– Ближе. Еще ближе! Это вальс, черт возьми, он считался неприличным танцем. Руку ей на талию. Да. Другую вот так держите, локоть не опускать. Берите ее руку в свою ладонь. Алис, а вы кладете свободную руку ему на плечо.
Марк слышал Эву как в тумане, думая теперь только об Алис. Черт! Она вся словно звенела в его руках, от его прикосновений, и теперь он понимал, в чем дело. Чувствовал. Знал.
Никто никогда не танцевал с ней вальс. Никто никогда так к ней не прикасался. У нее ничего этого не было – того, что происходило в юности у всех. Ни свиданий, ни ошеломляющих первых поцелуев, ни торопливой жаркой возни на заднем сиденье машины, ни головокружения от неловкого признания в любви, ни звезд над ночным пляжем и бутылки пива, распитой на двоих.
– Вы шагаете вперед, инспектор, и ведете. Ваша задача – следить, чтобы дама ни во что не врезалась. А вы, Алис, позволяйте вести. Слушайте его. Я знаю, женщинам теперь это стало сложно, но уж постарайтесь. Поверьте, наш инспектор убережет вас от шкафа. Итак… Раз-два-три, раз-два-три, не смотрите под ноги, не отклячивайте зад, даже если он такой… хорошенький, как у вас. Обоих. Раз-два-три, раз-два-три, лучше, чем я думала! Молодцы, теперь под музыку.
Марк на автомате повторял движения, едва слыша голос Эвы.
Его фантазии никогда не учитывали таких чувств Алис. Возбуждение, удовольствие, открытость, желание… Доверие, да. Но никогда – это. А сейчас он ужасался тому, что невольно оказался должен, должен – дать ей то, чего у нее не было. То, чего она ждала, в первый раз в своей жизни соглашаясь на танец. Ждала тоже невольно – она ведь даже не думала, чем это обернется.
Ужас заключался в том, что он не мог ей этого дать. Он, Марк Деккер, меньше всего годился для такой роли.
Au premier temps de la valse
Toute seule tu souris déjà
Au premier temps de la valse
Je suis seul mais je t’aperçois[17]
Марк вел ее под музыку, чувствуя ее тепло, ее руку в своей руке, легкий аромат вишни, который словно окутывал их обоих, и поражался тому, что Алис и правда… ему позволяла. Слушала его, доверяла, отзывалась на каждое движение, и краем сознания он вдруг зацепил быстро мелькнувшую мысль: она невероятная партнерша, и они вдвоем и правда отличная команда.
Во всем.
Темп все убыстрялся, и наконец они сдались, даже не пытаясь под такое вальсировать. Просто покачивались, смеясь. Она – искренне, он – скрывая страх.
– Давайте дальше! – крикнула Эва, когда темп снова снизился. – И смотрите друг на друга, а не по сторонам! Инспектор, что у вас с лицом? Улыбайтесь! У вас в руках прекрасная дама! И она смотрит на вас как на своего героя!
Au deuxième temps de la valse
On est deux, tu es dans mes bras[18]
А ведь было очевидно, что то, чего хотел Марк, что собирался от нее получить, невозможно без того, чего он сейчас так боялся. Без того, чтобы зайти так далеко. Он думал увести ее у Жана, просто показав ей, как может быть иначе – с мужчиной, а не со стариком. Думал, ухмыляясь про себя, всего лишь разнообразить ее явно скудный опыт. Думал даже побыть в роли эпизодического спасителя, способного помочь девушке разобраться в своих желаниях и выпустить скрытую чувственность. А теперь… теперь понимал, что из этого ничего не выйдет. Алис ждала совсем другого. Она согласилась бы только вот так – серьезно, искренне и открыто. И продолжать эксплуатировать ее чувства, давая взамен лишь видимость и игру, было настолько низко, что от одной этой мысли тошнило. Что бы про него ни говорили, но стать таким мудаком он не мог. А другая мысль – мысль ответить Алис так, как она хотела, – пугала до ледяной дрожи. Да и каким героем он мог быть – он, который даже сам себе не мог верить? Тем более для Алис, когда ей так нужен был кто-то, кому можно безоглядно довериться.
Au troisième temps de la valse
Nous valsons enfin tous les trois
Au troisième temps de la valse
Il y a toi y a l’amour et y a moi…[19]
Это было ужасно. Марк не знал, что с этим делать. С этим подарком. С этой протянутой ему красной нитью. Протянутой ему рукой – через страх, одиночество и тьму. Потому что он видел, знал, чувствовал, понимал уже, что это значит и для него самого. Ощущал это невыносимое, болезненное, постыдное, глубоко спрятанное, но оттого тем более отчаянное желание – чтобы кто-то пошел за ним во тьму. Чтобы кто-то не испугался того, что увидит там, внутри лабиринта. Марк сам нуждался в героине не меньше, чем Алис – в герое.
Надо было прекратить это. Прекратить это немедленно, сейчас. Закончить едва начавшуюся историю, закрыть приотворившуюся дверь и не заглядывать в бездну. Но вместо этого в нем вспыхивало какое-то исступленное, безумное желание сделать все наоборот, попробовать… что? Побыть нормальным? Хотя бы попытаться, попытаться быть таким, как обычные счастливые люди: держать ее за руку, пригласить в кафе, стоять, как идиот, с цветами, дожидаясь, когда она наконец появится.
