Стало трудно дышать, и что-то немилосердно давило на грудь. Он почувствовал, как сильные бронзовые пальцы стискивают его шею. На груди, оседлав его, устроился… голем. Его глаза сейчас горели потусторонним огнем, а изо рта текла зеленая жижа…
– Нет, – прохрипел Циммер, пытаясь оторвать от себя механические лапы, – ты… не можешь… нанести вред… Моя кровь… взываю к ней… Кровью… своей… заклинаю… тебя!
Не сработало. Опять не сработало!
Голем продолжал его душить.
Циммер беспомощно трепыхался и сучил ногами, пытаясь избавиться от гадины, убивавшей его. Но силы явно были неравны…
Бумеранг просвистел тонко и сработал четко – голова голема отлетела прочь. Полумеханическое тело дернулось несколько раз и завалилось на бок, забрызгав и без того испачканное покрывало едкой зеленью…
Грэй оказался рядом быстрее, чем Циммер успел понять, что происходит. Протянул руку, дернул на себя, а после похлопал по спине.
– Все, уже все. Она больше не тронет тебя… Никого не тронет…
– Что вообще произошло? – с трудом приходя в себя, спросил Циммер.
– Твоя «кукла» сошла с ума и кинулась тебя душить, – рассказал Грэй. – Пришлось немного попортить дорогую вещь. – Он кивнул на безголовую тушу, лежавшую рядом на разоренной постели. По телу псевдоголема пробегали электрические разряды, из-за чего оно подергивалось в агонии.
– В голове не укладывается, – признался Циммер. – Голем не может восстать против своего хозяина.
– Против хозяина не может, но ты и не хозяин, – резонно заметил Грэй. – Более чем уверен: эта тварь считала своим хозяином того мрачного типа с Теневого рынка и никого более.
Циммер вздохнул: похоже, друг прав.
Маг-хранитель оглянулся и, ругнувшись, схватился за голову.
– Что я натворил! Уничтожил! Все уничтожил! Моя Пышечка! – завыл он, дергая себя за волосы и раскачиваясь из стороны в сторону. – Она так старалась, выбирала все это. А я…
– Полно! Не кляни себя! – оборвал его стенания Грэй. – Тебе сейчас нужно развеяться, переключиться, заняться тем, что ты умеешь лучше всего…
– Это чем же? – Циммер делал новые и новые пассы руками, пытаясь привести в порядок комнату, но ничего не выходило. – Видишь, магия меня не слушается… Что я могу сейчас?
– Многое можешь, друг, – подбодрил его Грэй, – просто сейчас душа твоя в смятении и во тьме, поэтому чуть не канула в Омут Отчаяния.
Омут Отчаяния. Как же он мог забыть? Они ведь с Грэем и познакомились так – маг-стихийник вытащил из той бездны юного «серого осьминога». Омут возникал в некоем Внутреннем Пространстве, где обычно находилась подчиненная магия. Случалось подобное, если чары вырывались из-под контроля и брали верх над магом, утаскивая того в бездну. И почти никогда обладающий магией не мог выбраться из этого водоворота самостоятельно. Стало быть, Грэй вернул ему долг. Но… Омут так просто свою добычу не отпускал. Тут действительно нужно было заняться чем-то более веселым и беспечным.
– У тебя есть идеи? – поинтересовался он у друга, бросив попытки привести в порядок комнату.
– Да, – сказал Грэй, поднимаясь. В бытовой магии он был не силен, но заклинание, чтобы убрать мусор, вполне мог сотворить. И когда спальня Циммера перестала походить на пристанище бродяги, добавил: – Я убедил Вика Броди устроить танцевальный вечер на площади перед ратушей.
Циммер хмыкнул и сощурился:
– Полагаешь, это уместно?
– Полагаю, это необходимо, – ответил Грэй. – Я так и старейшине объяснил. Мы должны показать гуингару, что потеряли бдительность, чтобы он сам ее потерял.
– Интересный расклад, – покрутил услышанное в уме маг-хранитель, – и впрямь может сработать. Вот только мое участие каково? Не понимаю.
– А ты и создашь атмосферу праздника: добавишь огоньков, волшебства, красоты… Чтобы никто и не думал о беде, которая нависла над Каперной. Чтобы забыли о смертях.
Циммер вздрогнул.
– Это так цинично.
– Но так будет лучше, поверь. – Грэй пристально посмотрел на друга, тот тоже оглядел себя – да, он и сам выглядел не лучше, чем его комната недавно…
– Думаю, ты прав, – согласился он, приводя себя в относительный порядок. – Клэр точно не хотела бы, чтобы я так опустился…
– Конечно, не хотела бы, – подтвердил Грэй. – Она ведь искренне любила тебя, поэтому точно желала бы видеть счастливым и здоровым, а не раскисшим и в грязи.
С этим не поспоришь.
– Ну что ж, будет тебе праздник, – заявил маг. – Но потом – обещай! – мы разберемся с этим создателем големов.
– Обязательно, – заверил Грэй, – и с ним тоже. Мне и самому не терпится узнать, как же связаны големы, осветительные камни и гуингары.
– То-то же! – поддержал его Циммер. – Есть от чего голове закипеть!
Грэй между тем направился к выходу и, остановившись в проеме, сказал:
– Да, кстати, дверь тебе тоже придется починить, я ее малость испортил.
