Тогда он с облегчением вздохнул и поднялся, медленно поворачиваясь к незадачливым похитителям, которые будто приклеились к полу.
Хорошо, что она ушла.
Грэй не хотел, чтобы Ассоль видела, как он убивает.
Глава 24Пробуждающаяся
Они спускались довольно долго.
Флоранс несколько раз останавливалась, поджидала их и ехидничала:
– Бескрылые, вы такие неповоротливые!
Лонгрен, глядя на нее, думал, как в таком крохотном существе помещается столько самодовольства и язвительности. Ответа не находил.
Лестница, которая казалась ему бесконечной, все же закончилась, и он, как матрос, ступающий на твердую землю после шаткой корабельной палубы, шагнул на небольшую платформу перед массивной железной дверью.
Здесь уже был слабый свет, хотя определить его источник Лонгрену не удалось. Флоранс зависла возле двери и поторопила королеву:
– Открывай уже!
– Разве ты не можешь проходить сквозь стены? – ехидно сказала та.
– Вот еще! – фыркнула фея. – Зачем тратить магию, когда ты можешь просто открыть!
Королева больше не спорила, она нажала на один из камней в кладке, и тяжелая дверь сдвинулась в сторону.
Когда Лонгрен взглянул в открывшийся проем, то понял, о чем говорила королева, попросив его не предпринимать поспешных решений. Потому что там он увидел Мэри. И то, в каком она была состоянии, поднимало в его душе темную и густую, как донный ил, злобу.
Мэри висела на стене, прикованная тяжелыми цепями. Грубые кандалы обхватывали ее тонкие белые запястья, а ладони пронзали гвозди. Она уронила голову, и длинные волосы, потерявшие цвет и сбившиеся в мочалку, почти скрывали хрупкую фигуру.
Ее одежды каким-то чудом оставались белоснежными, и на них особенно ярко выделялись капли крови из рассеченной грудной клетки, в которой сияло и пульсировало сердце. Кровь Мэри, золотисто-красная, собиралась в реторту, закрепленную у нее на животе. И когда наполнялась, бронзовая механическая рука, установленная тут же, в стене, забирала сосуд и выливала жидкость в прозрачную трубу, уходящую куда-то в противоположный угол…
– Мэри! – вскрикнул Лонгрен, кидаясь в ее камеру. Оттолкнул королеву, зыркнул на фею, которая пыталась пролететь первой. Они обе оторопели, но ему было не до них. – Мэри! Любимая!
Он не говорил ей это слово прежде. Раньше они вовсе не нуждались в словах, понимая друг друга и без них – по улыбке, по движению рук. Но сейчас они вырвались сами и казались единственно верными, потому что собственное сердце, будто тоже отверстое чьей-то злой волей, кровоточащее, но живое, вытолкнуло их с током крови…
Она вскинула голову, встретилась с ним взглядом и улыбнулась, как улыбалась всегда, с нежной печалью.
– Мэри! – Он готов был голыми руками разорвать цепи, которые удерживали ее, и растерзать каждого, кто заставил его возлюбленную так страдать.
– Лон… грен… – тихо сорвалось с ее губ, а прекрасные глаза светились абсолютной любовью.
– Наставница, – раздалось сзади, заставив Лонгрена с раздражением обернуться.
Белая королева, такая надменная прежде, сейчас смиренно опустилась на колени, молитвенно сложила руки и почтительно склонила голову.
– Ваше Высочество! – Это Флоранс, зависнув в воздухе, сделала реверанс.
Мэри словно взбодрилась от их приветствий и даже слегка смутилась.
– Прекратите! – тихо попеняла она. – Поднимитесь, и давайте отбросим вежливость.
– Я первая. – Флоранс вылетела вперед. – У меня мало времени, поэтому быстро. В общем, ваш подопечный, Ваше Высочество, жив-здоров. И безупречно умеет доставлять к берегу мечты. В нашем, то есть вашем, случае прямиком к малышке Ассоль. Короче, Предначертание, кажется, свершилось.
– Предначертание? – Мэри взглянула на нее с удивлением. – Не понимаю, о чем ты?
– Ой! – Флоранс зажала себе рот обеими руками, помотала головой, потом убрала руки и произнесла: – Вы же не знаете! Это же случилось в тот день, когда вы вернулись! Помните, Ассоль тогда исполнилось пять?
Мэри вздохнула, и Лонгрену подумалось, что, должно быть, тот день для нее отзывается той же горечью, как и для него.
– Эгль, библиотекарь… – сказал он. – Этот старик рассказал нашей девочке, что, когда ей исполнится восемнадцать, за ней явится принц на корабле с алыми парусами.
– Понимаете, Ваше Высочество, – бесцеремонно перебила его фея, – на том самом корабле! – Она многозначительно подняла палец вверх и добавила: – Читаем между строк!
И Мэри, должно быть, поняла, о чем она.
– Да, припоминаю, там, в Ярком Мире, была такая сказка. Поэтому я и назвала свою дочь Ассоль, – тихо и хрипло проговорила Мэри, чувствовалось, что слова давались ей с трудом. Должно быть, эмоциональная вспышка от встречи с мужем дорого обошлась ей.
– Вот! Предначертание свершилось! – радостно заявила Флоранс. – Так, новость сообщила, поприветствовала, мне пора.
И прежде, чем Мэри успела задать ей еще вопрос, та взмахнула крылышками, выпорхнула за дверь и скрылась в темноте коридоров.
– Значит, – радостно, насколько возможно было в ее положении, проговорила Мэри, – наша дочь все-таки дождалась своего принца под алыми парусами, да, Лонгрен?
