Лишь Ассоль не интересовалась происходящим. Она зябко куталась в старенькую материну шаль и переступала с ноги на ногу. Лето уже умирало, и утра становились промозглыми.
Девушка поглядывала на дверь ратуши, ожидая, когда же появится старейшина. Он был ей очень-очень нужен. Но как же она станет пробираться через такую толпу? Хрупкая и тоненькая, Ассоль не обладала должными силой и напором. Наоборот, она предпочитала постоять в стороне, переждать, выбрать более подходящий момент. Но не сегодня, не тогда, когда забрали Лонгрена. Она должна поговорить со старейшиной, объяснить ему. Он поймет и отпустит отца. Ведь недаром же Вик Броди – самый главный в Каперне. Кто же выберет на такую должность плохого человека? Рисковать доверием людей он бы не стал, что бы ни говорил милый Эгль.
Наконец массивная дверь здания распахнулась и явила миру круглую, холеную фигуру старейшины с довольным лицом. Стоя на крыльце ратуши, он возвышался над всеми, как божество, как вершитель судеб. Старейшина улыбнулся и с любовью взглянул… на блестящую машину, что красовалась неподалеку. Да-да, Ассоль проследила за его взглядом. А люди? Их Вик Броди будто не видел. Так показалось ей. Но Ассоль тут же отогнала от себя дурные мысли: нет-нет, старейшина – хороший человек. Она верила в это.
Осмелев, девушка подошла ближе и окликнула старейшину.
– Господин… – произнесла и тут же осеклась.
Было слишком стыдно отвлекать, но она должна попытаться.
– Господин Броди, – проговорила уже четче, тот услышал, обернулся к ней. Круглое, как головка сыра, лицо расплылось в доброжелательной, почти нежной улыбке.
– А, малышка Ассоль, – сказал он довольно громко, и толпа переключилась с разглядывания паромобиля на их разговор, – должно быть, пришла просить за своего пройдоху отца?
Девушка помотала головой и приложила сжатую в кулак ладошку к груди.
– Отец не виноват, я сама видела все и могу доказать…
– Этой малахольной веры нет! – закричали собравшиеся.
– Дочь всегда будет защищать отца!
Ассоль поежилась: их с Лонгреном в Каперне не жаловали, и это еще мягко сказано.
Но Вик Броди неожиданно встал на ее сторону: он вскинул руку вверх и приказал всем замолчать.
– А ты, дитя, подойди. – Он поманил ее ближе: – Подойди, не бойся.
Ассоль направилась к нему, те люди, мимо которых ей доводилось проходить, отшатывались от нее, будто она была больна чем-то неприличным и очень заразным. Но девушка уже привыкла не обращать внимания на поведение односельчан и не осуждала их.
Она робко поднялась на пару ступеней и замерла перед Виком Броди, дрожа, как осенний, гонимый ветром листок.
Старейшина рассматривал ее слишком тщательно, будто товар выбирал.
– Скажи мне, дитя, тебе есть восемнадцать? – зачем-то спросил он.
– Д-да, – ответила она, – исполнилось третьего дня.
– Это хорошо, очень хорошо. – Старейшина огладил свою окладистую бородку. – Тогда мы совершим с тобой такой обмен: я сейчас отпущу твоего Лонгрена, а ты… Ты вечером придешь ко мне домой, хорошо?
Толпа вокруг загомонила, отпуская скабрезные шуточки.
– Но… – Ассоль непонимающе захлопала длинными ресницами. – Зачем?
Вокруг захохотали.
– Дура!
– За тем!
– Вот же святая простота!
Ассоль поежилась, но сказала себе, что не должна расстраиваться из-за этих смешков…
– Всем молчать! – гаркнул старейшина. – Наглецы! Да как вы смеете!
Водитель – тот, что имел пышные закрученные пшеничные усы и щеголял в кирасе, – окликнул двух констеблей, которые блюли общественное спокойствие, и сказал им разогнать зевак. Те кивнули и принялись за дело.
А Вик Броди спустился на ступеньку, приобнял Ассоль за плечи и проговорил:
– Малышка, я передумал. Зачем нам откладывать до вечера? Давай обсудим наше дело прямо сейчас.
Ассоль обрадовалась. Вот, он все-таки хороший! И от тех людей ее защитил…
Она радостно кивнула и сказала:
– Конечно… Конечно… Я для того и пришла.
Отступив в сторону, он пропустил ее вперед и обратился к своему секретарю – длинному, как жердь, в очках и с недовольным выражением лица:
– Смит, проводите барышню в мой кабинет и принесите чаю. Того, что мне недавно привезли в подарок.
Смит, одетый в серо-коричневое и похожий на высохший стручок фасоли, кивнул с таким видом, будто делал большое одолжение, и указал Ассоль в сторону лестницы.
Девушка послушно направилась туда.
Секретарь Смит открыл перед ней дверь и сказал, словно процедив каждое слово:
– Ждите здесь, барышня.
Сам же развернулся и вышел. Ассоль осталась мерить шагами комнату, заставленную массивной и некрасивой мебелью.
«Неуютно», – подумалось девушке.
