- Что? Эл, ты сказал.. ?
- Я сказал то, что сказал. Насколько далеко твое далекое будущее, Джек? Для тебя это может означать два года, возможно лет пять. Для меня тридцать или сорок, я ведь рассчитываю ещё долго иметь касательство к "Оверлуку". Как подумаю, что ты насобираешь всяких пакостей, да пропихнешь, как шедевр американской литературы... блевать охота.
Джек потерял дар речи.
- Я попытался помочь тебе, малыш Джекки. Мы вместе прошли войну и я думал, что обязан немного помогать тебе.
Помнишь войну?
- Помдю, - пробормотал Джек, но угзм обиды и возмущения уже тлели под сердцем. Сперва Уллман, потом Вендщ теперь Эл. Что ж это такое? cн поплотнее сжал губы, потянулся к сигаретам и уронил их на пол. Неужто ему когда-то нравился этот хрен дешевый, который говорит с ним из своего отделанного красным деревом кабинетика в Вермонте? Неужто нравился?
- Перед тем, как ты избил того парнишку Хэтфилда, - продолжил Эл, - я уговорил Совет не выгонять тебя и даже исхитрился заставить их обдумать твое пребывание в должности. Ты там все испортил. Я пристроил тебя в этот отель - прекрасное тихое место - чтобы ты пришел в себя, закончил пьесу и переждал, пока мы с Гэрри Эффингером сумеем убедить остальных ребят, что они здорово ошиблись. Теперь, похоже, целясь на добычу покрупнее, ты собрался откусить мне руку. Так-то ты благодаришь друзей, Джек?
- Нет, - прошептал тот.
Сказать больше он не посмел. В голове стучали жаркие, едкие слова, они просились наружу. Джек в отчаянии попытался подумать про Дэнни и Венди, которые зависят от него, про Дэнни и Венди, которые мирно сидят внизу у огня и трудятся над букварём для второго класса, полагая, что все о'кей. Если он потеряет работу, что тогда? Ехать в Калифорнию на их изношенном фольксвагене с плохо работающим бензонасосом, как семейка каких-нибудь стукнутых пыльным мешком оклахомцев? Он сказал себе: скорее я на коленях буду упрашивать Эла, чем допущу такое; но слова все равно упрямо пытались выплеснуться, и державшая раскаленные провода его ярости рука стала липкой.
- А? - быстро сказал Эл.
- Нет, - ответил он. - С друзьями я обращаюсь не так. Тыто знаешь.
- Откуда? Худший вариант: ты собрался опоганить мой отель, выкопав трупы, достойно похороненные годы тому назад.
Лучший: ты звонишь моему несдержанному, зато исключительно компетентному управляющему, доводишь его до бешенства, и это часть... какой-то дурацкой детской игры.
- Это больше, чем игра, Эл. Тебе проще. Тебе не надо принимать милостыню от богатого приятеля. Тебе не нужен друг в Совете, потому что ты сам в Совете. Тот факт, что ещё шаг - и ты начал бы повсюду таскать с собой спрятанную в пакет бутылку, не очень-то упоминается, а?
- Наверное, - сказал Эл. Высокие ноты ушли из его голоса, он, казалось, утомился. - Но, Джек, Джек... с этим я ничего не могу поделать. Я не в силах изменить это.
- Знаю, - опустошенно сказал Джек. - Я уволен? Если да, лучше скажи.
- Нет, если сделаешь для меня две вещи.
- Ладно.
- Может, сперва выслушаешь условия, а потом уж будешь их принимать?
- Нет. Давай свои условия, я их принимаю. Приходится думать ещё и о Венди с Дэнни. Если тебе нужны мои яйца, я пришлю их тебе по почте.
- Ты уверен, что можешь позволить себе такую роскошь, как жалоеть к себе, Джек?
Он закрыл глаза и втянул сухими губами экседрин.
- По-моему, сейчас это - единственное, что я могу себе позволить. Валяй... я не хотел сострить.
Эл немного помолчал. Потом сказал:
- Во-первых, больше никаких звонков Уллману. Даже, если отель сгорит дотла. В этом случае звони технику-смотрителю, тому парню, что все время ругается... ну, знаешь, о ком я...
- Уотсону.
- Да.
- Идет. Будет сделано.
- Во-вторых, пообещай мне, Джек - дай честное слово - никаких книг про "известный горный отель с прошлым".
На мгновение ярость Джека возросла настолько, что он буквально не мог вымолвить ни слова. В ушах громко стучала кровь. Будто ему позвонил какой-то живущий в двадцатом веке князь Медичи... "Пожалуйста, никаких бородавок на портретах моих домочадцев, не то отправишься назад в нищету.
Я признаю только красивые, приятные картины. Когда будешь рисовать дочь моего друга и делового партнера, родинку, пожалуйста, не изображай не то назад, в нищету. Конечно, мы друзья... мы оба - цивилизованные люди, не так ли? Мы делили постель, стол и выпивку. Мы всегда останемся друзьями, договорившись не замечать ошейник, который я надел тебе - я же, по своему великодушию, стану хорошенько о тебе заботиться. Все, что я прошу взамен твою душу. Пустяк. Можно даже наплевать на то, что ты отдал её мне, как на собачий ошейник. Помни, мой талантливый друг, на улицах Рима полным-полно побирающихся Микельанджело..."
- Джек? Слышишь меня?
Он издал придушенный звук, долженствующий означать согласие.
Тон Эла был решительным и чрезвычайно самоуверенным.
- Честное слово, по-моему, я так уж не много прошу, Джек. Будут другие книги. Нельзя же ожидать, что я стану субсидировать тебя, если...
- Ладно, договорились.
