– Обсудить с вами один насущный вопрос, касающийся одной юной особы, – сказал незнакомец и уселся в другое кресло без приглашения. – Садитесь же, – радушно пригласил он хозяина дома, – нам о многом нужно поговорить.
Вик Броди фыркнул, покосился на незваного гостя и бочком-бочком добрался до другого кресла. Усевшись, почувствовал себя увереннее, задрал нос и важно проговорил:
– С чего вы решили, что я стану вас слушать? Вы явились без приглашения, не желаете назвать себя, но я должен с вами общаться?
– Да, – не меняясь в лице и не добавляя в голос ни единой эмоции, констатировал его гость, – мне есть что сказать об интересующих вас… персонажах. – На последних словах он подался вперед и почти вытолкнул их старейшине в лицо.
– Ой ли! – не сдавался тот. – Сомневаюсь, что вам что-то известно.
– Тем не менее мне известно, что Хин Меннерс увез девушку в другую сторону, что явился спаситель и вырвал ее из лап подонков, желавших надругаться над невинностью. И то были не вы. А значит, благодарна она будет другому.
Вик Броди сжал кулаки:
– Ну, Хин Меннерс! Ну, гадина подколодная! Ты у меня еще попляшешь!
Беловолосый незнакомец хмыкнул:
– Боюсь, вы уже не сможете осуществить свое справедливое возмездие. – Он взглянул на огромные напольные часы, что пристроились между шкафами в кабинете старейшины, и добавил: – Примерно через четверть часа, а то и раньше, вам доложат о том, что Хин Меннерс и его жена Милдред погибли. Хина разорвет на части. А Милдред… Вы знаете, что случается с женщиной, когда она встречает гуингара?
Вик Броди вздрогнул:
– В общих чертах. – И уточнил: – Наслышан, но лично ни разу не видел.
– Оно и к лучшему, – отозвался незнакомец. – То еще зрелище, скажу я вам. Так вот, вся семья трактирщиков сгинет через несколько минут. Вам не о чем беспокоиться – эти получат свое. Мысли ваши должны быть не о них.
– А о ком же? – Почтенного господина Броди начинал не на шутку нервировать странный гость с безжизненными глазами.
– О той, из-за кого вся каша и заварилась, – подсказал незнакомец.
И тут старейшину осенило! Да, верно, во всем ведь виновата Ассоль! Если бы она сразу согласилась, ему бы не пришлось связываться с такими пройдохами, как Хин Меннерс, мир праху его.
– И вы знаете, как ей отомстить? – с надеждой спросил он, а затем встал, взял второй бокал, налил гостю вина и поставил перед ним, чтобы, так сказать, простимулировать.
– Судьба тоже приготовила для нее сюрприз в лице моей милой зверюшки, – расплылся в самодовольной ухмылке беловолосый.
– Зве… рюшки? – повторил Вик Броди, не до конца понимая, о чем именно речь.
– Да, есть у меня один малыш, который наказывает зарвавшихся девиц. И Ассоль у нас с ним на особом счету.
– Эта девчонка и вам успела досадить? – почти радостно спросил старейшина.
– Еще как, – отозвался собеседник, – так что мы с вами в одной лодке.
– И куда нам ее направлять? – подхватил игру Вик Броди.
– Никуда, – развел руками незнакомец, – пока просто довериться течению, оно само вынесет в нужное русло. Что у вас там по плану для отвлечения внимания жителей?
– Танцевальный вечер, – вспомнил старейшина, – на площади перед ратушей.
– Отлично! – Незнакомец коварно ухмыльнулся, а белесые глаза его сверкнули хищно и опасно. – Вот и сходите, потанцуйте как следует. Не подавайте виду. Нам нужно отвлечь «серых осьминогов», особенно главного. Он посмел вторгнуться в мои владения, и я ему такой дерзости не спущу. Так что у каждого из нас есть свой объект, и, объединив усилия, мы сможем победить.
– А если не выгорит? – Обжегшись на молоке, старейшина теперь и на воду дул.
– Тогда задействуете план «Б» – зажжете Большой Огонь. Тут Хин Меннерс был прав.
На сей раз Вик Броди испугался сильнее прежнего, даже заоглядывался, ища, куда бы спрятаться…
– Откуда, – произнес он наконец, – вы знаете? Мы же обсуждали Большой Огонь наедине? Или… Меннерс-младший не держал язык за зубами?
– Держал, и еще как, – все с той же мерзкой ухмылочкой проговорил его гость, – только вот… у меня в Каперне повсюду уши. Так что я знаю не только о вашем с трактирщиком разговоре, а гораздо, – он поднял палец вверх, – гораздо больше.
Вик Броди сжался в комок, поняв, что деваться ему все равно некуда, а беловолосый продолжал вещать:
– Если после встречи с моим зверьком Ассоль останется жива, вы обвините ее в колдовстве, скажете, что именно она приманила гуингара, и возведете ее на костер. Пусть, сгорая, видит море и что на нем нет ни одного алого паруса. Пусть узнает, как больно обжигают пустые мечты!
Слова незнакомца были одновременно жуткими и восхитительными, и Вик Броди невольно проникся к нему уважением. Тот, кто так безжалостно может планировать жесткую расправу над невинной девушкой, по-настоящему, пугающе, силен. А старейшина давно выучил простую истину: с сильными мира сего лучше держаться почтительно и не перечить им.
