– Я хочу путешествовать. Семья, дети… Кажется, я поторопилась. – Она залпом допила коктейль и взглянула на него. – И теперь всё думаю, может, стоит двигаться дальше?
– У тебя сын.
– Понимаешь, Шорвуд – чёртова дыра. Боюсь, что меня затянет и я превращусь в типичную домохозяйку.
– Что плохого в домохозяйках? – Мужчина пожал плечами и усмехнулся.
– Ненавижу их всеми фибрами души, – сообщила Фрэнки. – Я слишком хорошенькая, чтобы готовить завтраки и стирать белье.
«Была хорошенькой», – хотел поправить он, но промолчал.
– А какие у тебя планы на эту ночь?
– Собираюсь снять номер, – угрюмо сказал он и сделал глоток пива.
– С двумя кроватями или с одной? – Она улыбнулась и снова широко расставила ноги на барном стуле и чуть задрала юбку.
Он видел, какого цвета на ней бельё. Почему-то он ожидал увидеть те же самые белые хлопковые трусы, какими она сверкала на ферме Мак-Кидд, но видел только полупрозрачное чёрное кружево.
К тому времени, когда Фрэнки прямо заявила ему, что едет в мотель с ним, она уже едва стояла на ногах. Бармен дремал, опершись на барную стойку, опустив голову на руки, посетители разбрелись.
Он обнял Фрэнки за талию и повёл к машине, оставленной в дальнем углу парковки, куда не доставал свет фонарей.
Мужчина заранее знал, что сделает, и осмотрительно прятал лицо от камеры видеонаблюдения. Стоило ему усадить Фрэнки в машину, она тут же откинулась на спинку сиденья и прикрыла глаза. Судя по виду, её мутило. Ещё бы. Когда она подсела к нему, то уже была пьяна, а потом выпила по меньшей мере пять коктейлей и несколько пинт пива.
В машине он всерьёз раздумывал над тем, чтобы действительно отвезти её в отель, дать проспаться, а утром подбросить до дома и забыть о ней.
Сердце оглушительно стучало в ушах, он чувствовал собственный пульс на языке. Воображение подкидывало картинки, увидев которые, он уже не мог сопротивляться. Она почти убила себя, ему оставалось всего ничего.
Было темно, он плохо знал дорогу, но следовал указаниям навигатора.
Мужчина остановил машину возле парка Салмон Крик, заглушил двигатель и вышел на улицу, захлопнув за собой дверь. Ночь была тихой, небо между верхушками деревьев уже светлело. Вокруг не было ни души.
Когда он подошёл к пассажирскому сиденью, низ живота налился свинцом, его захлестнуло приятное чувство предвкушения.
Фрэнки проснулась, когда он вытащил её из машины и уложил на траву.
– А знаешь, Фрэнки, – он перевернул её на живот и поставил на четвереньки, – я тебя помню. – Он снял с неё юбку и сорвал трусы.
Она пьяно рассмеялась.
Он опустился на колени позади неё, спустил брюки и навалился на неё. От Фрэнки пахло табаком и каким-то очень сладким и навязчивым парфюмом.
Она не сопротивлялась, не пыталась отбиться или отползти, когда он сжал руками её шею. Она что-то говорила, но ему было плевать на её слова. Он хотел видеть её глаза. Чтобы стереть из памяти то, что увидел в амбаре много лет назад.
Мужчина резко развернул Фрэнки лицом к себе и достал складной нож «Смит и Вессон». Она не сразу сообразила, что он собирается сделать, но когда почувствовала, как он прижал лезвие к её промежности, нахмурилась и приподнялась на локтях.
– Какого чёрта ты делаешь?
– Ты этого ждёшь? – Его бесило, что она не сопротивляется, ему хотелось напугать её, хотелось, чтобы она умоляла отпустить её, чтобы плакала, размазав помаду и тушь по лицу, но вместо этого она принимала его, постанывая от удовольствия.
Алкоголь притупил все чувства и инстинкты, кроме одного, самого низменного. Она его не боялась, она хотела этого.
Она ему наскучила.
Он не так себе это представлял, рисуя картинки в голове, пока слушал её трёп в баре. Чувствуя бессилие, обхватил руками её шею, скрестил большие пальцы и надавил. Только тогда она распахнула глаза, удивлённо взглянула на него и похлопала по предплечью. Говорить она уже не могла.
Когда он закончил, в её глазах уже ничего не было. Ни той маслянистой страсти, ни снисходительности, ни озорства. Только смерть.
Он поднял нож с земли и на пробу провёл по груди. Соски у неё были крупными, тёмными, такими, словно она выкормила не одного ребёнка.
Возможно, были ещё брошенные дети, о которых предпочла не рассказывать ему? Никто уже никогда этого не узнает. Но ей не удастся больше никого выкормить. Он сжал рукоятку ножа в кулаке и нанёс несколько хаотичных ударов по груди.
13Глава
Они выехали с парковки ближе к полудню следующего дня, когда Грейс удалось дозвониться до мистера Мак-Кидда и договориться о встрече.
Грейс уже однажды пришлось говорить с мистером Мак-Киддом. Она показала ему дорогу к кабинету детектива-сержанта Ньюмана, когда он пришёл для дачи показаний полтора года назад. Весь ужас был не в том, чтобы сообщить отцу, что они, возможно, ошиблись и его приёмную дочь убил не сожитель, а в том, что они не могли сказать, что именно с ней произошло. Тело Фрэнсис разложилось до той стадии, когда установить личность жертвы можно только по зубной карте или по генетическому анализу, когда нет смысла проводить опознание.
