– Вот уж кого не стоит опасаться, так это наших обитателей маяка. Там живет лишь нищий старик-смотритель, бывший рыбак, и его чокнутая дочурка. Даже если хляби небесные разверзнутся и господь в величии своем сойдет на землю, а они станут тому единственными свидетелями, то им все равно никто не поверит. В поселении у нас народ благоразумный, обходит маяк стороной… Как и отца с дочкой.
Грэй обхватил тонкими пальцами подбородок и уставился в огонь, размышляя о чем-то своем…
– С чего вы взяли, что та девушка чокнутая? – спросил он, и старейшина уловил скрытое недовольство.
– А станет нормальная девица восемнадцати лет от роду прозябать в полуразвалившемся маяке с пьянчугой отцом? И зажигать по ночам, когда все нормальные и благовоспитанные девы ее возраста спокойно спят, путеводный огонь?
– А ведь именно свет того маяка помог нам не потеряться во мгле нынешней ночи и успешно стать на якорь в не самой удобной бухте, – как бы между прочим вставил Грэй.
– Вы говорите так, будто благодарны ей? – удивился старейшина.
– Так и есть, – просто ответил капитан, и, к вящему изумлению старейшины, голос его при этом потеплел, а взгляд, устремленный в огонь, подернулся поволокой мечтательности.
Вик Броди даже святых мысленно помянул на всякий случай: и привидится же такое – мечтательный «серый осьминог»? И чтобы окончательно развеять морок и вернуть на красивое лицо Грэя привычное скучающе-циничное выражение, он сказал:
– Вовсе не о вас заботилась эта дурочка Ассоль. Просто наш библиотекарь, старый Эгль, сам выжил из ума и девчонку с пути истинного сбил, пока ее непутевый папаша обнимался со стаканом в каждой портовой таверне.
– О чем вы? – непонимающе произнес Грэй и потер кольцо с осьминогом, обнимающее его безымянный палец. – Как старый библиотекарь мог сбить с пути истинного юную особу?
– Очень просто, – решительно заявил старейшина. – Он сам уже в старческую глупость впал и начал в сказки верить. И девчонку испортил. Мыслимое ли дело – с ранних лет подсовывал ей книжки разные? Ребенку! Девице! Немудрено, что бедняжка умом тронулась. Столько просиживать над глупыми небылицами. Но самое дурное и опасное, что Ассоль тоже со временем стала в них верить…
– Что же в том опасного? – лениво заметил Грэй. – Ну верят в небылицы, и пусть их. Другим-то какая беда?
– Заразно! – многозначительно подняв вверх палец, веско произнес старейшина. – А ну как другие девы подражать начнут? Эта Ассоль знаете что выдумала?
Грэй пожал плечами: откуда, мол, ему знать?
– Не сама выдумала, опять же в книжке одной вредной прочла. Что якобы жила-была когда-то на свете девушка, которой предсказали, что за ней явится настоящий принц на корабле с алыми парусами. Вы только вдумайтесь, какая нелепость – алыми?! И вот, дескать, стала девушка ждать – в любую погоду, в зной и стужу…
– И что же? – Теперь в зеленых глазах Грэя плескался неподдельный интерес.
– В смысле?
– Дождалась та девушка своего принца?
– Книжная-то? – Грэй кивнул. – Та конечно. Только вот наша Ассоль вздумала ей подражать. Тоже, видите ли, вбила себе в голову, что и за ней принц под красным парусом явится. Только кому она нужна – ненормальная бесприданница, да и собой ни рожи, ни кожи. И как тростинка. В чем душа теплится? Ну так вот, каждый день, в любую погоду лезет она на этот свой маяк, а то приплывет ее капитан Грэй, а она… Ой?
– Что случилось? – с наигранным сочувствием спросил Грэй.
– Я не сообщил вам… – Старейшина замялся, не зная, как правильно преподнести такому серьезному и важному человеку эту нелепицу. – Словом… она с чего-то взяла, что ее суженого будут звать Грэем. Артуром Грэем. Говорит, ей так чайки сказали…
– Грэем, значит, – проговорил тот, поднимаясь. – Любопытно, и притом весьма.
– Да ничего любопытного, печально это. – Старейшина вздохнул с показным сочувствием: – Сейчас дуреха и вовсе одна осталась. – Вик Броди все еще не мог пережить отказ девчонки и хотел выставить ее в как можно более неприглядном свете в глазах высокого гостя.
– А что же случилось? Отец ее совсем спился и помер? – поинтересовался Грэй.
– Вовсе нет. – Вик Броди наклонился вперед и перешел на шепот, хотя в гостиной и так, кроме них двоих, никого не было. – Он совершил преступление. Украл осветительные камни.
– Вы имеете в виду те, которые распределяются Королевским Магистратом Освещения по строгой отчетности? – уточнил Грэй, стуча пальцами по столику.
– Да, все верно, их, – радостно проговорил Вик Броди.
Вот! Большой человек понимает всю серьезность проступка. Теперь Лонгрену точно не сносить головы. Грэй сам ее снесет, а старейшине мараться не придется.
– И если бы просто украл, пропил и повинился, я бы… – начал он запальчиво, но Грэй остановил его.
– Пропить осветительные камни невозможно. Любой, кто купит их, станет соучастником. Поэтому, собственно, и красть их бессмысленно.
– Но не могли же они исчезнуть сами? – развел руками Вик Броди, даже его короткие толстые пальцы возмущенно топорщились.
