Грэй подошел к столу, снял перчатку и тронул атласные бутоны кончиками пальцев. Несколько лепестков упало на старенькую скатерть, добавляя общей картине миловидности и незатейливой красоты.
Рядом лежали румяные яблоки в вазочке и покоилась плошка с медовыми сотами. Словно угощение для случайного путника, который забредет на свет маяка.
Кстати, он, свет, теплый и мягкий, лился сверху, ласкал и обнимал. В железной печурке потрескивали дрова, а плед, брошенный в старенькое, с порванной обшивкой кресло, будто приглашал присесть, укутаться и забыть о тяготах и невзгодах, отдаться тишине, мечтательной полудреме и дурманящим запахам.
На какой-то миг сердце Грэя тронула черная лапа зависти. В роскоши замка, в котором прошло его детство, в холоде и чопорности университетских коридоров, и уж тем более потом, в бесконечных странствиях по морям и океанам, ему всегда не хватало одного – обычного человеческого тепла, ласковых ладошек на плечах и места, где ждут, где не гасят свет и выставляют на стол нехитрые угощения. Где всегда искренне улыбаются и по-настоящему рады возвращению и каждой минуте, проведенной вместе. Он мог выложить все те несметные богатства, которые успел скопить за свою жизнь, но даже их не хватило бы, чтобы купить подобную малость. Здесь, в крохотной комнатке, обставленной видавшей виды мебелью, с линялыми занавесками и потертой скатертью, Грэй вдруг остро ощутил, как сильно замерз, выстыл изнутри, словно брошенный дом. Сердце, заключенное в айсберги вечного одиночества, давно покрылось толстой коркой льда. Но там, под коркой, кипела и зрела настоянная, глубоководная и страшная в своей разрушительности злоба. На весь мир, лишивший его того, что доступно даже нищему смотрителю маяка. Мериться этой злостью он мог только с бушующим морем. Они оба умели злиться, разрушая привычное и ценное для кого-то, чтобы, успокаиваясь, отступая, возвращаясь в берега, утаскивать в свою темную пучину осколки чужого счастья, в тщетной попытке хоть ненадолго согреваться в тех искорках, что еще теплились в них.
Буря зрела на море и в душе Грэя. И он точно знал, на кого готов обрушить девятый вал своих обиды, злости и зависти. На девушку, застывшую сейчас на ступеньках лестницы.
Старейшина сказал, что дочь смотрителя маяка – дурнушка, но та, что явилась сейчас взору капитана Грэя, была прекрасна, как мечта. Невысокая, тоненькая, словно тростинка, в ореоле светло-русых волос, в которых путались серебро лунного света и медь отблесков свечного пламени. В огромных переливчатых, как морская вода в погожий день, глазах сейчас плескались неудовольствие и вопрос. Девушка была одета в простенькое светлое ситцевое платье чуть ниже колен, а узкие покатые плечи обнимала цветастая залатанная шаль. Бледная кожа девушки казалась такой нежной, что даже лепестки роз выглядели рядом с ней шершавыми и грубыми.
Сладостное видение, золотая греза, прекрасная нереида.
С первой секунды, как взгляд коснулся пленительных очертаний тонкой девичьей фигуры, Грэй почувствовал, что его заледеневшее сердце заколотилось, ладони вспотели, а голову наполнил гул, как при приближении шторма. Он уже давным-давно разучился мечтать. Как там сказал старейшина: мечты опасны! О да, кому, как не Грэю, было это знать. Губительны, разрушительны и очень болезненны. Поэтому Грэй не мечтал и не запоминал имена женщин, которые согревали иногда его постель. Кому нужно знать, как зовут портовых шлюх или лицемерных аристократок, выставляющих напоказ свое благочестие, но при этом норовящих прыгнуть в койку каждого более-менее симпатичного капитана?
Но одно имя он запомнил – его принес ветер, потом подхватили чайки, а им вторили волны, что ластились к борту галиота «Секрет».
Ассоль…
Нежное, звонкое, волшебное.
Оно могло принадлежать только самому необыкновенному созданию.
То имя вернуло глупую привычку мечтать, грезить, ждать несбыточного и – что совсем уж никуда не годилось – верить в чудо.
«Ассоль», – произнесла и старушка, купившая своей нарядной внучке большую книгу сказок, на обложке которой, Грэй отлично запомнил, красовался корабль с алыми парусами и силуэт девушки, вглядывающейся в морскую гладь. Так звали героиню одной из тех сказок.
Грэй тогда еще подумал, что эта Ассоль, наверное, одна из глупых сказочных принцесс, которые так нравятся девчушкам в шелковых платьях. Но… не вязалось имя с образом принцессы. А уж он-то их перевидал. Нет, принцессам подходили пафосные, вычурные имена. Имя Ассоль же шло скромной домашней девочке, верящей в чудеса и умеющей создавать чудо одним своим появлением, звуками чарующего голоса, теплом своего большого и нежного сердца. Он купил ту книгу и прочел ту сказку. Прочел и тотчас же возненавидел. За то, что там все заканчивалось хорошо. За то, что тамошний капитан Грэй увозил в закат свою Ассоль на белом корабле под алыми парусами, за то, что та Ассоль дождалась и сразу узнала. За то, что он сам, холодный, расчетливый, рациональный, начал мечтать о невозможном: любви, взаимопонимании, семье…
Но те мечты лишь сильнее травили, мучили, злили…
Так что прав старейшина, стократ прав.
