– Джун, – назвался он, хотя догадывался, что Аня уже увидела его сквозь проем.
– Чем я могу помочь? – робко спросила она, открыв дверь. Ее щеки заметно порозовели. Аня по-детски стеснялась его, несмотря на то что в церкви Джун уже стал частым гостем.
– Хочу убить где-то пару часов, – объяснил он. – Ну, то есть помолиться за искупление своих грехов, конечно же!
Джун скорчил гримасу, Аня приглушенно хихикнула и отступила, пропуская его.
Отец Хавьер тоже не спал. Он сидел на обшарпанном стуле в одном из рядов и читал что-то с планшета. «Сочиняет новые проповеди», – решил Джун.
– Скоро я начну брать с тебя плату за ночлег, – ухмыльнулся священник, поворачиваясь к нему.
– Как-то не по-христиански, – возмутился подошедший Джун и важно оттопырил указательный палец. – «Ибо таковы пути всякого, кто чужого добра алчет: жизнь отнимает оно у завладевшего им». У входа написано же. Такие мудрые слова, аж экран треснул.
Отец Хавьер тихо рассмеялся. Он никогда не ставил свои религиозные чувства выше чувства юмора.
– Вот и накоплю на новый экран. – Отсмеявшись, Хавьер перевел взгляд на застывшую в нерешительности Аню. – Иди уже спать, милая. Завтра у нас будет много дел, тебе нужно набраться сил.
Кажется, ей не особо хотелось уходить, но она не могла ослушаться. Аня приходилась дальней родственницей сепарантке, у которой Хавьер когда-то был спонсором. С отказом от дополненности спонсорство прекратилось, а хорошие отношения остались. Маму Аня потеряла, как и многие, во время Полного Отключения, и Хавьер взял ее под крыло церкви, ведь семья осиротевшей девочки была в состоянии разве что отвести ее в детдом. Джун, уже привыкший, что на нижних уровнях Цитадели на каждые пять трагических историй четыре – с постыдной тайной, придумал свою теорию на этот счет. Аня слишком напоминала самого Хавьера: легкой сутулостью, ясным обманчиво-наивным взглядом, неуловимыми чертами лица… Она вполне могла оказаться его внебрачной дочерью.
Но Джун никогда не спрашивал. Это было не его дело.
– Если хочешь подремать, придется занять одно из этих кресел. – Отец Хавьер махнул рукой на нестройные ряды. – Вся подсобка сейчас под завязку забита вещами. Бедная Аня не успевает их рассортировать.
– Кресло сойдет, – кивнул Джун, оглядывая ряды в поисках самого мягкого и удобного. – У меня смена через пару часов.
– В пиццерии?
– Угу.
Джуну всегда было немного стыдно упоминать о своей официальной работе – хотя здесь понятие «стыд» и казалось неуместным. Он закатил глаза, внутренне насмехаясь над собственной мнительностью: и как за годы не отучился?
– Не то чтобы это работа моей мечты, но мы же должны ценить место, отведенное нам Гармонией, не так ли? Кротость и покорность, все дела.
– Воистину так, – улыбнулся отец Хавьер, сделав вид, что не заметил иронии. Он отложил планшет на соседнее сиденье. Джун заметил, что там же лежит раскрытая сумочка с инструментами – тонкие отвертки, сменные платы, тюбик с термопастой.
– Вы сами чините себе планшет?
– Я был инженером в молодости.
Джун совсем не ожидал это услышать.
– Почему же оставили профессию? Вы упоминали, что выйти из дополненности было целиком вашей инициативой…
– Так и есть.
– Вот так просто? – вскинул брови Джун. – Из-за всех этих «соблазнов дополненности», да? Оставили карьеру инженера?..
Профессия инженера стала для Джуна несбыточной мечтой, поэтому как кто-то мог просто отказаться от этой мечты, было ему непонятно. Отец Хавьер смерил Джуна долгим взглядом, словно думая, стоит ли оставлять тайну при себе.
– Я работал на одного человека, – наконец, вздохнул священник. – Он использовал свою власть для нехороших целей. Поначалу я не понимал этого, ослепленный его блестящим умом и обаянием, но со временем все стало настолько очевидно, что дальше обманываться я не мог. Однажды я снял линзы и ушел в церковь.
По мнению Джуна, Хавьер оказался слишком ранимым.
– Жалеете?
Он пристально заглянул священнику в лицо, ища хотя бы тень скрываемых эмоций: может, предательски дрогнут брови; может, дернутся вниз уголки губ? Это было уже частью ритуала: Джун пытался подловить его на неискренности… и каждый раз проигрывал. Отец Хавьер был странным человеком, и его идеалы было трудно разделять или даже понимать. Но все-таки он никогда не лгал.
– Нет, – простодушно улыбнулся священник. – Мне казалось, мы уже обсуждали это. Сейчас я гораздо ближе к людям, чем когда-либо. Я могу по-настоящему понять их и разделить их заботы, увидеть искренность и добро там, где многие и не пытаются их искать. Я счастлив видеть мир таким, какой он есть: и его лучшие стороны, и то, на что многим хотелось бы просто закрыть глаза…
– По дороге сюда я столкнулся с прайминовым дилером, – резко сказал Джун, прерывая Хавьера на полуслове. Тот ничуть не обиделся – просто удивленно поднял брови, ожидая продолжения. – Он прятал коробку с этой дрянью рядом с центром для подростков.
Лицо отца Хавьера вытянулось.