– А вот это вы и должны были выяснить как старейшина Каперны, – сухо и строго заметил Грэй. – Вы допросили смотрителя и его дочь?
– Допросили, но что толку-то! – обреченно махнул рукой Вик Броди. – Оба лепечут какую-то нелепицу о странном воре, явившемся в зеленой вспышке.
– Зеленая вспышка, говорите. – Грэй в задумчивости потер подбородок. – А кто-нибудь из них описал вора?
Теперь пришла пора Вика Броди задуматься. Да, Лонгрен что-то там плел, но кто бы стал воспринимать всерьез слова пропойцы? Мало ли что примерещится спьяну?
– Смотритель вроде бы описывал, – неуверенно произнес он. – Вернее, – тут же поправил себя, – нес околесицу о каком-то беловолосом мужчине с прозрачными глазами. И будто, когда тот явился, все вокруг замерзло. И сам он, Лонгрен то есть, тоже окоченел и не мог пошевелиться.
– Даже так, – проговорил Грэй. – Что ж, дело приобретает куда более интересный поворот. Значит, нам предстоит ловить не только гуингара, но и этого беловолосого…
– О чем вы? – захлопал глазами Вик Броди.
– О том, что старик и его дочь говорили правду. И вам следует немедленно отпустить невиновного. Я подожду, пока вы передадите мой приказ начальнику тюрьмы. – Грэй для пущей убедительности сложил руки на груди.
Вик Броди только порадовался, что такое новомодное изобретение, как звонильная трубка, у него находится как раз в гостиной. Не пришлось тащиться в кабинет. Он набрал нужный номер на вращающемся диске с цифрами и, услышав на той стороне сонный голос начальника тюрьмы, строго передал распоряжение освободить Лонгрена. Тот спорить не стал, должно быть, еще не проснулся окончательно, а отрапортовал, что пошел исполнять.
Лишь после этого Грэй поднялся и направился к двери.
– Куда же вы? – кинулся следом старейшина. – Глубокая ночь на дворе, да и буря будет.
– Конечно, будет, – с какой-то странной радостью сказал Грэй. – Такая буря, какой прежде здесь и не видывали. Я ее уже чую.
Он потянул носом, будто действительно чувствовал в затхлом воздухе гостиной озоновые нотки зарождающейся грозы.
– А я… – он приоткрыл дверь и подставил лицо ночному ветру, тот охотно подхватил золотистый вихор над высоким чистым лбом капитана и взметнул его озорным завитком, – …хочу навестить эту вашу Ассоль. А то мне тоже кое-что чайки рассказывали.
И, взмахнув мерцающим плащом, ночной визитер скрылся в темноте.
Старейшина противно хихикнул ему вслед:
– Ну что, Ассоль, дождалась своего Грэя? Теперь не жалуйся. Будешь знать, как нос от порядочных женихов воротить.
На последних словах он даже чуть втянул живот, поправил колпак, съезжающий с лысины, и, преисполненный злорадного веселья, отправился досматривать прерванные Грэем сны.
Глава 3Алая
Лежа на грубо сколоченных нарах и пялясь в потрескавшийся серый потолок, Лонгрен думал о Мэри. Так было всегда, стоило ему остаться один на один со своими мыслями. Впрочем, чем еще ему было заниматься, как не размышлять, находясь в тюремной камере.
– Ах, Мэри, Мэри, – вздыхал он, – почему ты была так жестока? Почему покинула нас с малышкой Ассоль? Она так скучает по тебе. Разве я, грубиян и невежа, могу заменить девочке мать?
Все его вопросы и восклицания, разумеется, оставались без ответа. Прикрыв глаза, он вспоминал, как жена любила склоняться над ним, когда они лежали вместе в постели, и щекотала ему грудь своими длинными шелковыми волосами. Он тосковал по ней – по мягкой светлой улыбке, по искоркам лукавства в умных серо-голубых глазах.
Все, кто знавал их в лучшие времена лучезарного счастья, удивлялись: «Лонгрен, ты ведь нормальный, степенный мужчина. Как ты живешь с этой вздорной женщиной? Она же не от мира сего!» Эх, знали бы говорившие, насколько они оказались правы!
Лонгрен в мелких подробностях помнил, как впервые увидел Мэри.
В тот день стелился такой густой и низкий туман, что никто не решался выйти в море. А Лонгрен слишком скучал на суше. Ничто не держало его здесь. Чем опаснее было море, тем сильнее хотелось ему помериться силами. Вот тогда он взял свою лодку и отчалил. Ушел довольно далеко от берега. Вода выглядела странно – словно туман стелился не только над поверхностью, но и нырнул в море и клубился там. Белесые, будто в них пролили молоко, волны лениво лизали борт его суденышка. Море не хотело играть. Словно говорило ему: «Возвращайся, сегодня нет ничего интересного для тебя». Но лгало или пыталось кого-то прикрыть, спрятать, отвести Лонгренов взгляд…
Но он всегда был зорким, вот и теперь заметил. Сначала подумал, что тянется кровавый след. Подумал: «Должно быть, ранена какая-то крупная рыба…» Бросил якорь, оставив лодку покачиваться на волнах, а сам принялся выглядывать добычу. И действительно заметил, что примерно в трех ярдах нечто темнело среди этой почти молочной белизны.
Он уже готовился поднять якорь и подойти еще ближе, но тут заметил: красная полоса достигла лодки и уткнулась в борт. То была не кровь, а… ткань?