Собрались быстро и вскоре уже прошли через Незримый коридор, чтобы сразу оказаться рядом с «оболочкой». Вышли из воздуха перед очами редких зевак, сея тем самым страх и смятение. Люди до дрожи боятся непонятного. Группка любопытствующих, толпившихся возле тела, исчезала моментально, как только за спинами «Серых осьминогов» перестало дрожать пространство.
Они остались один на один с жертвой.
– Вперед, пропустите меня вперед! Я должен все осмотреть! – скомандовал Циммер, протиснулся между Грэем и его спутниками и замер.
Несколько мгновений он стоял неподвижно, будто внезапно превратился в соляной столп, а потом полные плечи опустились, затряслись, саквояж выпал из ослабевших пальцев, и из него на брусчатку посыпались флакончики и бутыли с зельями. Маг-хранитель рухнул на колени и сбивчиво заговорил:
– Клэр… нет… не может… быть… Клэр!.. Почему?
Кинулся к ней, сгребая в охапку, лихорадочно целуя застывшее и уже холодное лицо, завыл в голос:
– Душечка моя! Пышечка! Пончик мой медовый! Почему-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у?!
Это «у» всверливалось в мозг, проникало в самые недра души, и Грэя потихоньку накрывала паника. Он готов был так же рухнуть и завыть: «Нет!» Его тоже ломало, корежило, сминало неподъемным грузом вины.
Я захотел, чтобы она не вернулась, накликал беду.
Сознание металось, Грэя обливало холодным потом, колотило, как в лихорадке.
А тут еще Циммер, идиот, подполз, обнял колени, смотрел снизу сквозь пелену слез.
– Найди его, Грэй! – умолял он, и рот его расплывался в плаче. – Найди эту тварь! Приведи ко мне! Я зубами рвать буду. В клочья!
Грэй опустился рядом, обхватил друга за плечи, похлопал по спине и горько сказал:
– Ты не успеешь…
Циммер упрямо мотнул головой:
– Я стихийник! Я обрушу на него все громы и молнии! Все бураны и смерчи!
Но Грэй был неумолим:
– Ты не успеешь…
Он не стал говорить сейчас Циммеру, что ему самому и ему подобным требуются годы упорных тренировок, чтобы хотя бы примерно сравниться с гуингаром по быстроте и скорости реакций.
А вот силы так и остаются неравными. Прямое столкновение один на один гуингара с «серым осьминогом» вело к неминуемой гибели последнего.
Поэтому Грэй просто покрепче обнял друга и заверил его:
– Я отомщу за Клэр.
Циммер заплакал тонко и надрывно, беспомощный, слабый, не в силах даже поквитаться со своим обидчиком.
Грэй обернулся к верзилам, которые застыли изваяниями за их спинами.
– Очень аккуратно грузите эту леди на носилки. Мы возвращаемся.
Самому же предстояло тащить Циммера – в таком состоянии тот едва ли мог поставить Незримый коридор. Грэю пришлось призвать на помощь все свое самообладание, чтобы просто вспомнить, как ставится этот пространственный переход. От переживаний за друга, разъедающей вины и медленно закрадывающегося страха – что, если опоздаю вновь? что, если не успею сам? – мутнело в голове.
Они материализовались в той самой розово-золотой гостиной с ангелочками. Грэй усадил Циммера в кресло, плеснул в бокал виски и протянул другу:
– Пей!
Тот молча подчинился, осушил залпом, уронил бокал на пол, закрыл глаза руками и вновь зарыдал.
Грэй не находил себе места и не знал, с чего начать. Подсказал Циммер, вскинув на него неожиданно сухой, но болезненно блестящий взгляд:
– Нужно распорядиться… похороны… достойно… мою Клэр… Пышечка, ы-ы-ы… – Бормотание прерывалось всхлипами и воем. – Почему она? Почему? Два месяца… только два месяца!..
Грэй похлопал его по плечу:
– Спокойно, дружище, я распоряжусь. Устрою все в лучшем виде, не волнуйся.
Он искренне хотел подбодрить, но выходило не очень, так как у самого на душе скребли кошки.
– И, – горестно вздохнул он, – мне жаль, что приходится это говорить, но тебе нужно собраться и обследовать Клэр. Гуингар и так на несколько шагов впереди нас. Надо собрать всю информацию, какая есть. Сможешь?
Циммер кивнул.
– А тебе… – по-прежнему прерывисто продолжил он, – надо переодеться.
И Грэй только теперь вспомнил, что на нем серебряно-черная форма «серого осьминога» – всегда облачался в нее, отправляясь на задание.
– Да, не мешало бы… – И даже оглянулся в поисках шкафа, где можно разжиться одеждой.
– Сейчас, я могу… силы еще есть… – Циммер пробубнил заклинание, сделал несколько пассов руками, и Грэй тотчас облачился в простой и удобный костюм горожанина, делавший его яркую привлекательную внешность блеклой и непримечательной.
Грэй коротко поблагодарил друга и, окликнув своих подчиненных, отправился в управу и другие учреждения хлопотать о захоронении Клэр Циммер.
Он ненавидел приносить дурные вести – да и кто же любит? – но предстояла еще встреча с родителями Клэр. И она оказалась тем еще испытанием. Безутешная родня в прямом и переносном смысле спустила на вестника всех собак. Кроме того, они во всем обвинили Циммера: мол, не выйди их дочь за этого прохвоста, была бы жива. Конечно, досталось и Грэю, раз уж он представлял интересы друга. Идти на похороны родные наотрез отказались.
