чем-то таким точно заниматься не стоило.
– Сейчас проверю почту. Вдруг есть что-то новое. – Он отдал Алис коробку с шоколадом и достал телефон. Она положила в рот конфету, раскусила – восхитительно! – одновременно наблюдая, как Марк сосредоточенно хмурится, читая сообщение. Внезапно его глаза сузились, и он закусил губу.
– Да твою же… – Он посмотрел на Алис, словно что-то лихорадочно обдумывая. – Как же я сразу…
Снова схватив телефон, набрал номер.
– Деккер. Да, я получил ваше сообщение. Спасибо. И поздравляю с успешным завершением операции. Послушайте… у этого Мориса случайно нет… братьев? Или кузенов с той же фамилией? Да, я подожду. – Марк нахмурился еще сильнее, время тянулось медленно, но наконец в трубке снова раздался приглушенный голос. – Так я и думал. Объявите его в розыск на всякий случай…. сталкинг и покушение на убийство сотрудника полиции. Да, я сейчас все пришлю.
Марк отложил телефон и буквально рухнул на стул. Глянул на Алис, и она мгновенно пожалела, что не может подойти к нему и обнять.
Он запустил пальцы в волосы, снова закусил губу, а потом резко выдохнул:
– Я знаю, кто пытался тебя убить.
Алис посмотрела в его невидящие глаза, и в них словно опять плеснулось пламя пожара.
Глава 18
Марк тряхнул головой, пытаясь отогнать мгновенно накатившую на него волну паники и ярости.
Я знаю, кто пытался тебя убить…
Горло словно сдавило. Черт! Было невыносимо трудно признаться Алис в том, что его самоуверенность, его… да, гордыня, могли стоить ей жизни. И то, как она вдруг озадаченно посмотрела на него, ничуть не облегчало задачу.
Надо было собраться, собраться и рассказать ей, объяснить – и лучше спокойно и обстоятельно, потому что молчать в таком случае было гораздо хуже. Марк вдруг понял, как сильно устал, как навалилось все разом: и бессонная ночь на пожаре, и страх за Алис, и неловкость оттого, как она восприняла его выходку, и ее сияющая улыбка, которая сбивала с толку, ее неожиданно изменившееся звучание, словно ставшее еще более глубоким. А теперь еще и эта внезапная ошеломляющая догадка. И накатившая странная слабость после долгого напряжения. Теперь он знал, в чем опасность, теперь…
Марк поднялся, подошел к окну и вытащил сигареты. Мысли лихорадочно метались в голове, путались, наскакивали друг на друга, выстраивались в связи, в структуру, и он пытался ухватить разом все, остановить это мельтешение.
– Несколько лет назад… – он помолчал, затянувшись и медленно, по чуть-чуть выпуская дым, подумал немного, чтобы успокоиться и правильно подобрать слова, – еще до той неудачной операции в мою команду перевели одного человека с прекрасной характеристикой. Служебное рвение, желание принести пользу стране и людям, горящие глаза, отличная физическая форма, все тесты, все показатели просто эталонные – идеальный кандидат. Но я знал… чувствовал, что в нем есть определенные наклонности. Как я тебе уже говорил, люди для меня звучат. – Марк вздохнул. – Вот он звучал так, что… мне стало понятно: рано или поздно он сорвется. Я чувствовал в нем чудовище. Садиста, который пока еще даже не знал, не понимал своих тайных желаний. Который искренне верил, что он герой. Но мне-то уже было ясно, что как только он почувствует власть, почувствует вкус крови, то станет злоупотреблять полномочиями, как минимум. Как максимум… начнет пытать и убивать. И я сделал все, чтобы убрать его из команды. И вообще из DSU.
Он перевел дыхание. Снова затянулся, помолчал.
– Я был уверен в своем чутье, в своей правоте. Настаивал. Использовал все свои связи. Как ты знаешь, у меня они… были. Учитывая, что Жан Морелль – мой дядя. И этого человека убрали. Потому что тогда… тогда все – включая Жана – полагались на это мое чутье, будь оно не ладно! А ведь этот человек ничего не успел сделать. И кто знает, возможно, ничего и не сделал бы, если бы я его не подтолкнул. Если бы не обломал так жестко его надежды сделать карьеру в DSU.
Марк затушил недокуренную сигарету в пепельнице и, отвернувшись к окну, заложил руки за спину.
– Думаю, он меня нашел после той публикации в газете. Такой шумихи, как сейчас, не было, но приезжал какой-то репортер, снимал меня в лесу возле места, где нашли череп. Где-то это опубликовали. Возможно, он постоянно гуглил, искал какие-то мои следы. А может, у него остались связи. Он меня держал на прицеле, ждал подходящего момента. Судя по всему, следил за моей судьбой, если знал, что… что произошло в Париже. Попытался… в каком-то смысле инсценировать это.
– Пожар? – осторожно спросила Алис.
– Да. Там… я расскажу тебе, но потом, хорошо? Слишком много для одного раза.
Он помолчал.
