– Я иду, моя нереида.
«Секрет» тоже почуял свет, распознал выход и рванул туда, где мерцал и манил заветный огонек.
Но чем ближе становился берег, тем четче Грэй понимал, как сильно ошибся, сколько времени потратил впустую.
– Идиот! – клял он себя. – Как можно было не понять?!
Конечно же, только такая мечта, как эта, что пробилась даже сквозь морок, сквозь недобрый сводящий с ума туман, и могла привлечь в Каперну гуингара.
Что может быть ярче, чище, прекраснее девичьих фантазий?
Теперь он спешил, сердце колотилось где-то в горле от боязни не успеть, от страха увидеть пустые остекленевшие глаза.
И «Секрет», чувствуя его состояние, птицей летел вперед.
– Прости меня, Ассоль! Я, самовлюбленный идиот и слепец, подверг тебя такой опасности! – лихорадочно бормотал Грэй. – Только дождись! – умолял он свою незримую нереиду. И почему-то верил: она слышит, она жива, с нею все будет хорошо.
Он в тысячный раз обещал себе, что, если успеет, никогда больше не станет смеяться над грезами юных смотрительниц маяка.
Впрочем, смеяться ему придется вряд ли. Это он понял сразу, когда они вырвались из плена тумана и впереди замаячили уже привычные очертания береговой линии. Тогда-то Грэй и услышал гуингара: чудовище издавало тонкий приятный звук – победный клич. «Серый осьминог» четко различал в нем, этом ликующем вопле, мощь и превосходство, и отлично понимал: ему не выжить. Но и чудовищу он не позволит больше убивать женщин и поглощать их мечты.
Это будет страшный бой и последний для них обоих. Но страха не было. Так правильно. Так лучше для всех.
Грэй осознал неизбежное и шел к нему с легким сердцем.
Глава 29Алая
Тенью проскользнув внутрь маяка, Ассоль замерла посреди комнаты, уставившись на спящего отца. Лонгрен всхрапнул, и этот звук окончательно развеял морок. Как она могла? Поддалась чарам? Чуть не предала отца с тем, кто его обидел!
Легко, едва касаясь туфельками пола, будто балерина, она подбежала к постели Лонгрена и опустилась рядом на колени. Уткнулась лбом в большие шершавые ладони и тихонько застонала.
– Прости меня, папа, – прошептала она. – Я должна была сразу уйти, должна была отказать ему… – Она всхлипнула. – Но вместо этого я танцевала. И мне было так хорошо. О, как же мне было хорошо, отец! Словно я встретила свою истинную половинку! Того, ради которого пришла в этот мир! А как он смотрел на меня, папа!
Ассоль прижала ладошки к пылающим щекам, вспоминая взгляд Грэя, которым тот одаривал ее во время их танца. Почему временами ей чудилось, что в зеленых глазах капитана плещется безбрежное, как сам океан, отчаяние? Ведь по большей части глаза смеялись, раздевали, властвовали, дразнили. Так откуда же брались те отчаянные взгляды, похожие на мерцание со дна золотого клада через толщу воды, тронутой рябью? Будто иногда обнажалась душа Грэя, чтобы коснуться ее души. И от этого соприкосновения вырастали крылья, и Ассоль уже не касалась ногами танцевальной площадки, а парила над ней. В такие моменты невольно вспоминалось, как она на берегу рассказывала ему свою историю, а сердце Грэя под ее пальцами то бешено колотилось, то отчаянно ухало.
Но если прежде девушка гнала от себя это воспоминание, то теперь она вдруг с поразительной ясностью вспомнила все: как штопала накануне плащ, как ждала встречи с суженым, как потом разочаровалась, что нужно встречаться с неприятным ей человеком.
Однако сейчас, когда события того дня всплыли в голове до мельчайших подробностей, она четко увидела лежащий на песке плащ, тот самый, которым незнакомый доброжелатель укрыл ее в лесу. Да-да, теперь она знала точно – плащ остался там, у ног Грэя. А значит… Логическая цепочка выстроилась дальше, и Ассоль невольно ойкнула, выдохнув.
– Стало быть, та записка, те цветы… – пробормотала она, размышляя дальше: – И в амбар он прибежал за мной…
Нет, допустить какой-то интерес к себе со стороны «серого осьминога» она никак не могла, разве что некий гастрономический – недаром же он пожирал ее взглядом во время танца. Уж что-что, а голод выросшая в бедности Ассоль могла определить.
Да и ее саму к нему нисколечко не тянуло. Ну правда ведь? Так же?
Ассоль, поднявшись с колен и поправив одеяло отцу, вновь и вновь задавала себе эти вопросы, для нее было важно знать ответ. Но он не приходил, или она не готова была признать подобное даже перед самой собой.
Оказавшись в своей комнате, она опустилась на табуретку у зеркала и взглянула на себя. Девушка в зеркале будто повзрослела на десять лет, приобретя новое тайное знание.
– Он волнует тебя, признай, – сказала она своему отражению. Встала и перебралась на кровать, все в том же ярком, как пламя, платье.
Да, Грэй, безусловно, волновал ее. Но то было волнение иного толка, так человека беспокоят опасность и неизвестность. Пугающее волнение. Неприятное. От которого холодный пот стекает по позвоночнику. Именно поэтому Ассоль и старалась видеться с ним как можно реже.
