– Великолепный, летящий, как стрела, «Арго».
Едва только он произнес имя корабля, как тот появился позади него на причале. Глазастый, хитрый, прячущий длинный нос в волнах, этот старичок, кажется, вопрошал: «Ну, и кто же?»
Вот и Грэю было интересно:
– Кто же купит этот раритет? Его разве что в пруду где-нибудь поставить. «Летящий, как стрела», как же, – посмеялся он.
Молодой мужчина, который привел сюда эту реликвию, уверял, что сам он – потомок того самого Ясона, который путешествовал на «Арго» за золотым руном. Хотя, по мнению Грэя, выглядел как обыкновенный мошенник. Впрочем, какая разница. Покупать его старое корыто он все равно не собирался.
Менялись лоты, продавцов возле распорядителя оставалось все меньше. Они уходили довольные вместе с покупателями, чтобы окончательно заключить сделку. Аукцион подошел к концу, но Грэй так и не выбрал себе подходящее судно. Это расстроило его. Распрощавшись с Лиром Дрангой, у которого были свои дела на острове, он побрел обратно в порт.
И тут его догнал человек в черном плаще с капюшоном.
– Идем со мной, – сухо сказал он, – у меня есть то, что тебе надо.
И привел Грэя в Затерянную Бухту.
Зрелище, представшее его взору, потрясало и ужасало одновременно – притянутый к земле десятком тросов, среди набегающих волн бился корабль. Трехмачтовый галиот. Он напоминал огромное животное, которое изо всех сил стремится порвать пленившие его силки.
Вокруг сновали лодки, на носу каждой из них стоял человек и держал длинный шест с горящей паклей на конце. Огнем они тыкали в деревянные бока корабля, и Грэю показалось, будто он слышит, как бедняга ревет и стонет, чувствует его боль.
– Что вы творите?! – возмущенно обернулся он к человеку в черном плаще. – Он же живой! Ему больно и страшно!
– Ты слышишь его? – раздалось из-под капюшона. – Голос корабля?
– Да. – На свою беду Грэй слышал, и страдания судна отзывались в нем самом.
– Так я и думал. – Человек в черном плаще выступил вперед. – Это и впрямь живой корабль. Он наделен душой и рассудком. Такие корабли не строят, они рождаются сами из морской пучины у скалистых берегов острова, где живет мой народ.
– Твой народ? – переспросил Грэй.
Незнакомец опустил капюшон, и порыв ветра взметнул его длинные белоснежные волосы. Те стали вокруг головы лучистой короной.
– Нибелунги.
– Нибелунги? – повторил Грэй и тут же расшифровал: – Дети тумана.
– Да, наш остров действительно скрыт, и вы, люди из Яркого Мира, не можете попасть в него. Вернее, можете, но не так просто. А этот корабль… Он принадлежал ей.
– Кому? – поинтересовался Грэй, но беловолосый не ответил.
– Она взбунтовалась, захотела любви, начала носить красное. И… Этот корабль… Он тогда только родился. Все корабли нибелунгов – прокляты. Они никогда не могут пристать к берегу, они злы и готовы крушить и убивать. Они появляются для того, чтобы стать ужасом морей. И капитаны, что всходят на их борт, теряют свое сердце и забывают родину. Поэтому многие и называют их Летучими Голландцами – ведь кажется, что они летят над волнами, неудержимые и несокрушимые… Но этот! О! Она спрятала его! Она пела ему свои песни! Она отравила его своей любовью! И – самое ужасное – поселила в нем мечту! Последнюю! Похитила из королевской сокровищницы и вживила в него.
– И что же это была за мечта? – спросил Грэй, завороженный рассказом.
– А как думаете, о чем может мечтать глупый юный корабль?
Грэй задумался, вспомнив свои юношеские мечты.
– Наверное, о борьбе, свободе, странствиях…
Его собеседник усмехнулся:
– Я же говорю, этот был глуп. Он мечтал о тихой гавани, где есть маяк, который осветит дорогу домой.
Грэй даже поперхнулся – кажется, у него с этим кораблем были схожие мечты.
– И она отпустила его, позволила ему уйти! – Беловолосый сжал кулаки: – Не волнуйся, мы наказали ее. Она давно уже в темнице, и ей не выбраться оттуда! А ее корабль… Мы гонялись за ним долгие годы и наконец поймали его. Но… кому нужен порченый товар? Он ведь как с ума сошел… Все мечется по свету, ищет… Будто где-то есть такая гавань. В общем, готов его взять?
– Да, без сомнения, – ответил Грэй и отдал мужчине в черном плаще свой саквояж. – Здесь пятьдесят тысяч серебром. Этого хватит?
– Пятьдесят? – усмехнулся тот. – За этого морского бродягу? Ну, тебе виднее.
– В самый раз, – сказал Грэй и велел подать ему лодку.
Подплыть к бьющемуся среди тросов галиоту было еще полдела, а вот забраться на него… Грэю пришлось приложить усилия. Но все-таки спрыгнув на палубу, он закричал:
– Прекратите пугать его огнем! – Лодочники послушались и отчалили.
Грэй опустился на колени и коснулся изрядно потрепанных досок палубы, уперся в них открытой ладонью, чтобы показать чистоту своих намерений:
– Ну, привет, дружище. Ты напуган? Я понимаю. Сам был таким, когда обернулся первый раз. Тебе нигде нет места, да? Для своих ты неправильный, порченый, чужой? Знаешь, братишка, а у нас с тобой даже больше общего, чем ты представляешь. – Затем он лег на палубу животом, раскинул руки, словно пытался обнять корабль. – Знаешь, у меня тоже есть мечта. О доме, где любят и ждут. О маяке, который зажигают для меня в шторм. О тихой гавани, где обретаешь покой и счастье. Давай найдем их вместе, хочешь? – Корабль затих, прислушиваясь к его голосу. – Это будет наш с тобой секрет. Согласен? – Галиот задрожал, но не от боли и страха, а как довольный пес от переполняющего его счастья. Я так и буду звать тебя – Секрет. Нравится имя?
