Что надеть? Просто джинсы и свитер? Костюм? Или то самое платье? Он так смотрел тогда на ее колени… Это было и страшно, и как-то… Ей сложно было подобрать подходящее слово. Будоражило? Вызывало азарт? Как будто она была нормальной, как будто тоже могла участвовать в этой игре на равных. Да, Алис знала, что это неправда, но вдруг словно примерила на себя чужую роль. На мгновение представила себя другой… такой, которая бы смогла.
«Нет, черт возьми, так нельзя! Но если…»
Решимость просто сделать свою работу и уехать как можно скорее, подавить в себе эти ненужные чувства никуда не делась, но при этом… при этом так хотелось урвать еще немного этих взглядов, этого взаимного напряжения. Пока Деккер ничего не знает, пока, наверное, думает…
«… что ты просто идиотка, краснеющая от слова «секс».
Алис зло закусила губу и выкрутила кран так, что полилась ледяная вода.
Выскочив из душа чуть не с воплем, она быстро оделась – в то самое вязаное платье – высушила волосы, уложила, нанесла легкий макияж. Вдохнула, выдохнула и пошла вниз ждать Деккера.
Он был пунктуален. Вошел, небрежно кивнул Вивьен, которая протирала стаканы за стойкой.
– Вы меня правда подозреваете, инспектор? – поинтересовалась та, иронично приподняв бровь. – Из-за этого бреда в досье?
– Конечно. Я подозреваю всех, работа такая. – Он облокотился на барную стойку, вертя в пальцах пачку сигарет. – К тому же… ваша машина ведь попала в ДТП десять лет назад?
– Я говорила Кристин, что ее украли!
– Но вы не подали тогда заявления? – спросил Деккер с какими-то хищными нотками в голосе, словно зверь, почуявший кровь.
– Не подала! Это вообще мое личное дело – подавать заявление или нет. Я не хотела, чтобы кто-то стал раскапывать, куда я ездила… по своим делам. Да, к любовнику! И что? Это запрещено законом? Машину украли, как раз когда она стояла возле его дома. Тогда я не хотела, чтобы это всплыло, мне только проблем с бывшим мужем не хватало. А насчет той аварии – у меня железное алиби.
– Предоставленное тем самым любовником?
– И что? – фыркнула Вивьен. – Меня оправдали. Следствию этого хватило, а вам почему-то нет?
– Почему-то нет. Раз вы тут ни при чем, тогда, может, не возражаете, если мы осмотрим вашу обувь?
– И чтобы весь город тут же уверился, что это я напала на Себастьяна? – закатила глаза Вивьен. – Нет уж. Выдвигайте обвинение, тогда и обыскивайте. А пока… Вы будете что-нибудь заказывать?
– Нет, спасибо. Нам пора.
– Что ж, приятного вечера… инспектор. – Она посмотрела на Алис. – И вам, Янссенс.
И тон, и взгляд Вивьен были подчеркнуто сочувственными, а Деккер, так же подчеркнуто пропустив Алис вперед, захлопнул дверь, как будто оставил за собой последнее слово.
– Будете пастис[13]? С апельсиновым соком?
– Конечно, будет! – заявила мадам Дюпон, сдувая пыль с очередной пластинки, которую вытащила из шкафа. – Не задавайте глупых вопросов, инспектор, просто несите все сюда.
Алис сидела в кресле в уютной, немного старомодной гостиной – с жарко натопленным камином, со старинными гравюрами на стенах, со старым фортепьяно, чей черный бок матово поблескивал в отсветах пламени, с большим абажуром над столом – и чувствовала себя неожиданно спокойно. Как будто была не в гостях, не в таинственном особняке у мрачного инспектора Деккера, а у хороших друзей. Или вообще… дома. Чувство, которого она не знала, хотя после спасения из ада прошло столько лет, хотя у нее уже было собственное жилье и она даже пыталась обустроить его по своему вкусу. Но только здесь, сейчас она вдруг ощутила, как могут оберегать и защищать старые стены, помнящие стольких людей, их смех, слезы, радости и беды; как, словно кирпичи в крепости, выстраиваются в шкафах книги, собранные не одним поколением; как греют, отдают свое тепло гравюры и картины, плотные портьеры и мебель с бархатной обивкой; как живет, дышит и любит своих жильцов дом.
Тихо, ненавязчиво играла музыка: пощелкивал старый проигрыватель, хрипло пел Синатра. Все было как-то так естественно и просто: и то, как инспектор возится на кухне, и то, как Эва, подняв на голову очки и щурясь, по-хозяйски копается в пластинках, иногда что-то бормоча себе под нос.
Деккер наконец тоже появился в гостиной, поставил на низкий столик большую доску с красиво разложенными закусками: чипсами, фисташками, оливками, нарезанным сыром.
– Молодец, – одобрительно кивнула мадам Дюпон и ухватила оливку. – Можете же, когда хотите. Ах, какие вечеринки устраивала ваша бабушка! Получить приглашение считалось большой честью… Я, кстати, тоже буду пастис. Соку поменьше, пожалуйста. Да, моя дорогая Алис, на какое-то время наш городок даже стал модным местом. У Беатрис было столько знакомых: писатели, художники, музыканты, политики! Потом, конечно, все сошло на нет…
– Почему? – спросила Алис.
– Ее муж… ужасно ревновал. После нескольких сцен…
– У него был повод? – внезапно спросил Деккер, подойдя к ним со стаканом виски и незажженной сигаретой. – Дамы не возражают, если я закурю?
