Всего несколько недель назад я заметила свежие порезы на ее запястьях.
– Мама, встань. – Я неловко погладила ее по голове, озираясь вокруг, чтобы убедиться, что нас никто не видит. Она согнулась пополам и повалилась на пол.
– Не могу, – рыдала она. – О, Эшлинг, это настоящий кошмар. Мне нужно успокоительное. – Она вцепилась в мои босые ноги, и я почувствовала, как они становятся мокрыми от ее слез. Нутро свело. Мне хотелось убежать.
– Мам, я не стану ничего тебе выписывать. Я не психиатр. Тебе нужно обратиться к профессионалу, который проведет обследование. К тому же тебе нужно научиться справляться самостоятельно. Беды случаются со всеми. В жизни нужно быть готовой к любым обстоятельствам. Представь, что жизнь – это сад. Ты не выбираешь, где именно тебя посадят, но можешь выбрать, цвести тебе или зачахнуть.
– Ох, Эш, но в грозу так тяжело цвести. Мне нужна лишь небольшая поддержка. У меня даже есть список лекарств, которые могут помочь. Вот он. – Она сунула руку в карман пеньюара, достала оттуда помятый клочок бумаги и отдала его мне.
Я пробежалась глазами по списку и пришла в ужас.
– Как много лекарств. Некоторые из них очень сильные. И антидепрессанты… их нельзя принимать вместе, и уж точно нельзя употреблять алкоголь, если принимаешь какой-то из этих препаратов.
И тогда мне на ум пришла одна мысль, от которой стало дурно. Вполне возможно, что она уже их принимала. Ведь все эти лекарства выписывали многим ее скучающим подругам-домохозяйкам, а они любили обмениваться таблетками, будто это служило им своего рода хобби. А если она просила у меня эти лекарства, то, возможно, потому, что хотела принимать еще больше.
– Ты ведь ничего не принимала?
Она всхлипнула, но ничего не сказала. Я отступила назад, выпутав ноги из ее хватки.
– Да бога ради, мама!
– Просто достань мне лекарства и разберись в случившемся. – Джейн позорно припала к ковру, нарочито вытирая об него сопли.
На один краткий миг я простила себя.
Простила за собственную слабость во всем, что касалось Сэма Бреннана, за то, что училась в школах, которые выбирали для меня родители, и за то, что никогда не могла толком постоять за себя. Ни в общении с подругами, ни с братьями, ни с семьей.
Очевидно, что дома моим примером для подражания была отнюдь не Мари Кюри. Я втайне задавалась вопросом, какой бы я стала, если бы меня растил кто-то другой. Кто-то сильный. Такая женщина, как Спэрроу, которая была пугающе прямолинейна и всегда открыто высказывала свое мнение по любому вопросу.
Ощутив вспышку злости в груди, я сразу изменила ход мыслей. Сейчас на это нет времени.
Спешно подойдя к шкафу, я сунула ноги в штанины медицинской формы, которую мне вообще не нужно было носить, пока якобы собиралась на работу, о которой врала, лишь бы угодить родителям.
Я впервые задумалась о том, каково было бы иметь собственное жилье. Квартиру, в которой я могла бы урывать драгоценное время для сна между рабочими сменами, вместо того чтобы набирать маме ванну и выслушивать ее жалобы на отца. Квартиру, в которой не буду слышать, как она угрожает вскрыть себе вены, чтобы наказать меня за то, что уделяю ей недостаточно внимания.
– Мне нужно на работу. Прими, пожалуйста, душ и причешись. Можешь сходить на прогулку с подругами. Тебе пора начать заботиться о себе, мама. Я не буду жить здесь вечно. – Я стала застегивать пуговицы короткого пальто, которое накинула поверх медицинской формы.
– Никто тебя об этом и не просил! – Она надула губы и смерила меня неприязненным взглядом. – Иди, чего стоишь? Уходи, когда так мне нужна. Только потом не приходи рыдать на мою могилу, когда потеряешь меня.
Опять эта старая песня.
Сделай то и это, а иначе я покончу с собой.
Ей нужна помощь, mon cheri, и, возможно, не из твоих рук.
– Я позвоню твоему психиатру, как только приеду на работу, – сообщила я.
Мать упорно отказывалась сходить к нему на прием. Говорила, что он никогда не выписывал ей те лекарства, которые она хотела.
– А ты умеешь быть жестокой, ты знаешь об этом? – Она в оцепенении уставилась в потолок моей комнаты, замыкаясь в себе. – Совсем как твой отец.
– Я не жестокая. – Я вздохнула и прихватила рюкзак. – Но я так устала.
Она сказала что-то еще, но я не услышала. Ушла, пока она не уговорила меня остаться, чтобы ухаживать за ней. Пожертвовать собой ради нее.
По пути в клинику я позвонила одной из доверенных домработниц и попросила ее приглядывать за мамой, понимая, что тем самым пытаюсь успокоить свою совесть.
Сэм прав. Женщина не должна в двадцать семь лет жить с родителями, если может позволить себе отдельное жилье.
Пришло время расправить крылья.
Даже если – и именно по этой причине – Джейн Фитцпатрик тщательно их подрезала.
В клинике выдался спокойный день. Сплошные консультации, работа с документами и исследования. Обошлось без принятия серьезных решений, а это всегда хорошая новость.
Я снова провела осмотр миссис Мартинес, а еще приняла нового пациента – мужчину шестидесяти восьми лет, который был так слаб, что доктору Дойлу пришлось нести его в клинику на руках.