Однако к середине дня со всеми приготовлениями было покончено, и состоялась скромная церемония, во время которой Циммера пришлось держать троим «серым осьминогам», поскольку он норовил кинуться в могилу за женой.
К вечеру маг набрался так, что едва стоял на ногах, но Грэй был бы последним, кто осудил бы его за это. Сейчас Циммер, ругаясь и плача, швырял с балкона ангелочков и злорадно хохотал, когда те разлетались на мелкие осколки.
– Так вам и надо! – орал он вдогонку очередному ангелу. – Пернатые недоумки! Не уберегли мою Пышечку! А она вам верила!
В такой момент человеку необходимо остаться один на один со своим отчаянием, и Грэй деликатно удалился.
Ему предстояло многое обдумать и привести в порядок собственное душевное состояние, которое с недавнего времени было в полном раздрае.
Закутавшись в шерстяной плащ и став вовсе неприметным, он бродил по опустевшим и очень тихим улицам Каперны.
Тишина угнетала. Казалось, тварь, по чью темную душу он явился сюда, уже прошлась по окрестностям, оставив после себя только смерть и пустоглазые «оболочки». От таких ассоциаций холодели руки, а по позвоночнику сбегали ледяные капли.
Я не позволю. Больше не оступлюсь!
Грэю было необходимо убедить себя, что он сможет. Потому что уверенность таяла так же стремительно, как льдины под ярким солнцем, а воспоминания о допущенной однажды и ставшей роковой ошибке, наоборот, набирали силу и крепли.
Он не заметил, как добрался до окраинной улицы. И только тут обратил внимание на жителей Каперны, бегущих в порт. Последовав за ними, он просто окаменел, когда понял, что именно вызвало такой ажиотаж. Корабль, чьи паруса в отсветах заката казались рубиновыми и будто сияли.
Грэя словно облили ледяной водой в морозный день. Ирония судьбы теперь стала слишком уж жестокой. У него на глазах она отнимала у одних и щедро давала другим, обходя стороной его самого. Ненужного, неуместного, всегда лишнего и в чужом горе, и в чужой радости.
Тяжко вздохнув, Грэй понуро побрел прочь, чтобы не завидовать чьему-то счастью и не сглазить еще и его.
Тропинка вывела в небольшой лесок, расстелившийся пушистым зеленым ковром между Лиссом и Каперной.
Здесь царил ласковый полумрак, позлащенный последними солнечными отблесками, в котором все предметы казались округлыми и уютными.
Грэй опустился на поваленный ствол, прикрыл глаза, желая отдохнуть, когда услышал тихие горестные всхлипы.
Он выглянул из-за деревьев на полянку, откуда доносился плач, и увидел Ассоль. Она лежала на подушке из опавшей листвы, свернувшись клубочком, и безутешно рыдала.
Первым порывом Грэя было кинуться к ней, обнять, утешить, расспросить, что случилось? Неужели капитан того сказочного корабля оказался таким бессердечным гадом, что посмел обидеть его маленькую нереиду? Как мог этот мерзавец не исполнить ее мечту! Такую дивную и восхитительную?
Грэй даже сделал шаг, чтобы подойти к Ассоль, но вовремя осадил себя: если ей сейчас несладко, то его она наверняка захочет видеть последним. И он замер на своем наблюдательном посту, боясь даже пошевелиться или вздохнуть лишний раз.
Ассоль же, вволю наплакавшись, подложила маленькую ладошку под щеку и, несколько раз скорбно вздохнув, заснула.
Дождавшись, когда сон окончательно захватит девушку в свой сладостный плен, Грэй наконец покинул укрытие. Он умел двигаться бесшумно, и ни одна ветка не хрустнула под его ногой. Он почти скользил над поверхностью.
Так, тихонько подойдя, Грэй опустился рядом на колени и с замиранием сердца посмотрел на девушку. Она сейчас выглядела такой безмятежной, такой прекрасной и такой беззащитной, что у него даже защемило внутри от трепетной нежности.
Ассоль была самой невинностью в буквальном смысле этого слова. Не только физически, но и душевно, самими своими помыслами – чистыми, детскими, открытыми для сказки и чуда. Ее необходимо беречь и защищать, чтобы тьма и грязь этого мира ни в коем случае не запятнали и не сломили столь нежный цветок.
И от себя защищать тоже.
Ты не посмеешь! Никогда! Слышишь! Не допущу! – пригрозил он монстру, который урчал и ворочался внутри, требуя насыщения.
Скорее исполнить миссию и убраться отсюда подальше – во мрак, холод, в бездну, где ему самое место. И навсегда забыть сладостный запах мечты.
Ассоль тихо вздрагивала, и Грэй, беззвучно выругавшись, снял плащ и укутал ее, приговаривая:
– Что же ты, моя маленькая глупая нереида, улеглась прямо на землю? Так и простыть недолго, дурочка.
Не просыпаясь, девушка потянула плащ на себя и завернулась в него, как в кокон, к радости Грэя.
Он осторожно коснулся кончиками пальцев шелка ее волос, пробежался по колечкам, погладил локоны. Бросил взгляд на нежный, приоткрытый во сне ротик. Ее губы были темно-розовыми и по-детски пухлыми. И Грэй решил, что по вкусу они, должно быть, напоминают спелую малину. Но проверить, так ли это, он не осмелился. Ресницы у Ассоль были столь пушистые и длинные, что, казалось, лежали на скулах. Черты лица – живые, нежные, гармоничные. Кто-то, может, счел бы их обычными или даже не очень привлекательными, но для него спящая девушка была самой прелестной… Грэй не мог отвести взгляд от нее. Все-таки судьба оказалась благосклонной к нему сегодня и подарила эти чудесные мгновения.