Саша интуитивно схватился за сумку руками.
Воин подал знак напарнику. Тот, подойдя к Ветрову, вырвал сумку из его рук. С интересом он стал рассматривать её. Яркая белая надпись «adidas» сразу привлекла его взгляд.
— Открой! — приказал старший.
Сумка была на молнии. Воин в недоумении повертел её в руках, затем снова сделал попытку открыть, но безрезультатно. В порыве гнева он выхватил меч, чтобы распороть странный мешок.
Оболенскому стало жаль свою сумку. Всё равно ведь откроет. Но мечом можно повредить «Фаэтон». Он быстрым движением выхватил сумку из его рук, открыл молнию и передал мешок старшему. Тот внимательно изучил содержимое. Особенно заинтересовал его гладкий плоский ящичек, опять же со странной надписью в углу. Он попытался открыть его, но не смог.
— Что это? — спросил он у Вани.
Тот пожал плечами.
— Не знаю. В лесу нашли.
Всадник взмахнул мечом прямо перед самым лицом Оболенского.
Саша и Аня в испуге отшатнулись. Они таращились на своего друга, не понимая, что происходит. Саша решил, что главарь этой шайки собирается разделаться с Иваном. Он сжал кулаки и приготовился к атаке. Взглядом он искал какой-нибудь предмет, вроде палки или камня, чтобы в случае чего применить в драке. Аня растерянно смотрела на Ваню. Лицо её было бледно, как полотно, а глаза выражали ужас и страх.
— Ты всё лжёшь! — процедил сквозь зубы молодой всадник.
Его меч упёрся в грудь Оболенского.
— Позволь, я убью этого негодяя! — выкрикнул стоявший около Вани воин. — Чувствую, они замыслили что-то недоброе!
Он обвёл молодых людей подозрительным взглядом. Это лазутчики!
— Погоди, сначала надо заставить их говорить. Они пойдут с нами. Завяжи им руки.
Воин исполнил приказ, и кавалькада, ведя пленных, двинулась в сторону леса. Переговариваться друзья не могли, так как, во-первых, Ваня объявил Сашу и Аню глухонемыми, а во-вторых, между собой они могли говорить только по-русски, что вызвало бы лишние вопросы и подозрения у воинов. Каждый из них обдумывал свой собственный план побега. Мысли приходили в голову с трудом. Страх опустошал душу и сковывал сознание. Больше всего ребят пугала реальная опасность остаться без «Фаэтона». Без него не было никакой надежды вернуться в своё время.
Иван шёл спотыкаясь. Голова кружилась. Странная эмблема с луной, рыбой и башней не давала покоя. Он понял со всей очевидностью, что каждая встреча с реальным прошлым, будь то лагерь крестоносцев или вот эти всадники, вызывает у него сильный эмоциональный стресс, своеобразный всплеск памяти. Картинки прошлого волной захлёстывали сознание. Сейчас, например, память вернула его на два года назад. Картины прошлого становились всё яснее, связываясь между собой во вполне определённый жизненный узор.
Глава 8Беглецы
Декабрь 1241 года. Лангедок. Область Ларагуэ
Беглецы скакали во весь опор. Мигель, вцепившись мёртвой хваткой в одежду Анри, еле удерживался в седле.
Дождь сильно размыл дороги. Кони скользили в грязи копытами. Казалось, ещё один крутой поворот, и они все окажутся на земле, в холодной слякотной жиже. Но этот участок пути пролегал по открытой местности, поэтому они торопились и не сбавляли скорости. Впереди виднелись холмы, усеянные валунами и глыбами. Там можно было укрыться и перевести дух.
Достигнув цели, всадники двинулись шагом. Анри и Мигель ехали впереди, Пьер немного поотстал.
— Послушайте, сеньор, — сказал Мигель, — нам надо остановиться и осмотреть вашу рану.
— Не сейчас, парень. Не волнуйся, со мной всё в порядке. Я подложил платок, и кровь уже не сочится. Рана скользящая.
— И всё же она может быть опасна.
Анри махнул рукой.
— Пустяки.
Вытирая краем плаща мокрое от дождя лицо, он недовольно заметил:
— Господи, неужели Ты не мог придумать другую погоду?
— Господь нам дал не только зиму, но и лето, — с обезоруживающей простотой ответил Мигель, — и оно длится гораздо дольше, чем промозглая зима. Я так думаю, Бог неспроста устроил слякоть и непогодицу. Это чтобы люди могли радоваться лету, как благоденствию. А то если всё время будет лето, то и радоваться нечему.
— Поверь, малыш, радоваться будет чему. Есть много вещей, от которых замирает сердце в упоительном блаженстве. А слякоть — это напоминание людям о вселенском потопе. Смотрите, мол, не становитесь великими грешниками, а то будет с вами то же, что и с первыми людьми.
Пьер, поравнявшись с Анри, проговорил сквозь зубы:
— Это не людям, а тебе напоминание.
Сказав это, он некоторое время ехал молча, глядя перед собой. А затем, уже не сдерживаясь, почти закричал:
— Зачем ты убил инквизитора?
Анри не ответил.
— Я не понимаю тебя, — гневно продолжил Пьер. — Ты сам себе копаешь могилу. Да и мне тоже. Нас будут искать с удвоенной силой, и теперь костра нам не избежать уж точно. И зачем мне Господь послал тебя в спутники?