– Я хочу сказать, – продолжал Джун, – что не понимаю, где вы берете эту веру в людей. Если сама Гармония перекручивает все так, что у детей-сепарантов просто не остается шансов вырасти кем-то достойным…
– Конечно, этому нет оправдания. Но, с другой стороны, соблазны и созданы, чтобы у нас была возможность себя проявить, от них отказавшись…
«Кое-что, отец Хавьер, вы и за годы вне дополненности понять не сумели», – сокрушенно подумал Джун, а вслух возразил:
– Чушь. Когда твоя жизнь напоминает бесконечное барахтанье в дерьме, соблазны – единственное, ради чего ты убеждаешь себя жить. И ты идешь на поводу своих примитивных желаний, и это медленно тебя убивает. Замкнутый круг, отец Хавьер, и никому из него не выбраться. – Он отвел взгляд, скривившись от невыносимых мыслей о Химе, о Майре, о будущем, в которое давно разучился смотреть с надеждой. – Иногда мне кажется, что этому месту просто необходим локальный Всемирный Потоп.
Отец Хавьер внимательно смотрел на Джуна – без осуждения, без возмущения. Повисшая тишина даже не показалась Джуну гнетущей – настолько поразило его понимание, отразившееся в усталых глазах священника. Лучистые морщинки в их уголках обозначились чуть сильнее.
– Иногда, – тихо сказал отец Хавьер, – мне тоже так кажется.
17Кайтен
Цитадель хранила множество загадок. Когда Кайтен начала работать на Тайное Общество, они захватили ее и помогли легче пережить перемены. Все-таки она была архитектором и любила свою работу, и ей были интересны новые, секретные стороны города, который она столько раз перепроектировала. День за днем, рассчитывая маршруты для контрабанды, Кай все сильнее убеждалась, что конструкторы ярусов и остовов заранее догадывались о многих вещах. Они предсказали, что жителям Цитадели понадобятся тайные пути, неожиданные убежища и скрытые от посторонних глаз шахты. И это предположение – о том, что система рано или поздно создаст париев, которым нужно будет где-то от нее скрываться, – оказалось правдивым.
Шахта лифта, по которой Кайтен и Джун поднялись к архиву, никогда не использовалась по назначению. По крайней мере, ни следа перемещений кабины не было заметно на гладкой поверхности. Аварийные лампы, усаженные на разметках этажей, прожигали тусклым белым светом бездонную тьму. Карабкаясь по отвесной стене, Кайтен использовала их как отметки преодоленного пути. Впервые она считала свою частичную слепоту благодатью: из-за плохой видимости ей не грозил страх высоты – подъем всего лишь стал изнуряющим испытанием для ее слабых мышц.
Двадцать метров высоты – пустяки, пока это двадцать метров в проекте дополненности на рабочей станции. Но когда каждый миллиметр – это часть титановой реальности, оголенного костяка остова, – все оказывается совсем иначе.
К концу пути дрожащие руки и ноги слушались Кай с трудом; одежда пропиталась потом, а пульсирующие виски обещали полноценную головную боль чуть позже. Снимая магнитные ботинки, Кайтен с завистью думала о том, как легко эту высоту преодолел Джун. Луч его фонаря уже вовсю исследовал темноту перехода. Сброшенная куртка лежала на полу. Свет выхватывал очертания фигуры – незнакомо рельефные, и Кайтен недоумевала: когда, когда Джун успел стать таким сильным? Как превращение из неловкого соседского ребенка в решительного молодого парня произошло для нее так незаметно? Кай нахмурилась. Да, время летело слишком быстро. Но ее время будет тянуться столько, сколько сочтет нужным Тайное Общество. Не стоило слишком отвлекаться на сентиментальную чушь.
Наконец дыхание восстановилось, а тяжелые ботинки сменили легкие туфли. Придерживаясь за стенку, Кайтен поднялась. Ноги предательски тряслись, норовя усадить ее обратно; все тело, в общем-то, не возражало. Через пару минут Кай с усилием оторвалась от опоры и подошла к Джуну.
– Что-то нашел? – спросила она.
Джун мотнул головой и повернулся к ней. На нем были очки ночного видения.
– Напомни еще раз, как Общество согласилось дать тебе эти чертежи?
– Это не Общество. – Кайтен пошатнулась, но удержала равновесие. Она чуть не схватилась за Джуна, но прикасаться к нему все еще было слишком неловко, даже более неловко, чем упасть на ровном месте. – Они бы никогда этого не допустили – помогать мне вламываться на территорию Гармонии. Я сама все рассчитала с учетом слепых пятен на чертежах приближенных блоков. Сопоставила предполагаемую массу металла и площадь…
Кайтен резко замолчала, увидев, что губы Джуна скептически сжались. Раздражение в ней колыхнулось, как толща мутной воды в стакане.
– Что? – нахмурившись, спросила Кайтен.
Джун сдвинул очки на лоб, вместе с ними убирая с лица влажные от пота пряди.
– Как ты можешь быть настолько уверена, что именно в этом «кармане» – тайный путь в архив? – спросил он, щурясь с недоверием. С чертовски ранящим недоверием.
В последнее время Джун вел себя с ней агрессивнее, чем прежде, допускал в речи лишнее крепкое словцо и язвил явно больше, чем ему требовалось для хорошего самочувствия. Кай понимала, что так он пытается дистанцироваться, побороть неловкость, оставшуюся после того дурацкого вечера. Она старалась относиться к этому снисходительно. Но у любого терпения есть предел. И сейчас, после всей проделанной для поиска безопасного пути в архив работы, терпение Кайтен лопнуло.