Поток его размышлений и прервала своим появлением та девушка. Она спустилась вниз, поставила свечу на стол, поворошила дрова в печке и спросила – голос у нее, кстати, был именно такой, как он себе и представлял, – чарующий и мягкий:
– Кто вы и что здесь делаете?
Она стояла совсем рядом, благоухала розами и медом, дразнила шелком волос, зябко куталась в старенькую шаль.
Такая нереальная… такая живая… такая нужная ему…
– А кого вы желали увидеть? – спросил Грэй. – Ведь для кого-то вы приготовили этот легкий ужин?
Он указал на стол.
Девушка почему-то смутилась, будто тот, кого она ждала, был достоин куда более роскошных яств, но у нее других не было. И она очень переживала по этому поводу.
Она накрыла маленькой ладошкой яблоко, перекатила его с места на место и оставила в покое.
– Да, – тихо ответила она и снова закуталась в шаль, – несколько часов назад в Бухту Острого мыса вошел корабль. И я… мне подумалось, что, может, кому-то из матросов захочется перекусить или погреться… Вот… и оставила…
Грэй шагнул к ней, девушка попятилась, вжалась в стену, бросила на него снизу вверх испуганный взгляд.
Грэй уперся рукой в стену на уровне виска девушки, на котором завивалась в колечко тонкая золотистая прядка, снова втянул дурманящий аромат, окружавший юную смотрительницу маяка, и произнес, даже не пытаясь убрать из голоса ехидные нотки:
– Очень неосмотрительно с вашей стороны, моя нереида. – Он приподнял за подбородок ее личико, позволил себе утонуть в огромных глазах, провел по нежной щеке согнутым пальцем. – Вы ведь не знаете, что это были за люди. Они явились ночью, как воры или разбойники…
– Откуда мне знать, что вы не вор и не разбойник? – Она вынырнула из-под его руки и сейчас смотрела строго и недовольно. – Вы являетесь непрошеным ниоткуда, трогаете меня, зовете «моей»… А я не ваша.
– О да, это существенное упущение с моей стороны, но поправимое. – Грэй очертил рукой контуры ее соблазнительного тонкого молодого тела. Почти касаясь, но все же оставляя воздух под ладонью. – Вот именно об этом я и говорю, – продолжил он, – неосмотрительно. И бестактно к тому же. Сначала вы зажигаете свет, разводите огонь, оставляете еду на столе, а потом возмущаетесь, что на вашу наживку клюнула не та рыба…
– Ах, вот как?! – Щеки девушки вспыхнули, глаза потемнели, как небо перед грозой. – Значит, вы считаете это наживкой, приманкой?!
– А разве нет? – Он по-хозяйски обнял изящный стройный стан. Девушка снова вывернулась и ударила по дерзкой руке. Грэй лишь усмехнулся: с таким же успехом она могла бы колотить камень. – Знаете, – продолжил он, с удовольствием наблюдая, как девушка то краснеет, то бледнеет от его слов, – я всего несколько часов в Каперне, но и мне уже известно, что вы опытная рыбачка. Запрудили всю здешнюю акваторию своими сетями, все ловите принцев на сказочных кораблях… Ловись-ловись, принц, большой да маленький, хотя мне и самый завалящий сойдет, лишь бы красное любил… – Он постарался спародировать нежный голосок девушки, у него неплохо получилось. Но яд, которым сочились его слова, возымел действие – в глазах смотрительницы маяка задрожали слезы.
– Да кто вы такой, – в сердцах сказала она, сжимая маленькие кулаки, – чтобы являться в мой дом, хватать меня, говорить мне все эти гадкие вещи?!
Ее буквально трясло от гнева, и Грэй наслаждался полученным эффектом – то была его маленькая месть за несбыточные и горькие мечты, которые поселила в нем эта девушка одним звуком своего удивительного имени. Да, отыгрываться на ней малодушно, но Грэю сейчас было не до высоких душевных порывов, потому что в голове был туман, сердце колотилось, а глаза застила черная тина злости. Любому матросу, забреди он на маяк, тут были бы рады. Предлагали бы чай на травах с медом и яблоками, усаживали бы к огню, хлопотали вокруг и кутали в плед. Но появился он – и что же? Радушная хозяйка на глазах превращается в злобную фурию. И ей, такой великодушной, уже все равно, что он, возможно, голоден, замерз и устал.
Поэтому, собрав всю свою язвительность, Грэй произнес, картинно раскланявшись:
– Ах да, я забыл представиться. Артур Грэй, капитан галиота «Секрет», того самого, что пришвартовался в Бухте Острого мыса…
– Нет! – почти испуганно прошептала девушка, шарахаясь от него, как от чумного. – Вы не можете быть Грэем с «Секрета»! Это очередная ваша злая шутка.
Он самодовольно ухмыльнулся и полез в карман, извлекая оттуда гербовую бумагу:
– Разве я похож на шутника? – спросил, протягивая ей документ. – Но, если не верите, убедитесь сами. При условии, что вы, конечно, умеете читать.
Девушка рассерженно фыркнула, выхватила у него свиток и, поднеся его к свече, забегала глазами по строчкам. По мере чтения личико ее грустнело, в конце она и вовсе выронила дорожный паспорт Грэя, рухнула на колени и горько заплакала.