Анри резко повернулся к нему. Его лицо исказила злоба, в глазах читалось отчаяние и одновременно лютая ненависть. Сдавленным от гнева голосом он произнёс:
— Инквизиторы — это не люди, а слуги дьявола! Ты разве не видишь, Пьер? Посмотри вокруг, настают последние времена. Сбываются предсказания святого Писания о конце света. Друг идёт против друга, христианин против христианина, брат против брата. Вот послушай, что у Матфея сказано, я долго думал над этим, размышлял: «Истинно говорю вам: отраднее будет земле Содомской и Гоморрской в день суда, нежели городу тому; остерегайтесь же людей: ибо они будут отдавать вас в судилища, и в синагогах своих будут бить вас; предаст же брат брата на смерть, и отец — сына; и восстанут дети на родителей, и умертвят».[37] Или вот ещё: «И тогда соблазнятся многие, и друг друга будут предавать, и возненавидят друг друга; и многие лжепророки восстанут, и прельстят многих; и, по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь».[38] Подумай хорошенько, о наших ведь временах идёт речь. Те лжепророки и есть инквизиторы, да и приспешники их. И чем быстрее и больше мы убьём их, тем скорее очистим землю от этих слуг дьявола.
— Ты безумец, — проговорил Пьер. — Разве сказано в Евангелии, в этой скрижали милосердия, что надо убивать? Вспомни лучше, что сказал Иисус о любви к ближнему. Мы все должны следовать примеру Спасителя, который был кроток и смирен сердцем и который, не отмщая, вынес козни своих врагов. Ты сам уподобляешься инквизиторам и всем тем, кто убийство возвёл в богоугодное дело.
Гнев в глазах Анри погас и сменился печалью.
— Ты прав в одном, — сказал он. — Я безумец. И пусть я умру в этой борьбе, но не позволю слугам дьявола свободно ходить по нашей земле, сея смерть и горе.
Пьер тяжело вздохнул:
— Ты становишься рабом своей ненависти, Анри.
— Ты видел, что сделали с телом моего отца? Они не оставляют в покое даже мёртвых. Тебе не понять моих чувств.
И, пришпорив коня, рванулся вперёд.
Пьер вспомнил своего отца, и сразу сердце сжалось от нехорошего предчувствия. Какая судьба уготована его родителю? Быть может, его ждёт не менее печальная участь, чем отца Анри. «Может, и прав де Вилль, — подумалось Пьеру. — Последние времена наступают. Живём ведь в постоянном страхе, боимся говорить, боимся даже думать. Друзья предают на каждом шагу».
Он тряхнул головой, отгоняя грустные мысли. Надо молиться Господу. Возможно, всё образуется, и с его отцом ничего плохого не случится.
Мысли переключились на мальчишку, бежавшего с ними. И зачем этот парень впутался в столь скверную историю? Однако какой молодец! Без него не удалось бы выбраться из ловушки.
Пьер нагнал Анри.
— Эй, Мигель! — крикнул он. — Благодарю тебя за помощь. Ты отважный малый, настоящий рыцарь.
Мигель, услышав лестные слова, покраснел от удовольствия.
— Но печально одно, — добавил Пьер, — теперь и тебе назад дороги нет.
Анри обернулся и бесцветным голосом произнёс:
— Почему бы тебе, Пьер, не поехать другим путём? Со мной будет слишком опасно. Я теперь злейший преступник, а твоего лица, может, крестоносцы и не запомнили в этой суете, да и имя твоё им ни о чём не говорит. Мало ли белокурых юношей в Лангедоке. Вот ещё что. Одежду не забудь сменить. Так, чтоб совсем не признали. Папаша Жиро видел тебя без плаща и, разумеется, разглядел твоё красное дорогое сюрко с золотой застёжкой.
— О себе я как-нибудь сам позабочусь, — ответил Пьер. — И какой дорогой мне идти, сам решу.
Тут Мигель решил вставить слово.
— В этих местах много плохих ущелий. Я знаю. Здесь прячутся разбойники и всякий сброд. Нельзя поодиночке. Надо держаться вместе. Там, дальше, в области Ларагуэ, во владениях Раймонда Альфаро, поспокойнее.
Анри подтвердил:
— Да, это точно. Я слышал, осенью сеньор Альфаро устроил настоящую охоту на разбойников. Всех истребил. Граф Тулузский, поставивший его управлять этими землями, был очень доволен. Говорят ещё, что и инквизиторов он не жалует. Даже доминиканцы с неохотой едут проповедовать в Лорагуэ. Я думаю нам лучше и вправду поехать через земли Альфаро. Завтра доберёмся до Вильфранш-де-Ларагуэ, минуем Авиньонский замок, дальше повернём на юг и дойдём до реки Хере. Там заканчивается Тулузское графство и начинается графство Фуа. Будем двигаться вдоль реки мимо аббатства Вальс. Дойдём до замка Мирепуа. Там тоже более или менее безопасно. Предателей мало. Мирепуа принадлежит барону Пьеру Роже, сейчас он обосновался в Монсегюре, этой неприступной крепости. Инквизиторы рвут и мечут, что не могут добраться до барона. Народ в Мирепуа и его окрестностях так же люто ненавидит инквизиторов, как и их хозяин. Если не будем нигде долго задерживаться, то до Мирепуа доберёмся к завтрашнему вечеру. С Божьей помощью.
— Ты хорошо осведомлён о всех делах в Лангедоке, — уважительно заметил Пьер.
— Мой отец был дружен с бароном, — гордо сказал Анри. — Так вот. От замка Мирепуа мы двинемся к городу Лавланэ. Это недалеко. Городишко этот небольшой, не то что Тулуза, остановимся там на ночлег, передохнём. А от Лавланэ до Монсегюра рукой подать.