– Ты знаешь, что это правда. Поэтому ты не смог заняться сексом с той женщиной с благотворительного бала, которая была как две капли воды похожа на меня. Ты знаешь, чего хочешь, Сэм. Просто не хочешь это взять, потому что в результате лишишься щедрых выплат от моего отца.
– Мне плевать на твоего папашу. – Он яростно ворвался в меня. Не думаю, что прежде мужчина оказывался настолько глубоко во мне.
– Тогда в чем дело? Только не говори, что ты, в самом деле, убедил себя, будто не достоин меня. Совести у тебя нет, а я могу сама принимать решения.
– Закрой. Рот.
– А ты заставь, – насмехалась я.
Сэм остановился на мгновение и замер между моих ног, оставаясь глубоко внутри. А потом одним ловким движением сорвал с рук одноразовые перчатки, смял их в комок и затолкал мне в рот прямо с оставшимися на них следами моего возбуждения. Рот наполнил горький привкус латекса и мой собственный землистый вкус.
– Вот. Так-то лучше. – Он снова начал двигаться. – Я еще никогда не трахал никого настолько раздражающего.
– И-и ты ф жадницу, – невнятно промямлила я сквозь комок перчаток.
– Да, милая, это я тоже намерен сделать. Взять тебя в задницу.
Он был близок к разрядке. Я это чувствовала. По тому, как его пальцы крепче сжали мои бедра, разводя их в стороны. По тому, как настороженность на его лице сменилась удивлением, будто он тоже не мог поверить, что может быть настолько хорошо.
– Ты пьешь противозачаточные? – спросил он посреди толчка.
Я пыталась ответить сквозь перчатки, но мой голос прозвучал приглушенно, и он не смог разобрать слов.
– Да, с пятнадцати лет.
– Неважно. – Он двигался резкими толчками. – Даже если это не так, примешь экстренные контрацептивы. Ясно?
Все удовольствие и игривое настроение, наполнявшее меня всего несколько мгновений назад, вновь обернулось злостью. Он кончил в меня, крепко держа за ноги, а его лицо исказилось от напряжения. Я чувствовала, как его горячая сперма проникает в мое тело. Выплюнула перчатки на пол и, резко выпрямившись, завопила от ярости. Я оттолкнула его от себя и еще лягнула вдогонку. Он едва отступил – ровно настолько, чтобы я смогла встать полностью, и уже стал натягивать штаны.
– Пошел вон. – Я указала на дверь. – Сейчас же. И больше не возвращайся.
Он уставился на меня в изумлении, неторопливо пряча достоинство в брюки, затем застегнул молнию и достал сигарету из пачки.
– Расслабься, Никс. Я слышал, как ты ответила, что принимаешь таблетки. Мне просто нравится смотреть, как ты бесишься.
– Что ж, поздравляю, ты своего добился. Думаешь, допустимо указывать женщине, что ей делать со своим телом?
– Зависит от женщины. – Он пожал плечами.
– Вон! – закричала я еще громче.
Сэм зажег сигарету. Вот что еще меня беспокоило. Он знал, что я терпеть не могла, когда он курил. Я подошла к двери и настежь ее распахнула.
– Вон!
– А то что? – Он ухмыльнулся, зажав сигарету губами. – Вызовешь полицию, чтобы меня забрали из твоей нелегальной клиники, Никс?
– А то расскажу братьям, что ты уже дважды трахнул их младшую сестренку, хотя тебе платят… сколько там, еще миллион сверху, чтобы ты держался от меня подальше? – Я медленно захлопала глазами с приторной улыбкой.
Сэм фыркнул и зашагал к двери нарочито неторопливо, чтобы окончательно вывести меня из себя.
– Больше не подходи ко мне, – рявкнула я.
– Да без проблем.
И вот так просто он со всем покончил.
Ушел, оставив меня полуголой, с хаосом в мыслях, в нашей правде и лжи и всем том, о чем мы не смели говорить.
А мое сердце – наполовину разбитым, но так и оставшимся в его окровавленных руках.
Десятая
Прошло несколько дней с тех пор, как я трахнул Эшлинг в ее клинике смерти.
Я жутко разболелся и не наблюдал ни малейших признаков улучшения.
Поднялась температура, меня рвало всем, что бы я ни съел, и я с трудом доплелся до двери, чтобы забрать оставленный возле нее заказ из сервиса доставки еды.
Я не болел так сильно с девяти лет. Не позволял себе роскошь быть слабым и зависимым. Более того, с тех пор, как переехал к Бреннанам, я не пропустил ни дня учебы или работы по болезни. Всегда всеми силами старался быть достойным их восхищения и обожания, будто был получеловеком-полубогом. Несокрушимым и крепче стали.
Вот почему я никогда не впускал своих приемных родителей. Во всяком случае, не в полной мере. Только не в мою квартиру, в мои владения, в мое личное пространство.
Не в этот уголок мира, который принадлежал только мне и где я мог зализывать раны, позволить себе быть далеким от совершенства, спокойным и неуверенным.
Я был рад навещать Троя и Спэрроу, относиться к ним, как к семье, а потом отступать обратно в тень. Чем меньше они обо мне знают, тем лучше. Жить с ними в подростковые годы было все равно что задерживать дыхание под водой. Несмотря на то, что в день переезда я делал вид, будто не изменю старым привычкам и буду доставлять им неприятности, я изо всех сил старался не облажаться.