- Не хочется, чтобы ты считал, будто я пытаюсь управлять твоим творчеством, Джек. Ты слишком хорошо меня знаешь, просто...
- Эл?
- Что?
- Дервент все ещё имеет отношение к "Оверлуку"?
- Не понимаю, какое тебе до этого дело, Джек.
- Да нет, - отстраненно выговорил Джек. - Полагаю, никакого. Слушай, Эл, похоже, меня Венди зовет. Зачем-то я ей понадобился. Я тебе ещё позвоню.
- Конечно, Джекки-малыш, отлично поболтаем. Как дела?
Сухенький?
(ТЫ СВОЙ ФУНТ МЯСА С КРОВЬЮ ПОЛУЧИЛ, МОЖЕТ, ТЕПЕРЬ ОСТАВИШЬ МЕНЯ В
ПОКОЕ?)
- Суше некуда.
- И я тоже. Честное слово, трезвость мне начинает доставлять удовольствие. Если...
- Я ещё позвоню, Эл. Венди...
- Ладно. О'кей.
Итак, Джек повесил трубку - тут-то и начались колики, заставившие его прямо у телефона свернуться, скрючиться, как в утробе матери - руки на животе, голова пульсирует, как чудовищный пузырь.
Летящая оса жалит и летит дальше...
Когда Венди пришла наверх спросить, кто звонил, Джека уже немного отпустило.
- Эл, - ответил он. - - Звонил, спрашивал, как дела. Я сказал отлично.
- Джек, на тебя страшно смотреть. Ты заболел?
- Опять голова. Лягу спать пораньше. Нет смысла пытаться что-то написать.
- Можно, я дам тебе теплого молока?
Он бледно улыбнулся.
- Это было бы прекрасно.
Сейчас он лежал рядом с ней, чувствуя бедром сонное тепло её бедра. Стоило подумать о разговоре с Элом и о том, как пришлось унижаться перед ним, и Джека все ещё бросало то в жар, то в холод. Придет день расплаты. Когда-нибудь выйдет книга - не мягкая, глубокомысленная вещь, какую он задумал сначала, а алмазной твердости исследование с фотографиями и всем прочим; Джек разнесет в пух и прах всю историю "Оверлука" - и отвратительные, кровосмесительные сделки его владельцев, и остальное. Он подаст читателю материал, разделанный, как лангуст. И если Эл Шокли связан с империей Дервента, спаси его Господь.
Джек, натянутый, как рояльная струна, лежал и пристально вглядывался в темноту, зная, что, может статься, не уснет ещё много часов.
Венди Торранс лежала, закрыв глаза, на спине, прислушиваясь к храпу мужа - длинный вдох, краткая пауза и немного утробный выдох. Куда он отправляется, когда засыпает, подивилась она. В какой-нибудь парк отдыха, Грейт Бэррнигтон сновидений, где все бесплатно! и нет ни жен, ни матерей, чтоб говорить: "хватит уже сосисок" иди "если мы хотим попасть домой засветло,, лучше пойдем?" Или. он нырял в глубины сна на морскую сажень, вг бар, где никогда не превращается пьянка, двери распахнуты настежь и подперты, а вокруг электронной игры "хоккей" собрались со стаканами: вг руках все старые дружки, над которым" возвышается Эл Шокли в развязанном галстуке, с расстегнутым воротом рубашки? Туда, где нет места ни ей, ни Дэнни, а гулянка идет без кошта.
Венди тревожилась за него - вернулось старое беспомощное беспокойство, которое, как она надеялась, навсегда осталось в Вермонте, словно почему-либо не могло пересечь границу штата. Ей не нравилось то, что "Оверлую", похоже, творил с Джеком и Дэнни.
Самым пугающим, фантастичным и не упоминавшимся вслух (может быть, невозможным для упоминания) было вот что: один за другим возвращались все признаки того, что Джек пьет... все, кроме одного: он не пил. Но Джек постоянно обтирал губы рукой или платком, будто хотел убрать излишек влаги. Машинка надолго замирала, бумажные комки в корзине для мусора прибавлялись. Этим вечером, после звонка Эла, на столе возле телефона оказалась бутылочка экседряна, но стакана с водой не было. Джек снова жевал таблетки. Он стал раздражаться по пустякам. Когда дома бывало уж слишком спокойно, Джек, не отдавая себе в этом отчета, принимал"
ся нервно барабанить пальцами. Он сквернословил все сильнее. Да и норов Джека начинал беспокоить Венди. Он всегда с облегчением срывался, выпускал пар - во многом аналогично тому, как, спустившись в подвал, сбрасывал давление в котле, начиная и заканчивая этим свой день. Было чуть ли не приятно видеть, как Джек с руганью пинает стул и тот летит через всю комнату, или как он с треском захлопывает дверь.
Все это всегда было неотъемлемой частью темперамента Джока, и вот почти полностью прекратилось. А ощущение, что Джек все чаще злится на них с Дэнни, отказываясь вынуетить свой гнев наружу, её не покидало. У котла был манометр - старый, потрескавшийся, запачканный маслом, но ещё работающий У Джека не было никакого. Венди никогда не умела как следует разобраться в муже. Дэнни умел, но Дэнни держал язык за зубами.
И этот звонок Эла. Примерно в то время, когда он раздался, Дэнни потерял всякий интерес к сказке, которую они читали. Оставив Венди сидеть у огня, он направился к стойке администратора, где для его машинок и грузовиков Джек соорудил из спичечных коробков дорогу. Там же был и Лихой Лиловый Лимузин, его Дэнни принялся быстро гонять взадвперед. Делая вид, что читает, а на самом деле поглядывая поверх книги на Дэнни, Венди наблюдала странный сплав их с Джеком манер выражать беспокойство. Он обтирал губы.