим Блиновым. Улетел, туда ему и дорога. Может, в Германии он обретет покой и счастье».
И все же Толоконникову было досадно за то, что он никак не может разгадать одну-единственную тайну — зачем и как парни Блинова похитили Дардыкина.
«Он не мог впустить в мою квартиру совершенно постороннего человека. Значит, позвонил кто-то свой. Дардыкин узнал его и, ничего не подозревая, открыл дверь… Что было потом, Леха не помнит. Помнит лишь вспышку выстрела… Если бы его хотели убить, то застрелили бы прямо в прихожей. Но его не убили… Дардыкин мог впустить в квартиру кого-нибудь из коллег, охранников нашего агентства. В свою банду Блинов набирал преимущественно военных. Я придерживался такого же принципа, когда принимал на работу охранников. Это, конечно, абсурд, но если предположить, что кто-то из моих ребят состоял у Игорька на службе… Это значит, что Леха открыл дверь охраннику «Олимпа», не подозревая, что тот — предатель… Нет, это все ерунда… А если нет?»
В голове у Мономаха творилась такая каша, что он вконец растерялся. Даже кофе и сигареты не помогали сосредоточиться. Тогда Мономах выбрал единственно правильный выход — он откинул спинку коляски и закрыл глаза, надеясь, что короткий сон даст ему желанное успокоение и отдых…
Он проснулся ровно через полчаса, свежий и на удивление бодрый. Но не потому, что выспался. Мономаха разбудил требовательный звонок телефона. Именно требовательный, и никак не иначе.
— Слушаю? — недовольно отозвался Толоконников, досадуя на себя за то, что заранее не предупредил секретаршу о своей чрезмерной «занятости».
— Сергей?!
Мономах не сразу узнал голос Дардыкина, а когда наконец понял, что это он, немного удивился.
— Что еще произошло?
— Я вспомнил, кто в меня стрелял!
— Ну и кто же?
— Честно говоря, я и сам не могу поверить в это… — Леха негромко вздохнул.
— Ну так кто же?
— Понимаешь, это не телефонный разговор. Я сейчас к тебе приеду. Ладно?
— Ладно. Как скоро?
— Минут через двадцать.
— Жду.
«Кажется, это запутанное дело начинает проясняться, — обрадовался Мономах. — Неужели через двадцать минут я узнаю, кто из нас предатель? Судя по репликам Лехи, он сам немало удивлен таким поворотом событий!.. Нет, не удивлен, а поражен. Это более точное определение.»
Минутная стрелка часов двигалась, как никогда медленно. Мономах несколько раз подносил свой «будильник» к уху и проверял, не остановился ли он. Поэтому, когда Дардыкин переступил порог кабинета, Мономах едва не бросился к нему навстречу. Впрочем, даже если бы хотел, он не мог этого сделать — мешала инвалидная коляска. Но зато Толоконников не посчитал нужным тратить время даже на приветствия.
— Ну? — нетерпеливо спросил он.
Леха выглядел несколько растерянным и отнюдь не горел жаждой мести. На его лице прочно поселились растерянность и досада. Не отвечая на вопрос Мономаха, Дардыкин сел в кресло и вздохнул.
— Знаешь, по-моему, я свихнулся… Вот ехал сюда и думал, а не приснилось ли мне все это?..
— Кто в тебя стрелял? — настойчиво повторил Мономах. — Кто-то из наших?
— При чем здесь наши?.. В меня стреляла Юлия Свиридова из моей собственной пушки…
Мономах мог предположить все, что угодно, но такое!
«По-моему, Леха переработался», — подумал он и осторожно уточнил:
— Ты уверен?
— Черт его знает, — пожал плечами тот. — Я ехал домой в метро, думал о том, какой я кретин, и вдруг все вспомнил… Ее глаза, ее руки, ее голос…
Она сказала мне: «Леха, научи меня стрелять!» и взяла мой пистолет.
— Интересно, как ей удалось вытащить оружие из кобуры, висящей на поясе?
Дардыкин покраснел и смешался.
— Это… понимаешь… — смущенно пробормотал он. — Короче, кобура лежала на полу… А в ней пистолет…
— Короче, вы занимались любовью, — с ехидной улыбочкой подсказал Мономах.
— Что-то вроде этого, — облегченно вздохнул Дардыкин и мгновенно вернулся к прерванной теме: — Она прицелилась мне в голову, потом переместила руку чуть вправо и… нажала на курок… Стреляла с очень близкого расстояния, поэтому пуля не смогла набрать