Она пыталась напомнить себе, что уже стала взрослой, что может смотреть на вещи отстраненно и рационально, и тут же ловила себя на мысли, что постыдно пытается оправдать Деккера, найти какое-то объяснение этому происшествию, цепляется за малейшую причину не считать его чудовищем. Сколько тогда ему было лет? Мадам Дюпон сказала, что сейчас ему тридцать два, а история в клубе случилась пятнадцать лет назад. Значит, Деккеру было всего семнадцать. Понимал ли он, что делал? Все это могло оказаться просто неудачным сексуальным экспериментом, закончившимся плохо под влиянием алкоголя и наркотиков, а еще могло быть клеветой, учитывая, какой значимой персоной была его мать, могло быть…
Алис тряхнула головой, отгоняя навязчивые мысли. Ей нужны были факты, а не домыслы. Но как до них добраться?
Внезапно телефон снова тинькнул.
– Прошу прощения.
Еще одно сообщение от Тибо? Алис отошла в сторону, пока Деккер просил очередного менеджера сделать тестовую распечатку фото.
Тибо:
Руки у нее похолодели. Отправлено из вашей дыры… Анжелика была права.
Алис закусила губу. Черт! Одри не уехала в Брюссель. Номер не выезжал. Значит, она… значит, ее, скорее всего, нет в живых. Значит, кто-то отправлял сообщения с ее телефона. Тот, кто ее убил? Но была ли Анжелика права в том, что к этому причастен Деккер?
– Янссенс! – Инспектор, шагнув к ней, протянул еще один снимок.
Алис, кое-как заставив себя вернуться к делу, достала увеличительное стекло и вгляделась в то самое место, где на снимке, сделанном сталкером, был дефект печати. Ничего. Покачала головой.
– Значит, нам осталось проверить только те два ателье, которые были закрыты, – сказал Деккер, опять внимательно посмотрев на нее своим взглядом василиска. Обеспокоенного василиска. – Я договорился на завтра. Ну что, перекусим и обратно?
Лес, подернутый сизой дымкой тумана, мрачно нависал над дорогой. Алис невольно поежилась: все попытки заставить себя мыслить рационально словно разбивались об эту темную стену деревьев. Ей было неуютно. Ей было неуютно с ним в одной машине. Точнее… точнее все в ней по-прежнему отзывалось на этот запах, на его близость, и поэтому она чувствовала себя уязвимой, незащищенной. Как будто ее влекло в пропасть, и эта пропасть была гораздо глубже, чем она думала. Ее влекло не просто к мужчине, а к мужчине, который… возможно, был склонен к насилию. Возможно, был причастен к исчезновению девушки. Алис цеплялась за это «возможно», но…
Она посмотрела на свой телефон и вздрогнула. Связь пропала.
Деккер неожиданно свернул с главной дороги на просеку, и Алис едва не подпрыгнула.
– Куда мы едем? – Голос прозвучал напряженно, как чужой.
– Посмотреть тот дом.
Он вдруг взглянул на нее так пристально и тяжело, что у Алис перехватило дыхание, и остановил машину. Основной дороги отсюда уже не было видно. Только темные ели и мгла кругом.
– Что с вами? – спросил Деккер резко. – Вам обо мне что-то рассказали, так?
Надо было соврать. Сказать, что ей все еще не по себе после вчерашнего. Что у нее начинается мигрень. Что угодно. Но его взгляд – непроницаемый, темный, завораживающий – проникал внутрь, как будто он уже видел ее страх. Как будто увидит и ее ложь. И солгать ему сейчас означало… что? Рассердить чудовище? Нарваться? Нет.
Она несколько лет прожила в аду, да, но зато в аду она научилась важному – видеть насилие под любой, даже самой благородной маской. Различать малейшие оттенки абьюза. И нет, в Деккере она этого не чувствовала. Даже когда он вел себя как мудак, даже когда она на него злилась, Алис ощущала, что он все же видит в ней человека. То, чего обычно не бывает у психопатов. Видит человека, личность, а не игрушку или инструмент для своих целей. С ней он не был расчетливым обаятельным хищным зверем, с ней он тоже был человеком – живым, горячим, порывистым, может быть, в чем-то грубым. Но именно человеком, признающим в ней другого человека. Да, это не значило, что Деккер вел себя так и с другими. Может быть, он был чудовищем. Ненормальным. Нездоровым. Ей было сложно облечь это ощущение в слова, но… сейчас вместо естественного в такой ситуации страха – среди глухого леса, где даже не ловит мобильная связь, с мужчиной, которого она могла спровоцировать этим разговором, в котором могла разбудить настоящего зверя, – Алис чувствовала почему-то совсем другое. Как будто снова отодвинулось в сторону все, что их разделяло: разница в их положении, происхождении, прошлом – и осталось только ощущение странного сходства. Как будто Деккер тоже это признавал. Как будто почуяв в ней ее ненормальность, он не сбежал, не отстранился. Как будто… тоже вдруг осознал, что они могли бы понять друг друга. Ее ложь сейчас просто разорвала бы ту странную нить, которая неожиданно натянулась между ними. Которая ощущалась даже тогда, когда Алис пыталась убедить себя бежать. Даже когда повторяла себе, что они разные, что это всего лишь иллюзия. Но она была, она ощущалась тут – эта странная нить, хрупкое доверие вопреки всему. И Алис просто не могла поступить иначе.