Незнакомец исчез, как исчезает утром ночное наваждение или кошмарный сон, но вздохнуть с облегчением не получалось – что-то тяжелое и мрачное довлело теперь над почтенным старостой Каперны…
Следующие дни он провел как в бреду, не понимая, что именно происходит и как ему самому следует поступить, чтобы спастись… Беловолосый отныне не оставлял его в покое, как дьявол не отходит от грешника, ожидая, когда тот преставится, чтобы наконец забрать себе его душу… Регулярно являлся, распивал вино и толкал на каждый следующий шаг.
Вот и ныне он явился с одной лишь фразой:
– Пора.
И старейшина понял, о чем речь: зверюшка беловолосого не справилась. Только вот ему самому идея развести Большой Огонь и сжечь ведьму почему-то уже не казалась такой уж привлекательной.
Вяло отдав распоряжения констеблю собирать людей для поимки злой колдуньи, навлекшей беду на Каперну, он тяжко вздохнул и вышел из ратуши, чтобы возглавить отряд.
И когда они уже приближались к катакомбам, четко понял: он проиграл. Притом без шансов отыграться. На сей раз проигрыш горчил втрое сильнее.
Глава 32Алая, с занимающимся огнем…
Ассоль так и осталась рыдать на берегу пещерного озера. Она чувствовала себя глубоко несчастной – только обрела любовь и тут же потеряла. Нужно же быть такой дурой! Не разглядеть, не заметить свою судьбу, отвергнуть свое предначертание! Кто знает, может быть, сейчас они с Грэем уже бы уплывали к чудесному острову, покрытому цветущими абрикосами? Глупая, глупая Ассоль. Ты еще много раз пожалеешь о том, что сама, своими руками оттолкнула счастье.
Перед ней вновь и вновь всплывала сцена их прощания: признание Грэя, его теплый взгляд и обволакивающий нежностью голос. Несмотря на огромные страдания, которые ему пришлось терпеть, он не позволил ей напрягаться и тащить себя… Заботился до последнего!
От этих мыслей отчаяние становилось только глубже, разъедало сердце, как ржавчина старый якорь, и тот худел, истончался и больше не мог удерживать корабль у пристани. Вот и она как тот неприкаянный корабль. И нет для нее причала, не держит больше проржавевший якорь, и никто не зажжет для нее маяк. Так и блуждать ей теперь среди житейских штормов и бурь.
И Ассоль заплакала еще горше, еще безудержнее, и не было никого несчастнее в целом свете. Но слезы пролились и ушли, а она застыла, замерзла в своем одиночестве. Овдовевшая, даже не успев стать женой. Реальность, прежде расцвеченная яркими красками, посерела и выцвела в одночасье. Все утратило смысл.
Ассоль просто сидела на берегу и смотрела на темную воду, навсегда поглотившую того, кто сказал ей самые заветные слова… Она не услышала голосов, хотя в пещеру ввалилась целая толпа с факелами и оружием. Очнулась, лишь когда чьи-то грубые руки бесцеремонно дернули ее вверх и скрутили тонкие запястья суровой веревкой.
Но апатия настолько поглотила ее, что не было ни боли, ни страха. Они словно канули туда, в холодную черную бездну, вслед за единственным мужчиной ее жизни, за тем, кого она потеряла навсегда.
Лишь один человек привлек ее внимание – старый библиотекарь Эгль. Зачем он здесь? Суетится, заискивает перед этими людьми, беспрестанно твердит:
– Это недоразумение! Моя девочка не могла!..
Он даже попытался неловко и безуспешно отбить девушку у стражников, которые тащили безразличную заплаканную Ассоль к выходу из пещеры.
– Наговор! – не унимался Эгль. – Сами сходите на маяк! Лонгрен живее всех живых.
Словно в подтверждение его слов из-за ближайшего валуна выпрыгнул, ревя, как взбешенный океан, старый моряк с огромным гарпуном наперевес. Для человека, который долгое время пролежал без движения, он был поразительно силен и бодр.
– Немедленно отпустите мою дочь, иначе придется иметь дело со мной! – заорал он так грозно и так недвусмысленно размахивал гарпуном, что бравые стражники попятились, ослабили хватку и девушка безвольной тряпичной куклой упала на прибрежный песок.
– Отец… – глухо сорвалось с пересохших губ, всю влагу она выплакала. Запоздалая радость тронула сердце: жив! здоров! проснулся! Но… пронеслась ярким метеором и тут же погасла, не пробилась через ледяную корку, окутавшую ее сердце, не разогнала тьму в душе.
Лонгрен тотчас же бросился к дочери, упал рядом на колени, сгреб в охапку и стал баюкать, как в детстве, заверяя, что все будет хорошо.
Но она упрямо мотала головой и отвечала по-взрослому, серьезно и холодно:
– Не будет! Да и не надо мне хорошо… Без него ничего не надо. – На последних словах все-таки всхлипнула, потому что перед глазами вновь всплыл образ умирающего, израненного Грэя, который улыбался ей. Вот эта картинка пробила ледяную броню, и Ассоль завыла – раненно, отчаянно, безутешно.
– Как же долго я спал, – пенял себе Лонгрен, – моя девочка успела вырасти и разбить свое сердце…
Он с отчаянной нежностью прижимал к себе дочь, утешая, как маленькую, и шептал ей на ушко:
– Я тебя спасу. Никому не отдам. Скоро Мэри придет за нами, и мы будем жить втроем, как раньше…