Он мрачно хмыкнул – расстраивать любимую жену не хотелось, но лучше, если она будет знать правду.
– Уж не знаю, как насчет принца, но последний раз, когда я видел нашу девочку, какой-то мрачный тип довел ее до слез. Я кинулся на него, но он скрутил меня, как мальца, и велел мне спать. А потом я очнулся здесь…
– Тягостный Сон, – проговорила Мэри. – Но… как? Откуда у него это умение? Кто явился к нашей дочери? – Она заволновалась, дернулась, зазвенев цепями.
– Я не знаю, – только и мог развести руками Лонгрен, – но, когда выходил из тюрьмы, охрана что-то болтала про «серых осьминогов».
– Как такое возможно? – Мэри поморщилась, когда ее сердце вытолкнуло в реторту почерневшую от тревоги каплю. – Разве Предначертанное не должно сбываться точно по написанному?
Лонгрен молчал, так как и вовсе не понимал, о чем речь.
А королева ответила:
– Так и было бы, родись Ассоль обычной девочкой, но Ассоль – ваша дочь, наставница, в ней тоже кровь нибелунгов. Поэтому с ней все непредсказуемо.
Мэри разволновалась еще сильнее, и темных капель в реторте стало больше.
– Недавно я ходила в ее Сон. Меня удивило, как моя девочка грустна. Я чувствовала, что с ней что-то не так.
– В тот день разбилась ее вера, – грустно произнесла королева.
– В тот день? – повторил Лонгрен, словно попугай на плече у старого капитана. – Разве не прошло всего несколько часов, как я оказался тут?
– В Ярком Мире время течет по-другому, – проговорила королева, – там уже прошло несколько дней…
– Лонгрен, – проговорила Мэри, – ты должен возвращаться как можно скорее!
Он упрямо покачал головой:
– Без тебя я не сделаю и шагу! И пока не вытащу тебя отсюда! Не сниму с тебя всю эту гадость! – Он дернул цепи, пробуя их крепость, но Мэри застонала, и Лонгрен тут же оставил свои попытки.
– Нет, дорогой, я ушла сюда сама и сама же вернусь, когда придет время. – Мэри тоже умела упрямиться.
– Ты и так бросила дочь на долгие годы! Сейчас она в опасности, и мне одному не справиться! – Ему не хотелось кричать на Мэри, но слова, как назло, получались громкими и злыми. В них отчетливо звучали упрек и обида.
– Я должна была вернуться, – проговорила Мэри. – Этот остров погиб совсем. Ведь именно я украла последнюю мечту из хранилища Короля Алхимика, мне и отвечать.
– Да, – встряла в их разговор Белая Королева, – ты ведь сам недавно говорил, что наш король поступил безответственно, внезапно покинув остров. Разве дочь Прекрасной Королевы может вести себя так же?
Лонгрен понимал, о чем речь. Есть разные уровни ответственности, и у того, на кого полагаются тысячи людей, он запредельный. Да и сам он смог бы принять жену, зная, что своим желанием остаться с ним она погубила целый народ?
– Ты должен вернуться и спасти нашу дочь! – в сердцах проговорила Мэри, но Белая Королева возразила ей:
– Наставница, разве вы забыли о пророчестве? Что придет Большой Человек из Яркого Мира и зажжет Солнце. Его не нужно будет кормить! Вы сможете уйти!
– Замолчи! – Мэри дернулась и тут же всхлипнула от боли. – Не смей!
Но Белая Королева гордо вскинула голову и сказала:
– Простите, наставница, но я ослушаюсь вас. – И, повернувшись к Лонгрену, сказала: – А ты, смертный, слушай! Ведь ты хотел же спасти ее? Так вот, тот человек… – Она осеклась, будто набираясь смелости, чтобы произнести следующие слова: – Он должен будет вырезать из своей груди полное любви сердце и подкинуть его высоко, чтобы оно засияло над островом нибелунгов. А сам он превратится в Бессердечного Капитана, который вынужден вечно бороздить моря и гоняться за чужими сердцами.
Лонгрен поежился – пророчество было коварным, но…
– Если это освободит тебя, любимая, я готов, – сказал он решительно и сжал кулаки.
– Нет! – в тон ему ответила Мэри. – Я не готова. Ты не принадлежишь этому миру, да и твое сердце, полное любви, нужно нашей дочери. Иначе Ассоль останется совсем одна, без любви и поддержки. Как ты можешь обрекать на такое свое дитя? Ты должен вернуться и быть ее Солнцем! Гореть ярко, согревая малышку и отгоняя от нее всю тьму. Если ты выберешь меня, ты убьешь Ассоль. Ведь тогда «серый осьминог» оплетет ее своими щупальцами и утащит в морскую пучину.
Мэри говорила так страстно, что кровь из ее сердца начала не просто капать, а литься, это напугало Лонгрена.
– Не бойся, моя драгоценная Мэри, я вернусь, – пообещал он. – Я понял тебя: выбор правителя – его народ, выбор отца – его дитя.
– Верно, – слабо улыбнулась Мэри.
Но про себя Лонгрен добавил главное – то, к чему пришел прямо сейчас, то, что ему открыл вид прикованной к стене Мэри: «А мужчина всегда выберет любимую». Выступит против целого мира и даже нее самой, закроет от всех бед… Или хотя бы просто обнимет, крепко-крепко, чтобы поделиться с ней своей силой и разделить ее боль. Поэтому он качнулся вперед, осторожно обнял раненую жену и нежно привлек к себе, а после поцеловал в волосы, и они заблестели, сделавшись вновь шелковистыми, а сердце в ее груди вспыхнуло ярче звезды.