Как ни странно, пациент вёл себя смирно, лишь вздрагивая от боли каждый раз, когда пальцы невольного доктора касались повреждённых участков. Видимо, птица поняла, что именно от этих людей зависит, будет ли она жить или погибнет.
Через час кости были вправлены на место благодаря тонкой работе магии, а на крыле появился прочный крепёж из формовочной глины с несколькими деревянными щепками в качестве каркаса. Тратить металл Дамия не захотела, а ничего более подходящего в лаборатории не нашлось. Хотя стоило признать, даже из подручных материалов у женщины получилась отличная шина.
– И что ты будешь с ней делать? – вытерев пот со лба, она отодвинула стул от верстака.
– П-поп-опрошу маму, она от-ттнесёт её ко в-вврачу. А т-там пос-ссмотрим, – было видно, мальчик загорелся идеей помочь пернатой. В принципе, Дамия была не против. Не похоже, чтобы птица чем-то болела, скорее просто во что-то врезалась, а забота о ком-то всегда положительно сказывалась на детях, даже таких странных.
На том и порешили. Нежданная гостья под охи и вздохи была отдана Фелиции, а от той попала к городскому ветеринару. И вернувшись домой, мама рассказала Лазу интересную историю.
Увидев птицу, врач пришёл в настоящий восторг.
«Какой шикарный экземпляр!» – слышалось в коридоре ветеринарной клиники, смущая владельцев элитных псов и выставочных коней.
Наконец, подавив восторги, доктор провёл-таки полное обследование и наложил настоящую шину. И Фелиция уже собралась уходить, когда врач чуть ли не упал перед ней на колени: позвольте, мол, изучить птичку повнимательнее. Поначалу женщина собиралась отказаться, но обещание сделать этот приём бесплатным стало слишком большим искушением. Несмотря на отсутствие недостатка в деньгах, Торус всегда учил дочку беречь содержимое кошелька, а услуги ветеринара в Кристории были специфичны и дороги. Так что разрешение было дано, тем более что никакого вреда животному причинять не собирались.
Кабинет закрылся на неопределённый срок, а доктор, убежав куда-то на час, вернулся с полудюжиной серьёзно выглядящих старичков, оказавшихся членами апрадской академии наук. Старички тоже почти мгновенно впали в профессиональный экстаз и едва ли не обнюхали птицу в порыве исследовательской страсти. В результате Фелиция узнала много для себя нового в вопросе орнитологии и познакомилась с интересными людьми, причём абсолютно бесплатно.
Причиной такого ажиотажа был необычный вид птицы – королевский ястреб. И несмотря на сбор небольшого консилиума, никто так и не смог ответить на вопрос: откуда в Кристории, стране, граничащей с вечными льдами, ранней весной появился птенец ястреба. Ведь эта птица была родом с далёкого юга – островов Сотении. Как в семье Морфей узнали в последствии, академия наук проводила даже поиски других таких птиц, правда, безуспешные. Но факт оставался фактом: в домик, в тени которого всё ещё не растаял снег, залетел самый настоящий маленький ястреб с другого конца света. Вернее, ястребица… ястребиха… яст… Лаз даже на русском не мог вспомнить названия для женского рода ястреба, что уж говорить о языке Кристории, который до сих пор учил. Так что решил поступить проще, назвав её Леди-ястреб, как в старом земном фильме о рыцаре и прекрасной даме.
Правда, в языке Кристории не было адекватного аналога слова «леди». Женщин высшего света называли госпожа или просто уважаемая, а особый стиль жизни, на который землянин сказал бы: «ведёт себя как истинная леди», обозначался совершенно по-другому. А потому имя, которое Лаз хотел дать своей подопечной изначально, пришлось заменить. Хотя, не сказать, что новое имя было хуже.
– П-ппринцесса, – звал мальчик, въезжая в свою комнату на первом этаже особняка. В ответ из большой клетки, поставленной в углу, раздавался приветственный клёкот. До того, как ястреб сможет летать, Лазарису сказали держать птицу у себя и не выпускать, чему он даже не думал сопротивляться.
И это странное стечение обстоятельств привело к тому, что за неделю до дня рожденья его мамы и через две недели после появления в его жизни нового друга, Лазарис сидел на балконе дома, наблюдая за медленно уходящим за горизонт солнцем, а клетка с Принцессой стояла рядом, на широких перилах. Сам мальчик был укутан с шеи и до пят в плед: на улице всё ещё было достаточно морозно, а его тело оставалось очень слабым и болезненным. На клетку слуги накинули толстую ткань. Тишина нарушалась лишь едва уловимым журчанием далёкого ручья. Маленький человек и раненая птица прекрасно понимали друг друга и без слов.
Лаз, конечно, решил спасти и выходить птицу не из-за его красивого оперения, и даже не из чувства милосердия. Просто, как бы заезжено это не звучало, он увидел в этом ястребе себя: один в чужом недружелюбном мире, способный на нечто особенное, но лишённый возможности.