Когда пришло время закрываться, доктор Дойл – высокий мужчина шестидесяти с небольшим лет, который был поразительно похож на Пирса Броснана, – похлопал меня по плечу.
– Знаешь, Эшлинг, ты прекрасный молодой врач. Тебе нужно найти больницу, где будешь проходить ординатуру, и приступить к ней в следующем году. Скажи своему будущему работодателю, что взяла академический отпуск, чтобы провести время с семьей или путешествовать по миру. Такому многообещающему специалисту не место в этой клинике.
– Мне нравится здесь работать. – Я закрыла медицинскую карту миссис Мартинес, внеся туда пометки в расплывчатых формулировках. Я не могла написать ничего конкретного из страха, что клиника будет обнаружена. Затем убрала документы в картотечный шкаф. – Мы уже это обсуждали, Грег. Вы знаете, почему я этим занимаюсь. Это мое призвание.
– И я благодарен за то, что твой жизненный опыт привел тебя сюда. Но невольно тоже чувствую себя виноватым. – Он прислонился к стене, скрестив руки на груди. – Такой врачебный талант не должен пропадать даром в подпольной клинике. Ты же выпускница Гарварда, ты Фитцпатрик. Лучшая из лучших.
– И давно вы так считаете? – Я хмуро посмотрела на него, прибираясь на столе.
– Давненько, – проворчал он.
Я сглотнула, чувствуя себя неловко. Я ненавидела перемены, а если перестану здесь работать, это станет очень существенной переменой.
– Прошу, не обременяйте себя необоснованным чувством вины. Вы для этого слишком прагматичны. – Я встала и с улыбкой похлопала его по щеке на пути в уборную, куда собралась заскочить перед тем, как ехать домой.
Краем глаза заметила, как доктор Дойл глянул на часы. Я зашла в уборную и закрыла за собой дверь.
– Поговорим об этом как-нибудь в другой раз, – заключил он.
– Ладно, но если вы думаете, что сможете так легко от меня избавиться, то вас ждет неприятный сюрприз, Грег, – проговорила я нараспев. – Ну что, закрываемся?
Мне нужно проведать маму. После случившегося этим утром она по обыкновению наказывала меня молчанием и не отвечала на мои звонки.
– Если честно, мне пора бежать. Только что пришло сообщение от пациента. Тебя не затруднит самой закрыть клинику перед уходом? – крикнул он мне.
– Вовсе нет! – ответила я из уборной. – Поезжайте. Я уже давным-давно ее не закрывала.
Пять минут спустя я начищала медицинское оборудование и закрывала шкафчики.
Раздался стук в дверь.
Да кто вообще?..
По понятным причинам мы не пускали сюда посторонних.
Нахмурившись, я подошла к двери и посмотрела в глазок.
Merde.
Спешно разгладила медицинскую форму и поправила собранные в длинный хвост волосы.
Но все равно не открыла дверь. Затаила дыхание. Замерла неподвижно.
Уходи. Пожалуйста. Тебя слишком много и вместе с тем недостаточно.
– Слишком поздно, Никс. Я знаю, что ты там. Твоя машина припаркована прямо у входа.
Дважды merde. Мне некого винить в своей неосмотрительности.
И все же я не сдвинулась с места. Наблюдала в глазок, как Сэм оперся рукой на дверной косяк, насмешливо потупив взгляд в пол, будто у них была общая тайна.
– Можем сделать все по-хорошему, а можем по-плохому. Но тебе стоит знать, что плохой вариант подразумевает, что я выломаю двери, разворошу все вокруг и совершу еще много чертовски опасных поступков.
– Иди к черту.
– Не могу. Сатана выдал запретительный ордер против меня. А теперь открой чертову дверь.
– Ненавижу тебя, – простонала я, прижавшись лбом к двери и закрыв глаза.
– Нет, не ненавидишь.
– Но должна.
– Твоя правда, Шерлок. Открывай.
Я неохотно послушалась и отошла в сторону. Не было никакого смысла пытаться преградить ему путь с моим весом в пятьдесят пять килограммов.
Мы неотрывно смотрели друг на друга. Дверной порог простерся между нами, словно океан, который ни один из нас не хотел преодолевать. Мое сердце бешено стучало в груди.
Он сделал это снова. Пришел повидаться со мной. Отыскал меня.
– Ты убиваешь людей, – тихо произнес он.
Я ахнула и отшатнулась назад. Сэм шагнул вперед и прошел в клинику, не утруждаясь закрыть за собой дверь.
– Я наконец-то все понял. Хотя все это время ответ был прямо у меня под носом. Ты убиваешь людей. Вот чем ты занимаешься. Убийство из милосердия. Эвтаназия.
Я уперлась спиной в противоположную стену и зажмурилась, словно ребенок. Может, если притворюсь, что его здесь нет, он исчезнет. Но, увы. Его голос окутал меня, сгущая воздух, распаляя его так, что становилось трудно дышать.
– Вот почему ты ограничиваешься небольшим количеством пациентов. Вот почему все происходит подпольно. Вот почему ты хранишь здесь все свои лекарства. Вот почему занимаешься пациентами у них на дому. Теперь все понятно. Ты не лечишь людей, ты их убиваешь. Остается только один вопрос – зачем? Зачем ты, милая, заботливая Эшлинг Фитцпатрик, это делаешь? Твои братья всегда говорили, что ты хотела стать акушером-гинекологом или педиатром. Заниматься чем-то, связанным с детьми, как говорили они. Быть полной противоположностью тому, кем ты оказалась.