– Наверное, он считал, будто я просто избежал ответственности, что меня… прикрыли, переведя сюда. Хотя должны были бы посадить. В каком-то смысле его можно понять. Он считал себя честным героем, который пострадал ни за что, а меня – монстром, у которого есть связи и который имеет возможность остаться безнаказанным. Который творит все что хочет, просто потому что может. Вот и решил наказать. Дать понять, что значит быть беспомощным, когда кто-то играет с тем, что тебе… дорого. С тем, что… с тем, кто находится под твоей защитой. И ты ничего не можешь сделать. И хваленое чутье ничего не подсказало. Знаешь, что самое ужасное – я же об этом человеке просто забыл. Был уверен, что письмо с фотографией и та записка, которую тебе подкинули, связаны с Парижем. С той неудачной операцией. Что кто-то хочет припомнить мне это дело, потому что… из-за меня там кто-нибудь тоже наверняка потерял самое дорогое.
Марк оборвал себя, закусив губу. Об этом он точно не хотел сегодня говорить. Алис тоже молчала, и он был ей благодарен, потому что чувствовал в этом молчании не просто страх его задеть, но и сочувствие и понимание.
– Этот Морис… – после небольшой паузы спросила она, – ты упомянул в разговоре по телефону. Это он оказался сталкером?
– Нет. Морис Шевалье – это хозяин автомастерской, в которой делали фальшивые номера. Там еще и скупка краденых машин, их перегоняли… В общем, эту банду давно вели и как раз сейчас накрыли. А того человека звали Винсент Шевалье. И я наконец сложил два и два.
– Получается, он его родственник?
– Брат. Морис дал ему ту машину с фальшивыми номерами, которую видела Мелати и которая потом появлялась на камерах. Сарай мадам Дюпон Винсент использовал, потому что тот удачно расположен. Видела там угол сада? Совсем заросший. Ограда старая и поломанная. Легко пролезть. И дальше пустынный проулок, на который почти не выходят окна. Я еще в тот раз, когда мы пришли искать газолин, это отметил. К тому же мой дом в двух шагах. Полагаю… у него изначально был другой план. Но потом подвернулась ты.
– Он решил, что… это твое самое слабое место? – Было слышно, что она слегка улыбается.
– Похоже на то. – Марк горько усмехнулся. – Не только у меня есть… способность чувствовать людей.
Да, черт возьми. Как это вышло? Как получилось? И оказалось очевидно для любого, кто пристально наблюдал за ним со стороны. Девчонка, с которой он был знаком всего две недели. Эта неожиданная бескомпромиссная близость, звучание в унисон, возможность позволить себе быть откровенным, словно рядом с ней куда-то отступал вечный страх не вписаться, разрушить собой все, к чему прикасался. Вдруг протянувшаяся между ними нить – такая хрупкая, но такая крепкая. За которую он теперь держался изо всех сил в нелепой надежде, что из этого что-то выйдет. Или это очередное порождение больного сознания? Мираж в пустыне, да-да.
– Значит… этот сталкер… Винсент… он хромал?
– Нет. – Марк вздохнул. – Он был идеально здоров… тогда. Хромого я бы точно вспомнил. Видимо, потом что-то случилось. И… наверное, он винит меня и в этом.
– Марк…
Тон ее был решительным. Но ему не хотелось, чтобы она сейчас видела его лицо. Не хотелось поворачиваться. Не хотелось…
– Марк, иди сюда! – позвала Алис снова, кресло заскрипело. – А то я сейчас встану и… и упаду.
Он вздохнул и подошел к ней, присел рядом на корточки.
– Ты не можешь знать, что произошло бы или не произошло. Да, возможно, ты ошибся и сломал ему жизнь. А может… и спас кого-то.
– Но ты не…
– Это не твоя вина, Марк, – твердо перебила Алис. – Все, что случилось сейчас… это его и только его решение, понимаешь? Его выбор.
Ох. Это было то, чего Марк так хотел и чего так боялся. Поддержка, протянутая рука. Стремительное сближение, которое, раз начавшись, теперь только набирало скорость. И он понимал, что не может это остановить. Да и не хочет.
Сближение всегда означало разочарование. Неоправданные надежды. То, чего он всегда боялся. Закрытость и дистанция позволяли воображению достраивать желаемое, откровенность же лишала всех иллюзий. Показывала неприглядную правду, смотреть на которую не смогла даже Жанна Морелль, эта женщина, не знавшая слова «поражение».
А Алис… Марк в очередной раз поразился ее храбрости. Или способности слышать? Иной, чем у него, но все же. Ее не напугало признание в лесу. Не напугало чудовище на пожаре. Не напугали выплески его тьмы, звучащая в нем песнь лабиринта. Казалось, с каждым шагом, делающим их ближе, она, напротив, тоже открывалась. Шла к нему навстречу.
Вечный страх – не оправдать доверие, подвести, сделать не то, что от него ждут, что нужно тому, кто рядом, – накатывал неожиданно, волнами, но Марк все равно ощущал эту нить надежды. Он ведь мог… хотя бы попробовать? Обещать. Поклясться себе самому – делать все, что в его силах, чтобы дать то, что нужно его девочке.
Алис протянула руку, легко провела пальцами по его шее, пробралась под волосы и вдруг… взъерошила их на затылке.
– М-ф-ф… – неожиданно для себя выдал Марк.
Это было… приятно. Даже очень. Он и не знал, что настолько. Хотелось бы оказаться сейчас с ней где-нибудь в своей спальне. Лениво растянуться на кровати, обняв Алис, зная, что она в безопасности, и, чувствуя, как она вот так гладит его по голове, закрыть глаза. Уснуть…