Свой путь. Получается, я тоже его выбрала сама. И что же в итоге? Ведь я хотела как лучше, я пыталась…
Нет, приезжать сюда было ошибкой! Но я думала, что если мы уедем, Л. от него отстанет, что эта так называемая дружба наконец прекратится. К тому же я так хотела, чтобы у К. оставалось его увлечение, общение с Б., а тот как раз любит уединение и связь с природой. Мне казалось, все это даст К. то равновесие, которое ему так нужно, ведь он склонен ко всему сверхъестественному, склонен видеть во всем знаки, он считает, что наш мир не ограничивается лишь видимой материей. Что ни одна религия не дает ответов на его вопросы. И это бы все равно проявилось у него так или иначе, нужно было дать этому выход. И я боялась слишком сильно давить, хотела быть понимающей. Не зашоренной буржуа, а свободомыслящей женщиной, способной выйти за пределы своего маленького комфортного мирка.
Но здесь, в этом городке… все в К. словно сгустилось, помрачнело, стало тяжелее. Иногда мне кажется, что дело еще и во влиянии этого леса. Его особой энергии. К. словно резонирует с ним, словно сам покрывается внутри этими темными елями и глубоким мхом. И Л.! Я пытаюсь объяснить К., что Л., как паразит, разрушает наш брак, нашу жизнь, но все без толку. Я ловлю себя на мысли, что говорю с ним как безумная ревнивая истеричка. Я пыталась, видит бог, я пыталась превратить эту дыру в настоящий дом, пыталась «наслаждаться жизнью вдали от суеты большого города», пыталась «стать ближе к природе». Устраивала все эти вечеринки, пикники… Я больше не могу. Не могу. Не могу. Не могу!!!
31 мая
Я больше не могу. Я должна действовать. Ради детей.
Но как, во имя всего святого? Я еще не восстановилась после родов, врач говорит, что разошлись какие-то кости (естественно при двойне), так что мне нужен покой, меньше движений. Я и сама чувствую, что с трудом хожу, больно наклоняться. Так бы я уже бежала, взяв детей, а потом смогла бы вызволить и К. А теперь… Нет, я найду выход!
2 июня
Я нашла старый фотоаппарат К., который он считает сломанным и не пользуется, и тайком отнесла в ремонт. Теперь буду фотографировать свой дневник, а листы уничтожать. Прятать фотоаппарат каждый раз в ту коробку в лаборатории, чтобы никто ничего не заподозрил.
Я уверена, что Л. копается в наших личных вещах. У меня нет доказательств, но… я уже не чувствую себя в безопасности в собственном доме. Хожу, вечно оглядываясь, боясь, что за мной следят. Везде его присутствие, эта страшная темная тень, отравляющая мою жизнь. Он забрал не только К, он хочет забрать и меня, и детей. Можно подумать, что я преувеличиваю. Но вчера, например, дневник лежал не так, как я его оставила. Хотя я запираю его в ящик стола, а ключ ношу на цепочке на груди. Но когда я открыла ящик, дневник был сдвинут. Я в этом уверена. Я не сумасшедшая. ТФ тоже считает, что Л. опасен. А у меня ощущение, словно он душит нашу семью. Невидимая рука сжимает пальцы, и я задыхаюсь…
Алис нахмурилась. Все это действительно выглядело как записи сходящей с ума женщины. И все же… Кто-то переклеил фотографии в альбоме. И едва ли это был ее муж.
4 июня
Я попросила о помощи М.М. Попросила узнать об Л.: где он живет, как работает. О его прошлом. Он словно человек-тень: я ничего о нем не знаю, а он знает обо мне и К. все. Вплоть до того, как мне нравится заниматься любовью. Это омерзительно. Но К. рассказывает ему абсолютно все. Считает важным делиться каждой мыслью.
Я должна хотя бы представлять, что за человек Л., мне кажется, он скрывает какие-то свои жуткие тайны. Он страшный человек. Я чувствую, вижу…
Не знаю, что мне даст возможность заглянуть в его прошлое. К. все равно мне не поверит.
– Отчет пришлем вечером.
Марк кивнул и вдруг осознал, что не вслушивался в слова эксперта. Заглянул в свой блокнот – там были какие-то невнятные каракули.
Да чтоб тебя! Он потер лицо, сунул руку в карман, нащупал нить и намотал на палец. Только бы не началось. Только не новый блэкаут. Но его словно несло в черноту: от усталости, от нервного перенапряжения, от всего, что накопилось за эти дни. Черная волна, набирающая силу, готовилась его поглотить.
«Вам нельзя волноваться», – так говорили все врачи, не способные его вылечить.
Разумеется, такое не лечится, такое вообще не исследовано, так что проще заблокировать, закрыть в коробке, в клетке из таблеток, из предписаний врачей, замуровать там, засунуть в те самые рамки, куда всю жизнь пытались впихнуть это несуразное чудовище.
«Вам нельзя волноваться, инспектор Деккер. Не с вашей психикой. Рвется там, где тонко».