И только теперь Циммер обратил внимание на щепки, в которые превратилась некогда роскошная двустворчатая дверь…
Глава 17Алая
Ассоль не могла расстаться с плащом. От него исходило какое-то особенное – доброе, родное – тепло. Словно кто-то, кому она была бесконечно дорога, оставил в обычной вещи частичку себя и тем преобразил ее.
Девушке казалось, она знает, кто именно позаботился о ней. Пусть тогда, в порту он, такой желанный, нужный, вымечтанный, прошел мимо, не заметив звезд в ее глазах, сиявших только для него одного во всем мире.
Сколько насмешек обрушилось на нее! Сколько злорадства!
– Что, висельница, дождалась своего принца? – прыскали ровесницы Люси и Петра. Когда-то они поспособствовали тому, чтобы Ассоль выгнали из школы, и до сих пор не могли уняться, норовя досадить ей по мелочи. – Только ты ему не нужна. Кому сдалась такая дура, да еще и уродка!
Девицы расхохотались. Стоявшие рядом парни подхватили. И понеслось, нарастая девятым валом, закручивая, утаскивая в бездну отчаяния.
Чудилось, будто вся Каперна, каждый ее дом – даже черепичные крыши подпрыгивают, а беленые стены ходят ходуном – смеется над ней. Да что там дома и Каперна! Тот самый нарядный парусник, который столь щедро окрасило закатное солнце, словно принимал участие во всеобщем веселье, подрагивая всеми своими лживыми парусами.
Терпеть подобное было выше ее сил. Ассоль сорвалась и помчалась вперед, не разбирая дороги за густой пеленой слез. Сейчас ей было даже больнее, чем в тот вечер, когда «серый осьминог» убил ее Грэя. Она добежала до леса, выбралась на полянку, где всегда уединялась со своими мечтами, кинулась на гору пожухлой листвы и горестно разрыдалась.
Сердце, ее бедное глупое сердце, вскормленное сказками и верой в несбыточное, отказывалось это принимать. Слишком уж реальность была неприглядной и жестокой.
– Нет-нет-нет! – твердила Ассоль, сжимая кулачки. – Это неправда!
Сон. Страшный нелепый сон.
Нужно заснуть во сне. Ей всегда помогало. Засыпаешь, просыпаешься – и нет больше следа от страха и неприятностей. Снова все по-прежнему, снова на горизонте мечты замаячат алые паруса.
Так будет! Надо заснуть, просто заснуть!
Тревоги этого дня сморили ее, и она заснула прямо на той куче листьев, которой рассказывала, рыдая, о своих бедах. А когда наконец открыла глаза, то обнаружила, что ее укутывал плащ, пахший морем и чем-то терпким. Сказка вернулась, как и ожидалось. Ее принц нашел свою Ассоль и согрел теплом своей любви.
Она терлась щекой о грубую ткань и была самой счастливой. В душе снова привычно мурлыкал котенок, в животе порхали бабочки.
Ассоль знала, как прекрасно любить. Но во сто крат прекраснее быть любимой! И этот плащ, простой, не очень аккуратно сшитый, был ей сейчас милее всех сокровищ и всех драгоценных нарядов.
Она завернулась в него и спокойно дошла домой, уверенная, что теперь ей ничего не страшно, теперь она будто в броне.
До полудня следующего дня она все время выглядывала своего капитана. Представляла, будто он ищет по окрестностям свой случайно оброненный плащ.
К встрече она подготовилась заранее. Выстирала и вычистила накидку, привела в порядок неровные швы, наложила едва заметные штопки на парочку обнаруженных крохотных дырочек. Так стало лучше. Значительно лучше.
Ассоль надела свое самое нарядное платье – бледно-голубое, кисейное, с отделкой из тончайших кружев, напоминавших морскую пену. В таком наряде она выглядела легкой, почти невесомой и будто вышедшей из вод первоокеана. Платье было мамино, и любая капернская модница отвергла бы его как ужасно старомодное, но для Ассоль оно было самым красивым. Изящные синие туфельки без каблучков позволяли ей бегать, чуть касаясь земли.
Ассоль сидела у подножия скалы, на которой стоял ее маяк, и вглядывалась в проселочную дорогу: вот-вот поднимется пыль, а потом появится и одинокая фигура.
Он подойдет и скажет, а голос у него непременно будет бархатистый, чуть простуженный морскими ветрами:
– Милая барышня, как-то вечером я забрел в здешний лесок и случайно обронил там свой плащ («Конечно, он ни за что не признается, что сам укрыл меня им, но я-то знаю», – думала Ассоль, густо краснея), не попадался ли он вам?
Она обязательно смутится, и сердце у нее в груди заколотится быстро-быстро, протянет ему аккуратно сложенный и перевязанный кружевной ленточкой плащ и пролепечет:
– Не этот ли, господин?
Он скажет:
– Что вы! Мой был уже прохудившийся в нескольких местах, пыльный и старый.
Тогда она, еще больше смущаясь, заверит, что это именно тот плащ, который ищет благородный господин.
Тогда он присядет рядом, возьмет ее за руки и скажет, что на самом деле искал вовсе не плащ, а ее, что прошел сто морей, выдержал тысячу штормов, пятьсот раз садился на мель, но все равно добрался к ней. Потому она давно снилась ему, потому что он понял, что Ассоль из Каперны – его судьба. И уведет ее с собой, заберет на свой корабль, и они вместе отправятся в страну, где круглый год в цвету абрикосы