Он упирался, преодолевал, раз за разом терпел боль, только чтобы чуть меньше зависеть от других. Вполне понятно, что это не могло просто уходить в пустоту. Только в глупых фильмах и книжках герои продолжали преодолевать трудности раз за разом с улыбкой на лице. Живой человек не был в состоянии нести такой груз в одиночку постоянно. А разделить с кем-то из людей свою ношу Лаз не мог. Слишком уж далеко он ушёл по этому пути. Он уже давно перестал считать, сколько раз тихо плакал в подушку, давя полыхающее в теле пламя, сколько раз улыбался маме сквозь сжатые зубы, сколько раз останавливал руку с ножницами в сантиметре от собственного глаза. Это был бой не столько с болезнью, сколько с самим собой. И Принцесса, безмолвная и всегда готовая выслушать, стала для мальчика настоящей отдушиной.
Он говорил с ней обо всём, часто не замечая, как бегут по щекам солёные капли. Истерически хихикал, переходил на русский, английский, латынь… жаловался на судьбу, а потом, просунув тонкую руку сквозь прутья решётки, аккуратно гладил чернильно-чёрные перья, чувствуя, как растворяются во вселенной напряжение и боль, копившиеся пять долгих лет.
И в тот раз, наблюдая за тем, как играет огонь заката на изящных изгибах птичьего тела, Лаз понял, как-то вдруг и сразу, что именно подарит маме на день рождения.
Он сделает крылья.
Конечно, сказать было куда проще, чем сделать. Грандиозную мысль пришлось отложить до лучших времён, оставив для реальности лишь идею и капельку фантазии. Однако, даже так, эту неделю Лаз с Дамией почти не вылезали из лаборатории. И всё это время, бывший армейский офицер находилась в состоянии перманентного шока: сколько она была знакома с этим мальчиком, и всё равно продолжала поражаться тем идеям, что витали в маленькой голове. Он не рисовал схем, не разрабатывал чертежей, да и за весь технический процесс отвечала Дамия. Вот только женщина не могла не признать: занимайся она тем же самым одна – не добилась бы и половины того, чего они достигли вдвоём.
Будто его взгляд на мир полностью отличался от привычного ей, словно он смотрел на те же вещи под абсолютно иным углом, странным и в то же время поразительно точным. Там, где она заходила в тупик и уже была готова начать всё сначала, Лаз умудрялся разглядеть кончик клубка, и они распутывали сложнейшие головоломки из десятков шестерёнок, поршней, пружин, штифтов…
Дамия не могла даже представить, чем обусловлена такая изобретательность, списывая всё на талант, детскую интуицию и немалую толику гениальности. На деле же всё было куда прозаичнее: Семён Лебедев умел разбирать и создавать чертежи таких устройств, каких этот мир не увидит ещё десятки, если не сотни лет. Ну и детский мозг, невероятно гибкий и податливый, тоже вносил свою лепту. А потому простая заводная игрушка была для него лишь развлечением. Как детский пазл: сложность – один из десяти, лишь некоторая работа мозгов и рук.
Его настоящая цель, до поры скрытая в уголке сознания – вот что действительно ставило Лаза в тупик. А пока нужно было создать для мамы на день рождения красивый подарок.
И вот, долгожданный день наступил. Пожалуй, последний раз, когда дом Морфеев видел такую роскошь, был день встречи счастливых родителей из роддома. К сожалению, в тот раз всё, мягко говоря, не задалось. Прибытие Лаза задержалось почти на полгода, да и даже тогда было совсем не радужным.
Но сегодняшнее празднование ничто не должно было омрачить. Собрались гости, приехали музыканты, весь особняк сверкал чистотой и свежестью, а виновница торжества почти светилась от радости и удовольствия. Что ни говори, а когда тебя круглые сутки поздравляют и желают всего, от крепкого здоровья до шелковистых волос, улыбнётся даже последний мизантроп.
Гора подарков занимала отдельную комнату, вторая, чуть меньше, её предстояло раздать гостям – высилась у дверей. Вино, смех, дамы в длинных платьях, кавалеры в разноцветных костюмах… этот день определённо был великолепным.
И даже мерное «Тук-тук» по полу, заставляющее находящихся неподалёку людей удивлённо оборачиваться, прерывая все разговоры, споры и обсуждения, на фоне этого разлива красок не смотрелось ни печальным, ни неуместным. Лазу до сих пор было не обойтись без того маленького инвалидного кресла, слишком уж сложно его телу было поддерживать вертикальное положение. Однако, на некоторое время эта проблема всё-таки была решаема парой таких же маленьких костылей. Их они с Дамией сделали в качестве подарка на его же пятилетие. Максимально лёгкие и эргономичные, они давали мальчику возможность минут десять, пока не кончатся последние силы, побыть чуть ближе к нормальным людям.
На лицах гостей можно было заметить разные эмоции. Жалость, любопытство, удивление, у кого-то даже восхищение. Впрочем, не обошлось и без брезгливости, презрения, отвращения…
Вот только Лазу было плевать как на вторых, так и на первых. Что о нём думают чужие люди, которых он видит впервые в жизни и, возможно, не увидит до следующего подобного праздника, ему было всё равно. Его волновали только те, кого он мог назвать семьёй. Мама, отец, Лани, дедушки и дяди, сестра Таракис, хотя в этом мире, похоже, не существовало понятия «медицинской сестры», Дамия.