– С чего ты взял, что я постоянно общаюсь со своими помощницами? – вспылил я. – В следующий раз, когда соберешься взять несогласованный отпуск, наберись смелости и скажи мне лично. А теперь дай адрес своего двоюродного брата. У меня два раненых солдата, которым я очень хотел бы сохранить жизнь, потому что они должны отработать зарплату за три недели.
Когда доктор Холмберг был занят, он отправлял меня к своему двоюродному брату Раулю, который формально работал фельдшером, но все же был осмотрителен и выполнял свою работу. При текущем положении дел Беккеру и Ангусу, показавшим посредственные результаты в работе, крупно повезло, что я не доверил обрабатывать их раны местному почтальону.
Они и фельдшера не заслужили.
– Рауля нет в городе, Сэм. Поехал навестить сына в колледже, – боязливо пробормотал доктор Холмберг.
– Хоть кто-то в твоей семье знает, что такое работа? – проворчал я.
– Да, я понимаю, вышло очень досадно.
– Досадным будет состояние твоего лица, когда я с тобой разберусь, – невозмутимо ответил я. – О чем ты, на хрен, думал, когда уезжал из города, оставляя меня без медицинской помощи?
– Я плохо все спланировал, согласен, – мягко согласился он, делая все, что в его силах, чтобы я не сломал ему нос, когда вернется. – Наверняка у тебя есть знакомые в сфере медицины, которые могут тебе помочь? – сказал доктор Холмберг, прекрасно понимая: о том, чтобы везти этих двух придурков в больницу, не могло быть и речи. С тем же успехом можно было прямо признаться в преступлении.
Даже местный окружной прокурор и отделение полиции были у меня в кармане: я был с ними в таких хороших отношениях, что присутствовал на крещении сына шерифа и на похоронах отца прокурора. Но мне хватало ума не капать им на нервы и не вынуждать их задавать мне неудобные вопросы. Пускай прокурор и полиция мне симпатизировали, нужно не забывать о ФБР, а они в последнее время не спускали с меня глаз.
– Ты удивишься, Холмберг, но у меня мало знакомых врачей. Или гребаных астронавтов, раз уж на то пошло. Моя работа заключается в том, чтобы убивать людей, а не выхаживать их.
Однако это не совсем так.
Я знаком с Эшлинг Фитцпатрик, а она врач.
Причем хороший, если верить моей сестре Сейлор, которая не имела привычки раздавать ничем не оправданные комплименты.
А еще Никс умела хранить секреты. Для носительницы фамилии Фитцпатрик и члена одной из самых развращенных семей Северной Америки это было в порядке вещей.
Возможно, кидать ее со встречей безо всяких извинений, попрекать в случившемся между нами в Хэллоуин, а потом вдобавок хорошенько пройтись по ее гордости и обострять ситуацию было не самой лучшей тактикой в общении с ней, учитывая, что теперь мне понадобилась ее помощь.
Обычно расчетливость не позволяла мне высмеивать и унижать понапрасну людей, которые того не заслуживали.
Обычно я не имел дел с Эшлинг Фитцпатрик.
Она пробуждала во мне все самое худшее. У меня почти развилась к ней неприязнь. К такой милой, невинной, покладистой. И до сих пор живущей с родителями.
Честное слово, своим отказом я оказал ей услугу. Совсем скоро я расквитаюсь с ее отцом, как только разоблачу его и выжму из него всю правду.
Видите? Даже у меня были пределы допустимого.
Немногочисленные и весьма размытые, но все же они, судя по всему, существовали.
А еще клятва. Пускай я был ублюдком мирового уровня, но ублюдком не бесчестным. Фитцпатрики платили мне хорошие деньги, лишь бы я не притрагивался к Эшлинг, а значит, я должен приложить хоть какие-то усилия, чтобы сдержать слово.
– Возможно, ты мог бы… – начал доктор Холмберг, но я уже повесил трубку и позвонил Сейлор, чтобы попросить номер Эшлинг.
Моя сестра и Никс были хорошими подругами. Тихоня и леди.
– Означает ли это, что ты наконец-то пригласишь ее на свидание? – спросила Сейлор на том конце провода. Мне было слышно, как она что-то моет на заднем плане, наверное, бутылочки Ксандера.
Я бросил взгляд в заднюю часть фургона, где Беккер истекал кровью – а может, частичками легких, – и на Ангуса, который выглядел так, будто руку в его тело вкрутил слепой ребенок.
– Ты там под кайфом, что ли? – спросил я сестру, хмуро глядя на дорогу. – Она ребенок.
Ребенок, с которым я вытворял весьма взрослую хрень.
Я не считал восемь лет существенной разницей в возрасте. Порой я спал с девушками, которым было чуть за двадцать, хотя по обыкновению меня тянуло к ровесницам. Но Эшлинг не только была младше меня на восемь лет. Она к тому же источала чистый, как свежевыпавший снег, ореол ангела голубых кровей.
Ангела голубых кровей, который сосал твои яйца так, будто от этого зависело будущее страны. А потом дала в задницу, как профи.
– Под кайфом? Увы и ах. Мне ни черта нельзя, пока я кормлю грудью. Даже выпить бокал вина. – Сейлор мечтательно вздохнула, вспоминая о временах, когда у нее не было мужа, от которого она вновь залетела сразу после рождения первого ребенка.
– Если хочешь сочувствия, советую поговорить с тем, у кого есть сердце, – проворчал я.