Корабль затрепетал оборванными, повисшими парусами, заскрипел мачтами, с радостью принимая и имя, и уговор.
Так человек и корабль стали лучшими друзьями.
Когда Грэй закончил говорить, за окном уже светало. Циммер, зевнув, отправился спать, а Грэй так и остался сидеть в кресле, погруженный в вспоминания, смотря внутрь себя…
Глава 12Алая
Было раннее утро, когда Ассоль спустилась вниз.
Она прошла через комнату, стараясь не разбудить заснувшего прямо за столом Эгля, аккуратно отодвинула дверной засов и вышла на берег. Остановилась на выступе скалы, подставив лицо и волосы ласкам утреннего бриза.
Едва проснувшееся солнце потягивалось за горизонтом, расправляло лучи, разбрасывало пригоршни золота. Недаром же говорят: кто рано встает, тому и Высшие Силы подают. Вот солнце и расщедрилось для всех ранних пташек.
Прибой приникал к берегу и что-то нашептывал, неспешно и нежно, будто влюбленный.
Девушка улыбнулась. Природа оставалась прежней – величественно прекрасной, и жизнь в ней шла тысячелетиями по установленному порядку. И только скоротечное человеческое бытие все время менялось, будто морская волна. Ассоль раскинула руки, прикрыла глаза и почувствовала, как растет, легчает и – через миг – словно летит, огромная, вмещающая в себя целый мир, прозрачная и крылатая.
Все было в ней, и она была всюду.
В крикливых чайках, устроивших свару за рыбьи потроха. В золотых отсветах зари. В шелесте прибоя.
Она тихо смеялась и нежно любила все это. То была ее книга, ее история, в которой она одновременно являлась автором и героиней. Ее природа. Ее мир. Безбрежный, могучий, вечный. Сливаясь с ним, растворяясь в нем, принимая в себя, она становилась необыкновенно сильной. И любые невзгоды казались теперь лишь песчинкой на песке.
Отдохнувшая и окончательно проснувшаяся, Ассоль открыла глаза, вздохнула полной грудью и сказала:
– Здравствуй, солнце. И ты, ветер. И ты, море. Как спалось вам сегодня?
Солнце заиграло лучами: хорошо, перины облаков мягки и пушисты.
Ветер взметнул платье, перебрал шелковистые пряди волос: когда ушла буря, я улегся, свернувшись клубком, и проспал до утра.
Море зашипело, заплескалось, набегая на берег и отползая от него: я качало корабли, под скрип их мачт приходят особенно прозрачные сны.
Ассоль была счастлива. Сегодня она тоже выспалась, несмотря на волнительные события этой ночи.
– Мне пора бежать, – сказала девушка, – но я обязательно приду к вам вновь.
Солнце, ветер и море пообещали ждать. Ждать они умели и научили этому Ассоль.
Она вернулась на маяк, повязала передник и принялась за дела. Вскоре печь уже заворчала, разгораясь. В котелке забулькала каша, разлил свой аромат травяной чай. А в миске на столе появился легкий яблочный салат, заправленный медом.
Девушка чисто вымела комнату, вытерла пыль, стряхнула и перестелила скатерть, осторожно вытащив ее из-под Эгля. И только после этого решилась будить наставника.
Она ласково провела рукой по седым волосам, наклонилась и чмокнула старика в макушку.
Эгль проснулся, заоглядывался и, заметив девушку, расплылся в улыбке. Потянулся, похрустев суставами, и поплелся к рукомойнику в углу.
Девушка тем временем накрыла на стол. Они перекусили кашей, салатом и чаем и принялись за Лонгрена, его тоже следовало привести в порядок и накормить.
Видеть отца, беспомощного и беззащитного, как ребенка, Ассоль было невыносимо. В душе поднималась, словно донный ил, злость на того, кто сделал такое с ним. Неприятные и чуждые ей чувства пугали и угнетали. Человек, усыпивший ее отца, сделал это походя, легко, без сомнений, что и страшило больше всего. Ведь прежде Ассоль не приходилось сталкиваться с теми, кто позволяет себе решать за других.
Так думала девушка, пока кормила отца с ложечки, будто младенца. Эглю же при этом приходилось размыкать Лонгрену челюсти, поскольку сам он не слышал и не понимал, чего от него хотят. Накормив отца, обтерев его мокрой тряпкой и надежно укрыв, Ассоль проглотила слезы (нет, она не будет плакать! не сейчас!) и решительно произнесла:
– Ну что, Эгль, будем искать гарпун?
Старик мягко взял ее за руку, заглянул в глаза, в его взгляде она прочла вопрос и тревогу.
– Ты еще не отказалась от этой затеи? – с горечью проговорил он.
– И не откажусь! – заявила Ассоль. – Пока «Серые осьминоги» в Каперне, у нас должна быть защита. Кто знает, вдруг еще кому-то из их компании вздумается нанести мне визит. Я не сомневаюсь в твоей мужественности, Эгль, и что ты непременно встанешь на мою защиту, но… Я видела, как он движется. Это нечеловеческие скорость и сила. Мой бедный Лонгрен даже пикнуть не успел.