Музыка стихла.
– Браво! Браво! – зааплодировала Эва.
Марк галантно отвел Янссенс к ее креслу. Сел сам и закурил, силясь унять дрожь в руках.
– Какие вы у меня молодцы, – умиленно вздохнула мадам Дюпон. – Ладно, теперь выложу, что еще помню. Не хотела портить нам вечер. Говорили… сама я не видела, но люди болтали. Так вот, говорили, что у Беатрис как-то соскользнул с шеи платок, а там синяки.
Он судорожно вдохнул и не мог выдохнуть, он больше не видел ничего, перед глазами было лишь красное: красные туфли, красные провода, кровь на полу. Красное пламя.
Огонь.
На его руку легла чья-то теплая, знакомая уже ладонь.
– Спасибо за танец, инспектор Деккер.
Глава 10
Мадам Дюпон продолжала что-то ему рассказывать, а Алис выскользнула из гостиной.
Надо было освежиться, хоть как-то привести в порядок мысли и чувства. Или нет? Продлить это ощущение. Она вся словно кружилась, пританцовывала внутри и напевала, вдруг ощущая необъяснимую легкость, беззаботность. Даже… безбашенность. Ее больше не волновали правила, приличия, границы и рамки. Господи, да она только что танцевала с самим инспектором Деккером! С этим минотавром из Арденнского леса! Какие теперь могут быть приличия? Интересно, как бы Тибо и Рене вытаращили глаза, если бы узнали…
Алис хихикнула и приложила ладони к горящим щекам. Ах, да, у нее ведь была еще одна цель! Ей вдруг показалось, что сейчас самое время провести небольшое расследование и выяснить, каким парфюмом пользуется инспектор. Просто чтобы знать. Вот и все.
Деккер предупредил, что ванная только на втором этаже, поскольку гостевая не работала. Алис поднялась по лестнице, толкнула дверь, снова хихикнув про себя: о, она не только танцевала с минотавром, она пробралась в самое его логово! Ладно, в спальню она заглядывать не будет, так и быть, но вот найти его парфюм – дело чести!
Алис закрыла дверь, огляделась. Старинная ванна на гнутых ножках, латунные краны – тоже старые, но поблескивающие со сдержанным достоинством. Белый кафель, большое зеркало в резной деревянной раме – две уже потертые, но все равно очаровательные белые птички на ветке… Да, эта ванная явно была создана для влюбленной пары, для молодоженов из шестидесятых во время медового месяца, поэтому такие подчеркнуто мужские и современные вещи инспектора: пена для бритья, станок с лезвиями, черная зубная щетка – выглядели здесь чужеродно.
Со смешком подумав, что не взяла перчатки, – а вдруг инспектор позовет свою криминалистку снимать отпечатки в его собственной ванной? – Алис решительно открыла дверцу шкафчика над раковиной.
И вздрогнула. На полке лежали блистеры с таблетками, вскрытые упаковки со знакомым названием. Не удержавшись, она заглянула дальше – психотропные препараты, те самые, которые выписывают при ПТСР. Она принимала их тоже, тогда, после… Схема… Расписанный рукой врача список лекарств на отдельном листочке. Чернила местами расплылись, видимо, им пользовались уже давно.
Захлопнув дверцу, Алис выскочила из ванной, прислонилась к стене, глубоко дыша.
Этого следовало ожидать, после того как Деккер упомянул о той операции, закончившейся провалом. После того, как она узнала, что когда-то он служил в DSU. А теперь сослан в глушь на должность старшего инспектора…
Следовало ожидать. Следовало. Тоже тайны – как и у нее. Боли, которую невозможно унять, этой невидимой, незаживающей разорванности на части. Алис вдруг поняла, что его внутренний скрытый надлом влечет ее так же сильно, как и его мощь, его почти звериный магнетизм. Возможно, даже сильнее. И она знала, уже чувствовала, что для нее это может стать прямой дорогой в бездну, в созависимость. В такое сладкое, губительное, затягивающее желание скормить себя его демонам.
И все же внутри нарастало странное ликование. Ощущение… равенства. Вот в чем дело! То, чего Алис так хотела и что казалось ей недостижимым: ведь они с Деккером были из разных миров, они не совпадали ни в чем и никак, а здесь… они были похожи. Они могли понять друг друга. Здесь они оказались бы на одном поле, здесь она была такой же, как и он. И если бы Деккер ей доверился… Так, как тогда, когда попросил помочь с конвертом. Алис вдруг поняла, что именно это ее больше всего и возбуждает. Мысль о том, что они могут стать такими… друзьями. Черт, в этот момент, когда она еще вся словно кружилась от вальса и алкоголя, чувствуя вишневый привкус на губах, ей хотелось большего. Ей хотелось… попробовать. Попробовать что? Балансировать на краю, танцевать в этом лимбе, в неопределенности и недосказанности, опьянев от возможности, от одной мысли, что они так похожи, что они могли бы стать друг для друга