Я был самым умным, самым быстрым и самым безжалостным солдатом Троя, дарил Спэрроу украшения на Рождество и яростно защищал Сейлор на каждом шагу.
А теперь случилось это.
Полтора раза трахнулся с Эшлинг Фитцпатрик – и этого оказалось достаточно, чтобы выбить меня из колеи. Колеи? Я уже окончательно сбился с пути.
Будучи таким кротким созданием, она явно умела произвести неизгладимое впечатление. Но ее откровенная, невыносимая нежность манила меня, словно маяк в непроглядном мраке.
Прикасаться к ней было ошибкой. Ошибкой, которая стоила мне гораздо дороже, чем я был готов заплатить. Прошло четыре дня с тех пор, как я овладел ей, а я все никак не мог смотреть в глаза ее братьям. Я пренебрегал своими обязанностями перед Фитцпатриками. Конечно, я по-прежнему показывался в «Пустошах», нашел время перерезать горло члену Братвы за то, что тот попытался подкрасться ко мне после деловой встречи в центре города.
Мои отношения с русскими накалялись, и мне пришлось завербовать больше солдат. Некоторые из них были из числа отставников, с которыми когда-то работал Трой. Мне нужно, чтобы Бруклайн оставался под защитой – и моим. Сейчас не время играть в семью с маленькой докторшей. Тем более она тоже могла стать мишенью.
На пятый день дерьмового самочувствия я признал поражение. Для меня обратиться к Эшлинг за медицинской помощью было все равно что Джонни Деппу попросить Эмбер Херд стать свидетелем защиты и дать показания о личности обвиняемого.
Я нехотя принял душ, сунул ноги в кроссовки и захватил ключ по пути к двери. Распахнул ее.
А на пороге стояла Эшлинг, держа в руках бумажные пакеты, доверху наполненные продуктами.
Я попытался захлопнуть дверь у нее перед носом, но она оказалась шустрее – а может, я чертовски медлительным, – и просунула ногу между дверью и косяком. Она громко взвизгнула, отчего я тут же открыл дверь нараспашку и выругался себе под нос.
– Ее звали мисс Бланшет, – сказала она, заглядывая внутрь.
Я молча уставился на нее. Ей придется пояснить, чтобы я понял, о чем она, черт возьми, толкует. Эшлинг выронила пакеты с жестяными банками и овощами на пол и обхватила себя руками.
– Мою гувернантку. Ее звали мисс Бланшет. Она умерла, когда мне было семнадцать. Как раз той ночью, когда мы с тобой познакомились в парке аттракционов. Я поехала туда после того, как нашла ее. У нее был рак легких. Она боролась с ним на протяжении трех лет. Последние несколько месяцев жизни она проводила в хосписе, но потом решила, что хочет умереть дома, а не в каком-то чужом для нее месте среди людей, которые были ей незнакомы и ничего для нее не значили. Так что она вернулась в свою квартиру в Вест-Энде. Она была больна, Сэм. Очень тяжело больна. Она не могла ни есть, ни дышать, ни смеяться без боли. Даже начала сознательно мочиться в постель по ночам, после того как однажды проснулась посреди ночи, чтобы сходить в туалет, но упала в коридоре и сломала тазовую кость. Но она была гордой женщиной и отказывалась носить подгузник. После перелома что-то изменилось. Я продолжала приезжать к ней – уже не в качестве ученицы, ведь она больше не могла давать мне уроки, но я все равно приходила в гости, чтобы составить ей компанию, потому что у нее не было родни в Штатах. И каждый раз она просила меня помочь ей покончить с собой.
Наступила пауза. В воздухе повисла тишина. Я нехотя схватил ее за платье, затащил в квартиру и закрыл за нами дверь. Мой пентхаус был единственным на этаже, но я все равно не хотел рисковать тем, что нас кто-то услышит. Продукты остались за дверью. Эшлинг сцепила пальцы в замок и потупила взгляд под ноги, преисполнившись решимости закончить свое признание.
– Я отказывалась. Конечно, отказывалась! Ведь отказать было правильно. Я всю жизнь мечтала стать врачом, чтобы спасать людям жизнь, а не убивать их. Но всякий раз, когда я покидала ее квартиру, став свидетельницей того, как она угасает, то ощущала, как во мне разрастается чувство вины оттого, что я отказываю ей. Это разрывало меня на части. Мысль о том, что я отказываю ей в чем-то, чего она так сильно хотела, чего искренне желала. Не избавляю ее от боли. И я начала задаваться вопросом… не было ли мое решение обречь ее на жизнь в муках проявлением высокомерия?
– Ты была всего лишь ребенком, – отрывисто сказал я, но мы оба знали, что это чушь.
Жизни плевать на твой возраст, размер банковского счета и обстоятельства. Она просто происходит. Мне было тринадцать, когда я взял на себя роль преемника Троя. Я крошил черепа, пускал пули людям в голову, пытал, убивал, манипулировал и похищал. Потому что со мной приключилась жизнь, и мне пришлось приспосабливаться, чтобы выжить.
– Она умоляла меня, снова и снова. Я чувствовала, как она ускользает от меня. – Эшлинг так и стояла у меня на пороге, а по ее лицу текли слезы.
Я не предпринял ни малейшей попытки ее утешить. Даже такой эмоционально недоразвитый подонок, как я, понимал, что сейчас ей нужно совсем другое. Ей нужно облегчить душу в этом признании.