– Да, – ответил она, тоже прямо глядя на него. – Рассказали. Про ту девушку из клуба, Сандрин Арно, которая сначала обвинила вас в нападении, а потом забрала заявление.
Деккер на секунду прикрыл глаза. Пальцы, вцепившиеся в руль, побелели.
– Понятно. И что же? – фыркнул он, но усмешка вышла горькой. Алис видела, как у него дернулся край рта. – Все, считаете меня чудовищем, которое притащило вас в лес, чтобы…
Он как будто хотел выговорить какое-то слово, но не смог, лишь сильнее стиснул руль.
– Я стараюсь не торопиться с выводами, как вы знаете, – спокойно произнесла Алис. От ощущения, что она и правда словно входит в темный и страшный лес вместе с чудовищем, отчаянно колотилось сердце. Но вместе с этим где-то глубоко внутри рождалось и странное ощущение радости – оттого, что она может говорить с Деккером прямо. И что он… отвечает ей. – Слишком мало данных. Я… хочу услышать вашу версию событий.
– Ну, раз вы уже знаете… и вам интересно… Это долгая история, – сказал он глухо, но твердо. – Если вкратце… у меня бывают проблемы с памятью. Блэкауты. Я выключаюсь из реальности, потом могу очнуться вообще в непонятном месте. И при этом понятия не имею, как там оказался. Все началось еще до Пари… до той неудачной операции DSU. После нее усугубилось, но это не следствие ПТСР, это всегда со мной было и связано… с особенностями психики. А с той девушкой… все случилось в клубе. Мне было семнадцать. Я выпил. Не помню сколько. Много. Там было душно, громкая музыка. Кажется, были еще какие-то таблетки. Помню, как вышел с ней из клуба, мы взяли такси. А очнулся уже дома, в своей кровати. Она плакала, показывала красные следы на шее и кричала, что я пытался ее задушить и не смог только потому, что отключился. Потом убежала, как есть, полураздетая… Вот, собственно, все, что я помню. Мать тогда замяла скандал, у нее вовсю шла предвыборная гонка, она считала, что эта история – дело рук конкурентов. В прессу ничего не просочилось, я был еще несовершеннолетним, так что…
Алис молча кивнула, понимая, что готова поверить. В то, что он и вправду не помнил. Что все дело лишь в блэкаутах, особенностях психики. Но это значило, что он мог сделать что-то с Одри и просто не знать об этом. Или с Пати Сапутрой, о которой тогда упомянула Анжелика…
Ей важно было знать. И тот Деккер, который пил с ней кофе и танцевал вальс; кормил ее шоколадом и дважды ловил, когда она теряла равновесие; который из-за нее набил морду старшему по званию; который смотрел на нее взглядом взволнованного василиска и никуда не убежал, хотя явно давно раскусил, что она ненормальная… этот Марк Деккер тоже имел право знать.
И Алис сделала то, что делала всегда, когда ей было страшно, – просто кинулась вперед навстречу опасности.
– С вами не случалось блэкаутов, когда исчезла Одри Ламбер? – спросила она прямо, хотя внутри все дрожало от волнения.
– Одри Ламбер? – Деккер повысил голос одновременно с возмущением и удивлением, но Алис была готова к такой реакции и уже не собиралась отступать.
– Да, Одри. Те сообщения отправили не из Брюсселя. А отсюда.
– Откуда вы это взяли, черт подери!
Он вытащил пачку, быстро сунул в рот сигарету и закурил, не отрывая от Алис темного непроницаемого взгляда. В полутьме салона машины его лицо выглядело очень бледным, и глаза казались совсем черными.
– Попросила коллег проверить ее номер. Который мне дала Анжелика. Верне, кажется? Ее подруга, которая работает на почте, – спокойно сказала Алис, выдержав его взгляд.
– Ведете собственное расследование? – фыркнул он, нервно выпуская струю дыма. – Анжелика таки переманила вас на свою сторону?
– Да, веду. – Алис помолчала. – Но я… я считаю… что мы должны вести его вместе. Разве вы не хотите узнать правду?
– Нет! – рявкнул Деккер.
Алис молчала, видя, как он, отвернувшись, стискивает руль. Даже жилы на кисти набухли. Какая-то рациональная ее часть говорила, что ей должно быть страшно, что она рискует, и в то же время… Она словно шла по краю пропасти. Словно играла с огнем. Это ощущение почему-то будоражило: как будто Алис была сейчас такой же, как он, равной ему, способной выдержать и его гнев, и ярость, и выплеснувшуюся тьму. Выдержать и не отступить.
– Почему? – вырвалось у нее.
– Потому что если я действительно что-то с ней сделал… – начал он и вдруг гневно выдохнул: – Если вы это выясните, то убежите отсюда впереди собственного визга!
Алис вздрогнула. Эта его откровенность просто опьянила. У нее все вспыхнуло внутри от чувства хмельного восторга – он был искренен с ней сейчас, он прямо сказал, что хочет, чтобы она осталась. Он чувствовал то же, что и она. Ей не показалось. Она это не выдумала. Деккер тоже… ощущал натянувшуюся между ними нить. Они двое – одинаковые чужаки среди нормальных.
И в этот момент она не хотела думать о том, что он может быть убийцей. И о том, что это ее все равно не останавливает. Не останавливает ее тягу к нему, не вызывает желания бежать и прятаться, поступать