Тогда у одного гвардейца случился день рождения, и он, вместе с десятком ближайших друзей из своего взвода, слёзно выпрашивал у старика внеочередной увольнительный. Тренер дал согласие, но наказал явиться на следующее утро, так как должно было произойти переназначение отрядов. Вояки вернулись в срок, всё было нормально, но жребий, определяющий, кто и на какую миссию будет назначен, не делал скидки на недавние попойки. Четверых из компании, включая именинника, отправили на задание, где те и погибли, прихватив с собой половину отряда, потому как накануне не присутствовали на тренировке и не знали деталей нового построения.
Совпадение? Да, конечно. Череда совпадений, приведшая к смерти десятков хороших ребят. И Торус не был ни в чём виноват. У него даже было право давать отгулы, так что и в этом он не нарушил ни единого закона. Вот только то, что было написано в официальных бумагах очень редко соответствует тому, что происходило в голове. Старик винил во всём себя, много и долго пил, оплатил из своего кармана похороны всем погибшим и пытался давать деньги их семьям, хотя большинство отказалось. Только вмешательство Фелиции, его младшей дочери, смогло вернуть тренера Рамуда в строй. Никто не знал, что именно она ему тогда сказала, но с тех пор Торуса ни разу не видели пьяным. А ещё он больше никогда и никому не делал поблажек. Ни в честь дня рождения, ни в честь свадьбы, ни по любому другому поводу.
История крайне поучительная, но рассказывали её не потому, что пытались привить новеньким чувство долга или отбить тягу к гуляниям. У каждого, тем более, взрослого человека должна быть своя голова на плечах. Моралью этого рассказа всегда была одна фраза: «Если Торус Рамуд что-то говорит – делай, потому как первый, о ком он заботится – это ты».
Именно поэтому, когда карета, запряжённая парой крупных лошадей, въехала под свод штаб-квартиры апрадской гвардии, её встречали приветственные возгласы. Сегодня тренер появился с опозданием почти на полтора часа, да ещё и не пешком, как обычно, но все: от капитана гвардии и до последнего поломойки – знали причину. Через несколько минут эта причина, щурясь после полутьмы кареты, спустилась по особому трапу на тренировочный плац.
Лаз не мог нормально ходить: его недуг, так и не определённый врачами, заставлял его совершать такие выезды в маленьком кресле-каталке. Впрочем, это уже давно перестало смущать мальчика. В конце концов, не было его вины в произошедшем, а значит, и стесняться своей ущербности было бессмысленно. Так что дыхание его перехватило вовсе не поэтому. Просто открывшееся взгляду зрелище было куда величественнее, чем он мог себе представить.
С небольшого помоста, на который выехало кресло, открывался поразительный вид. Сто, двести, пятьсот, тысяча… не менее двух тысяч человек, выстроившихся в идеальный квадрат, стояли у его ног неподвижно, словно каменные изваяния. На отполированных до блеска доспехах играло солнце, пробивающееся через высокие стрельчатые окна, а в прохладном воздухе каменной залы поднималась тонкая дымка, создаваемая теплом тысяч тел.
– ПО-О-ОЛК! – откуда-то слева раздался громоподобный выкрик, и единым движением воины вскинули правые руки к груди, пошатнув стены многоголосым звоном металла.
– Лазарису Морфею, внуку Торуса Рамуда, троекратное ПРИВЕТ!
Конечно, троекратным должно быть другое слово, но Лаз, даже несмотря на своего дедушку, не заслужил пока, чтобы ему кричали «Ура!» А вот приветствие было вполне уместно, пусть и такое экстравагантное. И снова гвардейский полк Апрада сотряс огромную залу слитным рёвом тысяч глоток.
– ПРИВЕТ!
– ПРИВЕТ!!
– ПРИВЕ-Е-ЕТ!!!
– Вот, внук, это моя мастерская, – потратив почти час на разговоры с лучащимися теплом и весельем солдатами, Лаз, наконец, смог попасть куда хотел. – Осмотрись, но ничего не трогай, а то твоя мама нам обоим головы отвинтит.
Улыбнувшись деду, мальчик осторожными движениями направил своё кресло между нагромождениями стеллажей и ящиков.
Потеряв на войне руку, Торус Рамуд, будучи неплохим магом, смог научиться управлять механическим протезом. Последний, вопреки ожиданиям Лаза, не был похож на искусственные конечности земного производства, то есть не обладал ни моторами, ни привязкой к оставшимся мышцам или нервам. Всем управляла магия, насколько смог он понять из бессвязных объяснений Лани – нечто вроде телекинеза.
Однако, это не означало, что руке не требовался уход и обслуживание. В большинстве случаев подобные процедуры пациенты проходили где-то раз в месяц у специальных, квалифицированных кузнецов-механиков. Но дед Лаза не принимал самой мысли о подобных визитах, а потому научился ухаживать за протезом самостоятельно, благо свободного времени и денег на такое занятие у старика хватало.