– Да что ты? А что же тогда бьется у тебя в груди?
– Оно не бьется. Оно тикает. Наверное, бомба.
Сейлор разразилась искренним смехом.
– Не будь слишком груб с Эш. Ты же знаешь, какая она нежная. Люблю тебя, говнюк.
– Пока, пьянь.
Я повесил трубку и набрал номер, который мне дала Сейлор. Эшлинг ответила после пятого гудка, когда я уже собрался сбросить звонок и развернуться обратно, чтобы доставить двоих потных раненых качков прямо на ухоженную лужайку перед ее домом.
– Алло? – ее нежный голос наполнил салон фургона, наводняя все чертово пространство, словно умопомрачительный аромат.
– Это Сэм, – раздраженно буркнул я.
– Ох, – только и ответила она. Мне была хорошо знакома эта ее реакция, потому что она часто так отвечала, когда ей говорили что-то, что ей не нравилось. Но она никогда раньше не произносила это «ох» в разговоре со мной. – Чем могу помочь, мистер Бреннан?
Так я теперь мистер Бреннан?
Статус ублюдка имел свои недостатки. Я не без усилий озвучил ей свою просьбу.
– У меня два раненых солдата. По очевидным причинам я не могу отвезти их в больницу. Если привезу их в «Пустоши», ты сможешь прихватить комплект для оказания неотложной помощи и подлечить их? Я щедро заплачу.
Я ненавидел просить об услугах и мог пересчитать по пальцам одной руки все случаи, когда мне приходилось это делать. Обычно у меня были рычаги давления на людей – что-то, что они хотели получить от меня взамен, а потому я мог позволить себе роскошь выставлять требования, а не обращаться с просьбой.
– Какие у них травмы? – холодно и тихо спросила она. – Озвучь, пожалуйста, внешнее описание, а не свое медицинское заключение, если, конечно, ты, неведомо для меня, не учился в медицинской школе.
Впервые в жизни она отнеслась ко мне не с откровенным обожанием, а так же холодно, как и ко всем остальным.
Впрочем, я не мог ее винить после того, как той ночью в «Пустошах» засунул ее гордость в миксер и включил его на полную мощность.
– У одного сломана рука. У второго огнестрельное ранение в грудь.
– Где примерно?
– В области легких. Встретимся в «Пустошах» через полчаса.
Она спросит, неужели ей до сих пор запрещено приходить в мой ночной клуб, а я не собирался снимать запрет. Ничто его не снимет, даже сам Господь Бог.
Будь моя воля, Эшлинг Фитцпатрик было бы до конца дней запрещено приближаться к мужчинам, которые не приходились ей родственниками. Не говоря уже о пьяном потном стаде мужиков в моем клубе. В мыслях пронеслось жгучее воспоминание о том, как тот урод дернул ее за руку. Я чуть не убил того парня. Я не вспорол ему горло в полном людей зале только потому, что в то время не знал, что это была Эшлинг.
– Нет, – прямо возразила она. – Мы сделаем, как я скажу. Подожди секунду.
Я слышал, как она копается в вещах. А малышка Никс полна сюрпризов? Сначала подарила мне лучший секс в моей жизни. А теперь спасала меня, или, по крайней мере, моих солдат. Я даже был немного огорчен тем, что возможность снова вонзить в нее член оказалась упущена из-за ее отца.
– У тебя не будет необходимого мне оборудования. Через пару минут пришлю тебе адрес в сообщении. Приезжай один – только ты и твои солдаты, – и проследи, чтобы тебя никто не видел.
Я собирался задать ей вопросы, самый насущный из которых: «какого черта?», но она повесила трубку. Через минуту прислала сообщение с адресом в Дорчестере. Я поехал в указанное место и с удивлением обнаружил, что по нему расположен жилой дом. Одно из нескончаемых кирпичных зданий в викторианском стиле, которым отдавали предпочтение студенты колледжей и члены уличных банд.
Я выкинул Беккера и Ангуса из фургона, притащил их к черной деревянной двери и нажал на звонок. Дверь разблокировалась и открылась сама, а войдя внутрь, я увидел указатель, ведущий в подвал. Само здание, судя по виду, было не просто жилым, но к тому же заселенным. Где-то в доме слышался приглушенный смех из дневного телешоу, а коврик на пороге был мокрым от талого снега.
Что. За. Хрень?
Схватив Беккера и Ангуса за края рубашек, я стащил их по лестнице, как мешки с картошкой, бросил на пол ярко освещенного чистого белого подвала и осмотрелся. Мать твою. Мне доводилось бывать в подпольных клиниках, и это явно была одна из них с белоснежным диваном, стеллажом, полным книг о медицине, искусственным цветком и дешевой краской на стенах.
Нелегальная. Действующая. И до черта засекреченная.
С виду здесь было пусто.
Из-за белой двери показалась Эшлинг в одном из своих неподражаемых платьев, в которых была похожа на сексуально угнетенную британскую аристократку. Я отметил, что на ней нет медицинской формы, хотя она была в ней, когда я видел ее в последний раз в Эйвбери-корт.
Даже в наряде, который и королева Елизавета сочла бы слишком консервативным, вид ее белоснежной кожи, оттененной бледно-розовым цветом, вызывал у меня желание сорвать с нее это дурацкое платье и вылизать ее прямо на полу. Особенно теперь, когда я принял решение этого не делать.