– Не возражают, – заверила Эва и некоторое время раздумывала, пока он, поставив стакан, закуривал и затягивался. – Повод… не знаю. В нее многие были влюблены. Удивительная была женщина: и умна, и невероятно красива, и образованна, и столько обаяния и шарма…
– В том числе Берт ван ден Берг?
– Этот-то? Сложно сказать… – Эва взяла свой бокал с пастис и сделала глоток. – Не знаю. Иногда казалось, что там явно что-то есть между ним и Беатрис, а иногда… Знаете, Берт стал для Ксавье чем-то вроде отцовской фигуры, как это сейчас называют, хоть и сам был ненамного старше. Собственно… говорили, что Ксавье и Беатрис переехали сюда из-за Берта. Он всегда был странным. Все эти увлечения мистикой, поиски смысла… Якобы хотел удалиться от суеты, считал, что наш лес – самое подходящее место. А уж Морелли потянулись вслед за ним, оставили Брюссель, общество, светскую жизнь. Очень тесные у них были отношения и странные. Слухи, конечно, ходили, но народ вообще любит сплетничать. Дескать, и семья у них не семья, а какое-то сожительство втроем, и дети, значит, поэтому не сразу появились. Это сейчас пошли все эти гендеры, ориентации, открытые браки, никого уже не удивишь, а тогда-то чуть иначе живешь, чем все, так сразу во всех грехах обвинят. Но так чтобы прямо вот что-то шокирующее вскрылось – нет, не было такого. Кстати, я же принесла его фотографию! – Она покопалась в своей сумке. – Вот. Тут они вместе с Ксавье, и как раз его нож. Видите?
Деккер взял фотографию и, шагнув к Алис, наклонился, чтобы дать ей взглянуть. Она, как раз отпив пастис, глубоко вдохнула, и ее словно повело разом и от алкоголя, и от окутывающего теплого запаха ветивера, сигарет и виски. Хотелось закрыть глаза и вдыхать, вдыхать этот аромат, больше ни о чем не думая. Она тряхнула головой, возвращаясь в реальность. Взглянула на фото. Лицо было незнакомым.
– На тех снимках его нет, – тихо заметила Алис.
Деккер кивнул.
– Эва? А где был ван ден Берг, когда исчезла моя бабушка?
– Инспектор, вы меня позвали на ужин или на допрос? Я хочу наконец оценить гратен! Весь день о нем думала.
Он вздохнул.
– Потерпите еще немного, мадам Дюпон.
Та кивнула.
– Так вот, вечеринки у Беатрис. Знаете, один раз она устроила маскарад…
– Я вам помогу! – Янссенс встала и тоже принялась собирать тарелки.
Марк хотел сказать, что не надо, в конце концов, она гостья, но… идея оказаться с ней на кухне вдвоем была настолько соблазнительной, что он не удержался.
С гратеном и прочими блюдами уже было покончено. Эву, похоже, немного развезло от сытной еды и алкоголя – она сидела, прикрыв глаза, тихо подпевая пластинке, играющей на старом дедовом проигрывателе, и это Марка тоже радовало: по крайней мере, никаких комментариев, способных смутить девчонку, не будет.
А ему очень не хотелось, чтобы Янссенс смущалась. Ему хотелось, чтобы она оставалась такой, как сейчас, – теплой, уютной, домашней. Она снова была в своем вязаном платье, снова сидела так, что Марк не мог не смотреть на ее коленки и не думать, как было бы хорошо утащить ее сейчас в спальню. На этот раз хотелось не быстро и жестко у стены, а медленно – устроиться в кресле у окна, посадить ее к себе на колени и не спеша, дразняще гладить ее ноги, от щиколотки к бедру, каждый раз забираясь пальцами чуть выше, сдвигая подол, шепча ей на ухо, что и как хочется с ней сделать. И чувствовать, как она дышит, уткнувшись ему в шею, как вся начинает дрожать, как наполняется жаркой истомой, как сама раздвигает колени – только для него…
Марку вообще хотелось продлить это чувство… сближения. Притяжения, которому невозможно было противиться. Да, остаться с ней сейчас наедине, но не для того, чтобы что-то сделать, а чтобы ощущение ее присутствия стало чистым, принадлежащим только ему, без примеси чужих нот. Ему хотелось почувствовать Янссенс у себя дома, прочувствовать этот момент, прочувствовать ее всю, до конца, удержать рядом. Что-то противопоставить тому напряжению, которое не покидало с того самого момента, как он увидел на ее лбу пляшущую красную точку. Да, скорее всего, это были дети. Еще Кристин говорила, что дом Боумана теперь притягивает к себе всех любопытствующих, а уж подростки бы точно этим заинтересовались. Марк убеждал себя, что это логично, что он всего лишь слишком остро реагирует, что Янссенс не может и не должно ничего угрожать. Но неприятная мысль о вновь постучавшемся прошлом все равно точила изнутри, и очень хотелось хоть как-то ее заглушить.
– Спасибо, – кивнул он. – Соберите приборы.
На кухне Марк быстро задернул шторы и сгрузил тарелки в посудомойку. Потом достал из холодильника шоколадный торт. Он ожидал восторженного взгляда Янссенс, но увидел, что она с интересом рассматривает старинные изразцы. Того самого ежика с виноградинами на колючках – она как раз протянула руку и коснулась потрескавшейся глянцевой поверхности.