В последствии, как это нередко бывает, простая необходимость вылилась в настоящий интерес, а потом и в довольно сложное хобби, за которым Торус, бывало, забывал даже поесть. Кто-то бы счёл подобную увлечённость железяками странной или даже ненормальной, но Лаз, лишь раз услышав об этом, твёрдо решил, что тоже хочет этим заниматься. Во-первых, пусть конструирование механических рук и ног не имело прямого отношения к магии, но именно с её помощью протезы приводились в движение. Так что работа должна была проходить в шаге от вожделенного Лазом волшебства. Во-вторых, сам процесс создания чего-то подобного ему, как бывшему инженеру-конструктору, был невероятно интересен. Когда из уравнения можно было убрать такую вещь, как энергозатраты, сразу возникали десятки новых идей. А, в-третьих, Лаз надеялся хотя бы отчасти забыться в этом занятии, променяв жизнь неполноценного калеки на бесконечный полёт фантазии.
Из всего вышесказанного вытекало лишь одно: он должен был получить у родителей разрешение на участие в том, чем они сами боялись заниматься. И уже эта формулировка намекала на то, что добиться своей цели ему будет нереально сложно. Но если Лаз что-то и вынес из безостановочных сражений с собственным телом, так это то, что пословица «вода камень точит» абсолютно верна. Нужно было лишь с чего-то начать.
– Д-ддед-душка, а ч-ч-ччто это т-т-такое? – понятно, что дипломированный инженер не мог не узнать обычную отвёртку, но лучше было начинать с малого. Да и, опять же, терминологию подучить никогда не было лишним.
Следующие полчаса прошли в методичном перебирании всего немаленького инструментария мастерской. Лаз указывал на предмет, а потом с максимально сосредоточенным видом слушал объяснения старика, пытающегося как можно проще рассказать внуку о назначении отвёрток, стамесок, напильников, разного рода ключей, некоторые из которых были в диковинку даже живущему в Лазе инженеру, и ещё десятков других, куда более специализированных инструментов.
Следом пошли рассказы о разных металлах, обрезки и слитки которых валялись тут и там, отливочных формах, шестерёнках, приводах, пластинах и болванках… бедный дедушка был принесён в жертву будущему Лаза. Когда, ближе к вечеру, дед и внук снова садились в карету, чтобы вернуться в поместье Морфеев, Торус Рамуд был выжат как лимон. Даже силовые тренировки с его подопечными не забирали столько сил, сколько потребовал сегодняшний маленький экскурс.
Всю обратную дорогу Лаз продолжал говорить об увиденном в мастерской, стараясь обличать свои мысли в максимально наивную и детскую форму. Дедушка кивал, уже почти машинально, явно слушая ребёнка вполуха, но это было неважно. Главное было сделано: у Торуса, а после его рассказов и у родителей, родится важная мысль, которую Лазарис будет всячески поддерживать и укреплять. Четырёхлетний мальчик являлся настоящим фанатом механизмов.
– Что нам делать с этим ребёнком? – Фелиция Морфей, в который уже раз потирая красную переносицу, откинулась на спинку тонкого кресла. В большом кабинете её свёкра находилось пять человек. Она, её отец, а также Санктус со своим отцом и братом – люди, имевшие в этой семье максимальный вес.
– Мы ему пообещали, – бас Торуса, по-военному громкий, заставил женщину болезненно поморщиться. Последнюю неделю она почти не спала, и голова болела просто нещадно.
– Я сказала это в надежде, что он переключится за что-то другое за этот месяц. Я не могу позволить Лазу заниматься этой чертовщиной.
– Да почему чертовщина-то, дочка? Интересное и важное занятие, для мозгов полезно, руками парень немного поработает.
– Да в том-то и дело, что руками! С-с-с… – резкая боль прострелила висок, крики в таком состоянии точно были лишними. – Мой сын не способен даже ходить самостоятельно, а ты хочешь оставить его наедине с кучей железяк и других непонятных штуковин?
– Это не железяки…
Троица Морфеев молча наблюдала за этой перепалкой. Санктус откровенно клевал носом, не спящая ночами и нервничающая жена – идеальная формула бессонницы. А Кратидас и Салис, младший дядя Лаза, всегда были крайне флегматичными людьми, очень редко проявлявшими эмоции. Однако, решение проблемы предложил именно старший Морфей.
– Хватит. Бесполезный спор, он ни к чему не приведёт, – в отличие от Торуса, голос Кратидаса был высок и резок, словно острый клинок. Они оба словно были созданы для своих профессий: первый – для командования взводами и полками, второй – для дебатов в высших чиновничьих кругах. – Насколько я понимаю, проблема лишь в том, что мальчика нельзя оставлять наедине с небезопасным оборудованием. Это легко решаемо наймом профессионала, желательно, мага, понимающего в проблеме, который будет помогать мальчику в его занятиях. Однако, такой спец – не няня и платить ему нужно будет много. Насколько вообще велика страсть мальчика к конструированию?
– С тех пор, как полтора месяца назад Лаз вернулся вместе с дедом из города, он только об этом и говорит, – Санктус, наконец, подал голос, предварительно пару раз хлопнув себя по щекам. – Механизмы то, механизмы это… я вообще иногда его не понимаю, только тесть способен разобраться. Откуда он вообще такие слова знает, кстати?