Мало кто мог представить, что за всей этой мощью, которая исходила от его физической оболочки, прячется такой хрупкий, тонко настроенный инструмент. Непонятный. Пугающий как раз тем, что никто не знает, как с ним работать. Что вообще с ним делать. Как его использовать – безопасно. Потому что…
«У всех есть слабые места, и у вас – при всем идеальном физическом здоровье – вот здесь, в голове. Высыпаться, не волноваться, никакого перенапряжения, умеренные физические нагрузки, рутина, режим, лекарства».
«Вам нельзя работать в полиции».
Да, меня можно расстроить, но играть на мне нельзя.
Но как раз он и понял: он может заставить себя играть. Если нажимать со всей силы, выкрутить настройки на максимум, если перестать бояться, если открыться тьме, позволить ей выплеснуться, вырваться изнутри – он может…
Я помешан только в норд-норд-вест. При южном ветре я еще отличу сокола от цапли.
Любой герой – это чудовище. Все, что требует нечеловеческих усилий, сделает тебя нечеловеком. Единственное, куда Марк мог себя применить, где он видел пользу, где он понимал, что с собой делать, – вот это, и пусть цена была такой…
Но сейчас было нельзя. Нельзя этого допускать. Нельзя, нельзя… Хотя бы ради нее.
И у него же были планы на вечер. Или уже вечер? Сколько сейчас времени? Что с его девочкой? Он не должен был оставлять ее одну. Пойти к ней? Нет, нельзя опасно. Нельзя. Нельзя. Ее могли убить. Из-за него. Или ради нее он и должен… позволить… Он должен найти Винсента, должен… должен…
Буркнув что-то неразборчивое, Марк бросился к машине.
Нельзя, нельзя, нельзя…
Тьма наползала, захватывала, надвигалась неумолимо. Он не мог убежать от черной тени. От чудовища. От себя.
Глава 19
Вздохнув, Алис отложила снимки. Потерла глаза. Встряхнулась. Нет, на сегодня хватит.
Потому что жутко было читать этот крик отчаяния, погружаться в глубину безумия, из которой не получалось выплыть? Потому что слишком многие слова Беатрис звучали как предупреждение? А может, потому что ей хотелось разделить открытие с… напарником? Снова поймать эту волну, горение расследованием, азарт и возбуждение от наконец складывающегося на глазах пазла.
Сгустились сумерки, в комнате стало совсем темно, но включать верхний свет не хотелось: было так уютно сидеть под абажуром старого торшера. А еще нестерпимо клонило в сон. Алис так давно не отдыхала в домашнем тепле и уюте, когда можно лениво валяться с книгой или сериалом, дремать днем, завернувшись в плед, а проснувшись под вечер, сварить себе кофе и выпить его с кусочком шоколада, глядя в темное окно.
«Нет, спать нельзя. Надо заказать новую одежду. Обувь. Телефон, ноутбук… Ох».
Она перебралась на диван. Нога – на удивление – практически не беспокоила. Устроив ее поудобнее, Алис откинулась на подушку, укрылась пледом, взяла телефон – Марк отдал свой старый взамен сгоревшего – и открыла страницу онлайн-магазина. Только самое необходимое. Просто такие же ботинки, такой же свитер, возможно, похожее вязаное платье. Белье, базовые футболки…
Реклама выпрыгнула неожиданно, и у Алис перехватило дыхание. Красные туфли. На шпильках. С тонкими ремешками вокруг щиколоток.
Она сама не поняла, зачем кликнула на баннер. Это было неправильно. Не для нее. Она никогда не носила и не будет носить такое, такое носят другие. Раскованные, смелые женщины, не боящиеся быть сексуальными, умеющие и любящие привлекать, соблазнять, брать то, что хотят. Красные туфли – символ греха. Порочности. И… свободы.
Но этот красный цвет, словно вспыхнувшая искра, – вдруг отразился в ней, полыхнул где-то внутри. Снова рождая томительно-сладкое желание. Вожделение. Жажду. Красное на черном… Алис закрыла на мгновение глаза, представив на себе эти туфли, представив, как окажется рядом с Марком – как равная ему… Представив, как он будет на нее смотреть. Между бедер тут же заныло… Черт!
Размеры – может, хотя бы не будет ее размера! И она тогда просто закроет вкладку и все. И забудет. Забудет. Алис глянула на выпавший бегунок с номерами. Остался последний экземпляр. Ее размер.
И положить в корзину короткую юбку, такую, как она видела во сне, вдруг оказалось на удивление просто. Туфли словно требовали еще, еще. Белье. Да, вот такое – тонкие стринги и чулки с подвязками. Вот такой полупрозрачный топ. И помаду. Красную. В тон туфель.
Алис нажала кнопку «Купить» и сунула телефон под подушку, чтобы не передумать. Не отменить заказ.
Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Сосредоточиться на дыхании. На «здесь и сейчас». На запахах старого дома. На прикосновении шерстяного пледа. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.
Алис сама не заметила, как уснула.
А проснулась от какого-то грохота. Она вскинулась, как обычно, оглядываясь в панике. Стучали в дверь. Громко, яростно.
Черт!
Судя по всему, Эва еще не вернулась – в доме было темно, горел только торшер. Да и Ребельон бы уже истерически лаял. Алис схватила трость. Встала, взяла в другую руку пистолет. Грохот снова возобновился. Казалось, что весь дом трясется от этого адского напора. Черт. А если этот кто-то выломает дверь? С больной ногой она не сможет бежать…