Ей не хотелось здесь находиться. Она зябко обняла себя руками за плечи и так и не решилась сесть ни в одно из кресел. Заметила свое отражение в большой стеклянной двери одного из шкафов и вспыхнула от стыда. Пожалуй, ее платье слишком короткое. Приличная девушка не должна выставлять лодыжки напоказ. Но что поделать, ситец быстро изнашивался и легко рвался. Вот и приходилось обрезать обтрепанный подол и подшивать. А на новое платье денег не было. Впрочем, Ассоль это прежде совсем не беспокоило. Но сейчас стало неловко, что вот-вот войдет мужчина, будет говорить с ней и видеть ее ноги.
Вик Броди действительно скоро появился: довольный, разрумянившийся. За ним в кабинет вплыл Смит с подносом, на котором красовался изящный чайный набор с синим узором и золотой каймой.
– Прошу к столу, – гостеприимно предложил старейшина, – что же вы там топчетесь у двери, дитя мое!
Ассоль смущенно улыбнулась и поспешила сесть, чтобы спрятать под столом ноги.
Смит тактично оставил их, прикрыв за собой дверь.
– Итак, моя дорогая, вам, должно быть, интересно, зачем я позвал вас? – начал Вик Броди, беря чашку и наливая в нее ароматный чай. Отщипнул кусочек сахара, опустил в чай и протянул чашку Ассоль: – Угощайтесь. Бьюсь об заклад, вы давненько не пили такого славного чаю.
Она даже спорить не стала. Что там славного, она даже приличного не пила с тех пор, как ушла мама. Только травяные отвары из чабреца да мяты, которые пышно росли вокруг маяка. Поэтому сейчас, отхлебнув глоток, даже глаза прикрыла от удовольствия: до чего же вкусно!
Старейшина молчал и постукивал пальцами по столу.
Ассоль поставила чашку на стол и… растерялась. Кажется, ее о чем-то спросили, но, увлеченная чаепитием, она не сосредоточилась на вопросе и упустила его, как нерадивый рыбак рыбешку.
Сильнее закутавшись в шаль и опустив глаза, чтобы не выдать свою озадаченность, она стала быстро говорить о том, что ее волновало. При этом Ассоль отодвинула чашку подальше, не решаясь больше сделать и глотка:
– Лонгрен…[1] Он не виноват. Осветительные камни украли. Я сама видела вора. Он и вправду появился из зеленой вспышки.
Вик Броди расхохотался:
– Послушали бы вы себя, моя дорогая. Ну, кто же может в это поверить? Зеленая вспышка! Вот умора!
– Ничего не умора! – Ассоль вскочила и сжала кулаки. – Именно в такую вспышку ушла мама! – серьезно и с горечью возразила она.
– Это Лонгрен тебе наплел? – Вик Броди даже слезы вытер – так, должно быть, забавлял его этот разговор.
– Да, – произнесла Ассоль, вскидывая голову, – он мне все рассказал, как было.
– А вот у меня, – Вик Броди тоже поднялся, обошел стол и остановился перед девушкой, – другая версия. Твоя маманя просто сбежала от нищего и вечно пьяного муженька. Я помню Мэри. Редкой красоты женщина. Что ей ловить в нашей глуши? Думаю, твоя маманя живет припеваючи где-нибудь в Лиссе или и того дальше…
– Неправда! – Ассоль решительно мотнула головой: – Маму похитили!
Ей пришлось собрать все силы, чтобы не расплакаться при нем. Подумать только: всего каких-то десять минут назад она считала этого человека хорошим и благородным! Немыслимо! Как он может так оскорблять ее мать!
Заметив ее состояние, Вик Броди смягчился. Вновь приобнял за плечи, подвел к креслу и проворковал:
– Ну, полно-полно. Я верю вам, дитя. Вы чисты и невинны душой. Вряд ли стали бы лгать. Садитесь, продолжим наш разговор.
Ассоль села на самый краешек – долго она здесь задерживаться не собирается.
– Как мы уже выяснили, вы пришли сюда, чтобы освободить отца?
Ассоль кивнула.
– Я готов поверить вам, допустить и ту странную зеленую вспышку, и неведомого вора, но в любом случае Лонгрен виновен. Ведь он упустил казенное имущество. Вы хоть знаете, моя дорогая, сколько стоят осветительные камни?
Она помотала головой: не знала, но догадывалась. И цифра пугала ее.
– То-то же! – важно произнес старейшина. – Даже если он маяк продаст, не расплатится. Хотя… Лонгрен не может продать маяк, он тоже принадлежит Их Королевским Величествам. Так что, как ни крути, светит ему тюрьма, а то и вовсе виселица.
Ассоль не на шутку испугалась:
– И что же делать? Как мне спасти моего бедного Лонгрена?
– У меня есть один способ. – Старейшина подался к ней, глаза его блестели странно, их блеск совсем не нравился Ассоль. – Вы поможете мне, я помогу вам.
– И чем же я могу вам помочь? – выпалила девушка, ухватившись за надежду.
Но Вик Броди не торопился отвечать прямо:
– Я уже не молод и поэтому решил отойти от дел. Скопил достаточно, хватит на безбедную старость. Только вот передать-то это богатство некому: я, видите ли, холост и одинок. И детей у меня нет. Но зато сил еще предостаточно. А как уйду на покой, и вовсе духом воспряну. Вот и решил я завести семью. Думаю жениться.
– Это замечательно! – Ассоль была искренна в своей радости. – Только вот… – проговорила непонимающе, – при чем здесь я?
– Так именно вам, моя дорогая, я и хочу предложить провести это время со мной. Разделить покой и благополучие.
– И… – все еще не могла понять она, – каким образом?
– Став моей супругой, разумеется.