Джим Мак-Кидд тогда спросил с какой-то обречённой надеждой:
– Сержант, может, вы ошиблись? И это вовсе не Фрэнки. Это не могла быть Фрэнки… – Его голос надломился, последние слова утонули в рыданиях.
Где-то внутри Джим уже знал, что полиция нашла его бедовую девочку, но до самого конца отказывался в это верить.
Грейс растрогалась, усадила его за свой стол, налила воды и крепко сжала его ладонь. Он напомнил ей дедушку Келлера, у них обоих кулаки были размером с кувалду, руки все в твёрдых мозолях, а глаза такими светлыми, что казались прозрачными.
Мистер Мак-Кидд поделился с ней, что это третий раз, когда он слышит о смерти приёмного ребёнка. В первый раз это была маленькая девочка, малышка с фетальным синдромом, которая умерла в больнице, второй раз – когда Фрэнки рассказала о передозировке Шона, и третий – детектив Ньюман постучал в их дверь одним ранним утром и сообщил, что, возможно, полиция нашла тело их пропавшей приёмной дочери.
– Мистер Мак-Кидд, похоже, расклеился после смерти жены. Нужно постараться не расстроить его ещё больше, – шепнула Грейс, когда Джеймс припарковал свой внедорожник возле дома, выкрашенного в серый цвет, с низким деревянным забором вокруг участка.
Ферма пришла в запустение: мистер Мак-Кидд не хотел или уже не мог ухаживать за территорией.
– Что ты хочешь узнать?
– Хочу узнать, почему родители были не в курсе, что их приёмная дочь подвергается домашнему насилию. Почему они сами не обращались в полицию, когда видели на ней и на ребёнке синяки и побои. Выяснить, каким на самом деле был её сожитель, с кем ещё она могла встречаться. – Грейс выбралась из машины и осмотрелась.
Дом тоже выглядел запущенным, краска с крыльца облупилась, пол на веранде рассохся, окна давно никто не мыл, цветы в кадках высохли без своевременного полива. Возле крыльца под толстым слоем пыли лежали старые покрышки. Автомобиль покрылся ржавчиной, вместо ветрового стекла была натянута плёнка. А дорожки давно никто не расчищал от листьев.
Грейс поднялась на крыльцо и постучала в дверь.
– Детектив Келлер? – раздался мужской голос из-за двери.
– Да, сэр. Со мной детектив Нортвуд, мой напарник. Я предупреждала вас, что мы заглянем сегодня.
– Секунду, – проворчал мистер Мак-Кидд.
Они ждали гораздо дольше секунды. Когда Джеймс потянулся к двери, чтобы постучать снова, Грейс перехватила его запястье и поджала губы.
– Дай ему время, – прошептала она.
А затем дверь наконец открылась.
Перед ними стоял худощавый старик с усталым лицом, покрытым пигментными пятнами и морщинами. Грейс решила, что ему, должно быть, за восемьдесят, но потом она присмотрелась и поняла: не больше семидесяти. То, что произошло с его приёмной дочерью, отразилось на нём не лучшим образом. Одежда была заношенной. На рубашке красовались пятна. Мистер Мак-Кидд, пожалуй, был не намного старше её отца, но Дэниэл Келлер выглядел иначе: его вещи всегда были безупречно чистыми, тщательно выглаженными, он брился каждое утро, пользовался парфюмом, укладывал волосы. По Дэни Келлеру было видно: его дети живы.
– Мистер Мак-Кидд, – улыбнулась Грейс и протянула ладонь для рукопожатия. – Спасибо, что вы нас приняли.
– Да. – Старик понурил плечи и пожал руку ей, а затем Джеймсу. – Просто Джимми, милая. Проходите. – Мак-Кидд медленно развернулся и жестом пригласил их в дом.
– Присаживайтесь, – предложил старик, когда они оказались в гостиной. – Хотите что-нибудь выпить? Есть чай, кофе и просто вода.
– Спасибо, мистер Мак-Кидд, но мы ненадолго. – Грейс слегка нахмурилась, тяжело сглотнула и села на край дивана.
Он устроился в старом, потрёпанном кожаном кресле. Джеймс принялся мерить комнату шагами, сложив руки на груди.
– Чего вы хотите? – безрадостно спросил Джим и откинулся на спинку.
Кресло под ним скрипнуло, и в гостиной стало тихо.
– Хочу задать несколько вопросов о вашей дочери.
– Иногда мне кажется, детектив Келлер, что полиция знает о нашей Фрэнки больше, чем я. – Джим усмехнулся, но его взгляд потяжелел.
– Мистер Мак-Кидд, по обвинению в убийстве вашей приёмной дочери сидит её сожитель. Как вы думаете, Клайд Хеджес мог быть причастен к её смерти?
– Не знаю, что и сказать вам, детектив. Он обращался с Фрэнки и Заком как с дерьмом. Вполне вероятно, что это вышло из-под контроля.
– Но вы же были на суде во время оглашения приговора, так? Как Хеджес вёл себя? – Джеймс сел на диван рядом с Грейс, наклонился вперёд и сложил руки в замок.
– Как и любой другой убийца. Отрицал свою вину.
– Вам не показалось, что он мог говорить правду?
– Не знаю. – Мистер Мак-Кидд пожал плечами. – Я мало что соображал. Я похоронил дочь и следом жену. Я просто хотел, чтобы за это кого-нибудь наказали. Клайд Хеджес, колотящий мою дочь и внука? Что ж, мне это подходит.