И все-таки судьба с завидным упрямством сталкивала их снова и снова. И это немудрено. Потому что если Предначертание существует, – а Ассоль верила, что существует, – то именно Грэй, а не кто-то другой предначертан ей самим небом. Это страшно, горестно и несправедливо. Она читала, что предначертанных тянет друг к другу с неодолимой силой. И могла только порадоваться, что в отношении ее самой это оказалось неправдой. Что бы она делала, если бы ее тянуло к такому, как Грэй? Должно быть, стала бы самой несчастной на земле. Вряд ли холодный «серый осьминог» ответил бы на ее чувства, вздумай она испытывать их.
За такими невеселыми раздумьями Ассоль не заметила, как наступило утро. Только вот оно нынче было явно недобрым. Девушка чихнула, ибо в нос проникал сладковатый, с нотками горелого сахара запах.
Ассоль вскочила, встревоженная и испуганная, кинулась к окну. Но ничего не было видно. Все пространство за окном заволакивал зеленоватый густой туман.
Закашлявшись от приторной сладости, Ассоль выскочила из комнаты и кинулась вверх по винтовой лестнице, прыгая через ступеньку. Скорее, ведь там, в тумане, может заблудиться корабль! Она совсем забросила свои обязанности смотрительницы маяка. Слишком увлекалась делами сердечными! И теперь по ее вине могут погибнуть невинные люди!
– Нет-нет, – бормотала Ассоль, задыхаясь от быстрого бега, – только бы никто не пострадал. Я не переживу! Только бы успеть!
Ей приходилось часто останавливаться, держась за перила, потому что дышать в вязком тумане было невероятно тяжело. Но кое-как Ассоль все-таки добралась до башенки маяка и зажгла фонарь.
Девушка специальным заклинанием, единственным, которое простые люди могли использовать в быту, зажгла осветительные камни, и ей показалось, что луч прожектора буквально прорезал густое зеленоватое марево, а в полосе света она действительно заметила корабль. Паруса его повисли лохмотьями, одна мачта была сломана, и вообще судно являло собой жалкое зрелище, будто всю ночь боролось с бурей, хотя Ассоль точно помнила: этой ночью был полный штиль.
Ей хотелось получше рассмотреть, кто же пришел в бухту на этот раз, но звуки внизу отвлекли.
Ассоль взяла фонарь, подняла его повыше и поспешила вниз. Странные шорохи раздавались из той комнаты, где спал отец.
Неужели забрались воры? Но ведь брать у них нечего. Да и как злоумышленник смог пройти, если они с Эглем соорудили защиту из гарпуна, настроив ее определенным образом?
А может, оружие все же вонзилось в незваного гостя, потому-то он так жалобно стонет и шепчет.
Сначала Ассоль не разбирала слов. Только шепот, вязкий, как давешний туман, затекал в уши, обволакивал мозг, проникал в каждую клетку, вибрировал в ней. А потом она услышала тихое, но настойчивое:
– Иди ко мне.
И противиться этому приказу было невозможно, он словно исходил из недр ее же существа, был самым правильным и нужным. И она, как бабочка, летела на зов.
Наконец вбежала в комнату и… обомлела.
Прямо перед ней стоял капитан того удивительного судна, что недавно подманило ее окрашенными закатом парусами. Стоял и улыбался, совсем такой, как приходил во снах: высокий, симпатичный, открытый.
Ее сердце забилось пойманной пичужкой. Неужели случилось?! Неужели пришел?! Предначертание ошиблось насчет Грэя, недаром же она равнодушна к нему!
Душу наполнило ликование.
А капитан улыбнулся еще сильнее, и пусть его гримаса сейчас больше походила на хищный оскал, Ассоль отбросила всякие сомнения и шагнула к нему.
– Идем, – сказал он, и слова его булькали, будто вода в узком бутылочном горлышке.
Ассоль не стала спрашивать куда. Она доверчиво вложила пальчики в протянутую ладонь и поняла, что пойдет с ним и на край света.
Никогда прежде ей не было так спокойно и хорошо. Может быть, потому, что нынче вершилась ее судьба.
Однако, когда капитан свернул туда, где, будто дыры в сыре, зияли пещеры и ветвились катакомбы, Ассоль заволновалась. Место слыло гиблым и недобрым, все жители Каперны старались обходить его седьмой дорогой. Рассказывали, там пропадали люди и водились призраки.
– Зачем ты ведешь меня туда? – все-таки не удержалась и робко спросила Ассоль.
– Так нужно… – пробулькал капитан. Движения его к этому времени сделались какими-то рваными, будто кто-то дергал за ниточки, как марионетку, притом дергал весьма неловко, и «кукла» выглядела бьющейся в конвульсиях. Глаза капитана бегали, от открытого, доброго взгляда, который несколько минут назад ласкал Ассоль, теперь не осталось и следа.
Остановившись перед одной из пещер, капитан воровато оглянулся, потом грубо и бесцеремонно втолкнул девушку внутрь, ухмыльнулся от уха до уха, и его облик начал меняться.
Морок слетел с Ассоль раньше, чем псевдокапитан успел принять свой истинный вид.
Тогда в амбаре банда Хина Меннерса напугала ее до слез, до паники, но нынешний страх лишал способности шевелиться, связно мыслить, что-либо предпринимать.